Страница 40 из 100
Шутка, в которой чувствовалась искренняя грусть. Это было в стиле Рихарда.
Ночью она писала ему ответное письмо.
«…И говорила Ингрид Эрику, и говорила Ингрид дальнему, такому дальнему и милому, страны печальной королю: «Привет влюбленному любимому, привет, как я сама, печальному, привет тому, по ком тоскую я, привет тому, кого люблю…»
Это из скандинавского сказания. Моя месть за танка.
Привет, дорогой Рихард!
Получила от тебя грустное письмо. Ты сожалеешь о том, что вторгся в мою жизнь и сделал меня несчастливой, заставляя бесконечно ждать. Как ты можешь сомневать во мне?! Такую любовь, как наша, нельзя омрачать ни сомнениями, ни жалостью. Ты живешь сознанием своего долга, я — тоже. Стараюсь быть достойной тебя и работаю изо всех своих сил. Хочется знать предел своих возможностей. Меня неудержимо влечет вперед. Я уже начальник участка, а скоро, возможно, буду начальником цеха. Не добиваюсь этого ради карьеры, а просто отдаю себя всю своему делу и испытываю радость, когда мои усилия дают какие-то результаты. Считаю, что мы с тобой делаем одно дело — ты там, а я здесь. Мы тут на своем посту полны энтузиазма в выполнении поставленных перед нами задач. Мы — это мои товарищи, рабочие моего участка, весь завод. Говоря словами Маяковского, выволакиваем Республику из грязи.
Ужасно соскучилась по тебе. Иногда после работы бегу домой с безумной надеждой, что ты ждешь меня. И бываю несказанно счастлива хотя бы твоему письму. Ведь каждое твое письмо — это частица тебя. Я помногу раз читаю его, возвращаюсь к нему, чтобы вновь и вновь ощутить твое присутствие.
В отпуск ездила к родителям в Петрозаводск. Без тебя мне никуда не хочется ехать, ни в какие экзотические края. Берегу это удовольствие для нас двоих. В общем-то, я не ною. Каждый мой день занят до предела, так что время идет очень быстро. И я все же надеюсь, что это будет последний год нашей разлуки. И все будет так, как говорится в этой японской танка:
Будь здоров, дорогой. Не забывай меня.
Это письмо она почему-то не послала. Возможно, оно показалось ей слишком длинным. Вместо него кратко сообщила, что у нее все хорошо, она весела, здорова и надеется на скорую встречу.
Тысяча девятьсот тридцать седьмой год оказался роковым для всей семьи Максимовых. Умер ее глава, Александр Флегонтович. Казалось, отец и Катя давно уж жили каждый своей жизнью, ан нет, Катя вдруг ощутила утрату надежной опоры в жизни. Образовалась пугающая пустота. А вскоре свалилась новая беда — по какому-то навету был репрессирован муж Тани. Их всегда энергичная, жизнелюбивая мать совсем сникла, из нее как-то сразу проглянула старость, испугавшая Катю своей беспощадностью. Она подумала, что ей тоже уже тридцать четыре года, что молодость прошла безвозвратно, а жизнь так и не складывается.
Таня училась в медицинском институте уже на четвертом курсе, и Катя боялась, что семейная трагедия помешает ей закончить образование. Она пыталась утешать сестру, но разве можно утешить в такой ситуации? Таня сказала ей на прощанье: «Теперь я знаю, что такое ад. Мы его сами в себе носим…» Катя печально усмехнулась ее словам — сколько уж кругов такого ада успела она пройти за свою короткую жизнь… И все еще продолжает идти, дрожа за жизнь того, который каждый день подвергается опасности.
Катя вернулась в Москву в подавленном настроении. Знакомый швейцар, которому очень нравилось радовать ее весточками от Рихарда, печально развел руками: мол, я не виноват, ничего не приносили.
Только в начале тридцать восьмого года Катя получила письмо, очень радостное, очень обнадеживающее:
«Дорогая Катя!
Наконец-то я снова пишу тебе. Слишком долго я не мог этого сделать, не получая также ничего от тебя. А мне это было так необходимо, ведь я не мог сдержать своего обещания и вернуться домой осенью прошлого года.
Не знаю, не потеряла ли ты уж терпение, ожидая меня. Но, милая, иначе невозможно… иначе поступить было нельзя… Я жду того момента, когда будет эта возможность.
По крайней мере, теперь я уверен, что это произойдет очень скоро. Я думаю, дорогая, что скоро я смогу поехать домой.
Мне кажется, ты захочешь меня увидеть, несмотря на то что ожидание было слишком долгим и я очень устал. Жизнь без тебя очень тяжела и идет слишком медленно.
Если возможно, прошу тебя подождать с летним отпуском до моего приезда. Мы тогда поедем вместе. Я, наверное, вернусь к этому времени.
Пока до свидания, моя милая. Целую тебя сердечно.
С этим письмом у Кати словно появилось второе дыхание и ее положение перестало представляться таким уж трагическим. «Наберись выдержки, не падай духом, в письме уже конкретное обещание!»
