Страница 80 из 100
— Сибиряк сибиряка видит издалека! — произнес Дзержинский шутливо, когда Щетинкин вошел в его кабинет. — Присаживайтесь, Петр Ефимович, разговор предстоит долгий.
Знакомые миндалевидные глаза, острая, отогнутая назад бородка и в общем-то неулыбчивое лицо. Он сразу приступил к делу. Они знали друг друга, и предаваться воспоминаниям о горячих сибирских деньках не имело смысла.
Так как Щетинкин продолжал стоять, Дзержинский выпрямился во весь свой высокий рост и сказал:
— Плохо в Сибири, плохо. Колчаковщина глубоко пустила корни. Судили вы колчаковских министров, да к некоторым проявили мягкость, а они подняли голову, обнаглели. У них есть вдохновители: японские генералы. Да и не только…
Обстановку в Сибири Петр Ефимович знал. Остатки разбитых банд продолжали скрываться в тайге, готовить казачьи мятежи. В прошлом году японское правительство сообщило, что готово признать Советскую Россию, но на определенных условиях… В конце концов японцам пришлось согласиться на эвакуацию своих войск с Северного Сахалина, правда, они выторговали право на эксплуатацию пятидесяти процентов площади нефтяных месторождений на острове. И в то же время японцы создавали в Маньчжурии плацдарм для нападения на СССР, пачками засылали своих шпионов на Дальний Восток и в Сибирь.
— Вы — прирожденный чекист, — сказал Дзержинский. — Ваш опыт борьбы с контрреволюцией в Сибири — свидетельство тому. Сибирь знаете. Что очень важно в нашей работе. Назначаетесь начальником штаба войск ГПУ Сибирского пограничного округа!
Значит, все-таки Сибирь… Нет, Щетинкин не вздохнул с облегчением. Казалось, пошлют в обычный воинский округ, с пехотой, кавалерией, где занимаются боевой и политической подготовкой…
И теперь здесь, в кабинете Феликса Эдмундовича, он вдруг понял, что с самого начала был чекистом, еще с Ачинска… Эта работа, вернее, вечная война с контрреволюцией влекла его. Только тут он мог в полную меру проявить свои способности. Ведь и воевал-то он всегда не числом, а умением, брал изобретательностью, хитростью.
— Я постараюсь оправдать доверие партии, — сказал он.
Щетинкин с семьей переехал в Новосибирск.
Внешне жизнь Щетинкина была бедна событиями. Каждый день — горы докладных записок на столе.
Самое захватывающее начиналось тогда, когда он усаживался за стол и при свете лампы анализировал накопленный материал, чтобы в итоге предельного напряжения мысли сделать однозначный вывод: на участке такого-то пограничного отряда военщина сопредельной страны готовится к крупной провокации…
Провокации японской военщины не прекращались. В докладных записках то и дело сообщалось о боевых столкновениях советских пограничников с белогвардейскими бандами. На Северном Сахалине находились японские войска.
В период руководства пограничными войсками в Щетинкине с особой силой пробудился интерес к истории международных отношений. Он хорошо понимал, что всякого рода пограничные инциденты — лишь частные случаи, в которых беспрестанно проявляется общий заговор империалистов против Страны Советов. Его обостренная мысль уверенно распутывала нити этого заговора. Любой пограничный инцидент мог постепенно перерасти в изнурительную, объявленную или необъявленную, войну двух миров.
Вот почему он торопился укреплять государственную границу. Создавались новые пограничные отряды, строились оборонительные сооружения; пограничников снабжали совершенным оружием; и самое главное — укрепляли боевой дух войск, неустанно следили за их политико-моральным состоянием.
Белогвардейские полчища были разгромлены. Но отдельные банды ушли в Маньчжурию, в Синьцзян, в другие страны, перешли на службу враждебным Советскому Союзу правительствам. Эти банды напоминали Щетинкину болезнетворные микробы, которые затаились, но в любой день могут пробудиться к активной жизни.
В тысяча девятьсот двадцать четвертом году белые банды генерала Алексеева и полковника Метелицы по заданию японской военщины прорвались на советскую территорию. Они хотели поднять кулацкое восстание в одном из пограничных районов Амурской области. Начальник штаба погранотряда Григорьев, которого хорошо знал Щетинкин, не растерялся: он с горсткой пограничников атаковал белогвардейцев и разгромил их. Григорьев погиб в этой схватке, и его прах был перенесен в Благовещенск.
Очень часто Щетинкину приходилось садиться на коня и, как в прежние годы, разить врагов клинком, гнать их, гнать, уничтожать, сталкиваясь лицом к лицу с теми, с кем довелось не так давно воевать и в Туве, и в Монголии.
В Забайкалье в операциях по уничтожению банд принимает участие старый знакомый Щетинкина Константин Рокоссовский. Кавполк Рокоссовского — та реальная сила, на которую Щетинкину часто приходится опираться. Слава Рокоссовского в Сибири велика, велика любовь к нему сибиряков. А на врагов Советской власти его имя наводит ужас. Он бесстрашен и беспощаден… Появляется всегда неожиданно. И не было случая, чтоб бандиты ушли безнаказанно. С той давней поры, когда Рокоссовский появился в здешних краях, он словно бы прирос к ним. Еще в двадцать втором году он со своим полком обосновался в Забайкалье. Занимался созданием первой бурято-монгольской кавалерийской части.
— Я никогда не бывал в хваленой Швейцарии, — говорил он Щетинкину, — но думаю — никакая Швейцария не может сравниться с Забайкальем!
Он прямо-таки восторженно был влюблен в эти края, раздольные для охотника. Все у него выходило словно бы само собой, без натуги, легко. Молодой, влюбленный в жизнь богатырь…
Сибирь. Дальний Восток. Сопки. Тайга и болотные топи. Тропы завалены буреломом. Неделями длится преследование нарушителей. Щетинкин любит участвовать в подобных операциях. В нем пробуждается прежний пыл. Перехитрить врага, устроить ему засаду. Ведь Щетинкину ведомы на границе все кратчайшие скрытые пути. Почти никогда он не берет руководство поиском в свои руки. Он советует, поправляет командиров, наблюдает. Он учит…
— Вражеская провокация — это не случайность, — говорит он, — это звено в общей цепи. А цепь тянется от империалистов всех стран. Нас беспрестанно прощупывают и будут прощупывать. Провокации нужно изучать, как изучают физику или математику.
Постепенно он утвердился в мысли: для того чтобы хорошо разбираться во внешней политике, нужно всегда учитывать позиции всех партий и классов, действующих в той или иной стране.
Раньше классовую природу международных отношений он понимал интуитивно. Теперь хотел знать частности, всю сложность этих отношений.
У него повысился интерес к Японии, Китаю, Корее, Монголии. Природа японского империализма не была для него загадкой — именно он, наряду с империализмом США, был активным участником иностранной интервенции против Советской России в 1918—1922 годах. От японской военщины и ее ставленников каждый день, каждый час следовало ожидать все новых и новых провокаций.
Щетинкин перечитывал работы Ленина, посвященные дальневосточным проблемам, и в них нашел слова, которые глубоко запали ему в сознание:
«Япония имела возможность грабить восточные, азиатские страны, но она никакой самостоятельной силы, финансовой и военной, без поддержки другой страны иметь не может».
Иметь не может!.. Это было открытие. Какие бы военные авантюры ни предпринимала Япония, она должна опираться на другие империалистические страны. Так было в русско-японскую войну 1904—1905 годов, когда Америка и Англия помогали Японии, намереваясь тем самым ослабить позиции России в Китае; так было в годы интервенции, когда американские империалисты хотели руками японской военщины разделаться с Советской властью на Дальнем Востоке. Так будет и впредь. За спиной Японии всегда будут прятаться империалистические хищники западных стран.
…Федор Боганов числился в убитых. Это случилось еще тогда, когда Щетинкин разработал план захвата Минусинска. Боганов должен был отойти из Ермаковской на правый берег реки, а Щетинкин — зайти противнику в тыл около деревни Казанцево. Но Боганов приказ не выполнил. Щетинкин оказался отрезанным от своих войск и едва не погиб. Красноармейцы заподозрили измену, схватили Боганова и расстреляли. Но он выжил. Скрывался у кулаков, а когда поправился, перебрался за границу. Он поклялся отомстить. Почему Федор Боганов изменил? Брат Боганова, Николай, бывший командир Манского полка, был связан с белыми. Когда Щетинкин задумал поход в Урянхай, Николай Боганов наотрез отказался уходить из Баджея. А Федору наказал: убей Щетинкина или Кравченко. Но все обернулось по-другому.