Немедленно написала ему, что в зависимости от его приезда она может перенести свой отпуск на любой месяц. В его учреждении намекнули, что, возможно, он приедет в начале мая. «А раз в начале мая, то уж, наверное, на майские праздники!» — почему-то решила она. И впервые смутил ее приезд любимой сестры Муси, которой захотелось посмотреть первомайский парад на Красной площади. Под праздник призналась ей: «Жду сегодня Рихарда. Не обижайся, я попросила приятельницу приютить вас с Марфушей на ночь…» И женщины ушли. А она осталась ждать…
На столе празднично сверкала посуда, рубиново светилось в бутылке вино. В квартире была мертвая тишина. Все соседи, по-видимому, ушли на гулянье или справляют праздники в кругу своих семей.
Кремлевский холм был расцвечен гирляндами огней, а на набережной причудливо рассыпался майский фейерверк, повторяясь в черной зыби реки. Сплошная толпа беспорядочно двигалась по набережной, роилась на месте, разделялась на группы. Катя приоткрыла окно, и в комнату ворвалась музыка духового оркестра, веселый смех, возбужденный рокот толпы. Но ей не хотелось туда. Что толку, если она выйдет на улицу? Все равно ведь будет одна… Сегодня, как никогда, ей хотелось, чтобы рядом был Рихард. Возможно, она так себя настроила, а возможно, виноват был праздник, обостривший чувство одиночества. Какая-то обида душила ее, выжимая из глаз слезы. «Значит, завтра…» — утешала она себя, а слезы непроизвольно ползли и ползли по щекам.
Под утро она совсем изнемогла от ожидания. Не раздеваясь, прилегла на тахту и мгновенно забылась сном.
Муся с Марфушей вернулись только к вечеру следующего дня, веселые, шумные.
— Ух и погуляли мы по городу! Были на параде, — сказала Муся, но, вглядевшись в бледное, вымученное лицо сестры, тут же осеклась. — Приехал? — спросила шепотом, кивнув в сторону спальни.
— Нет, — жалко улыбнулась Катя.
— Ты — фантазерка, — снисходительно сказала Муся. — Как была фантазеркой, так и осталась…
— Ну и ладно! — с деланной веселостью воскликнула Катя. — Прошу всех к праздничному столу…
Ни завтра, ни послезавтра, ни в ближайшие дни Рихард не приехал. Не было от него и писем. В его учреждении сказали: «Ждите, сообщим». И она ждала, глубоко упрятав тревогу. Поглощенная ежедневными делами на заводе, временами совершенно отключалась от своих личных переживаний. В конце концов, нужно было как-то жить. Всеобщий темп жизни увлекал ее.
Осенью тридцать восьмого года Катя получила наконец письмо от Рихарда, в котором он как бы извинялся перед ней за несдержанное слово. Он писал:
«Дорогая Катя!
Когда я писал тебе последнее письмо в начале этого года, то я был настолько уверен, что мы вместе летом проведем отпуск, что даже начал строить планы, где нам лучше провести его.
Однако я до сих пор здесь. Я так часто подводил тебя моими сроками, что не удивлюсь, если ты отказалась от вечного ожидания и сделала отсюда соответствующие выводы. Мне не остается ничего более, как только молча надеяться, что ты меня еще не совсем забыла и что все-таки есть перспектива осуществить нашу пятилетней давности мечту: наконец получить возможность вместе жить дома, Эту надежду я еще не теряю. Ее неосуществимость является полностью моей виной, или, вернее, виной обстоятельств, среди которых мы живем и которые ставят перед нами определенные задачи.
Между тем миновала короткая весна и жаркое, изнуряющее лето, которые очень тяжело переносятся, особенно при постоянной напряженной работе. И совершенно очевидно, при такой неудаче, которая у меня была.
Со мной произошел несчастный случай, несколько месяцев после которого я лежал в больнице. Однако теперь уже все в порядке, и я снова работаю по-прежнему.
Правда, красивее я не стал. Прибавилось несколько шрамов, и значительно уменьшилось количество зубов. На смену придут вставные. Все это результат падения с мотоцикла. Так что когда я вернусь домой, то большой красоты ты не увидишь. Я сейчас скорее похожу на ободранного рыцаря-разбойника. Кроме пяти ран от времен войны я имею кучу поломанных костей и шрамов.
Бедная Катя, подумай обо всем этом получше. Хорошо, что я вновь могу над этим шутить, несколько месяцев тому назад я не мог и этого.
Ты ни разу не писала, получила ли мои подарки. Вообще уже скоро год, как я от тебя ничего не слыхал.
Что ты делаешь? Где теперь работаешь?
Возможно, ты теперь уже крупный директор, который наймет меня к себе на фабрику, в крайнем случае мальчиком-рассыльным? Ну ладно, уж там посмотрим.
Будь здорова, дорогая Катя, самые наилучшие сердечные пожелания».