Страница 79 из 82
Я снова повернулся направо и заглянул в сокровищницу. Она уже была обставлена многими предметами, огромная рака не позволяла вынести что-либо за пределы погребальной камеры. Первым я увидел резное изображение Анубиса — он был как живой, лоснящийся и черный, с длинными, стоящими торчком ушами, как будто внимательно к чему-то прислушивался. Странно, но он был накрыт одеялом, которое кто-то накинул ему на спину, словно желая согреть в бесконечной тьме его бдения. Позади Анубиса располагалась большая золотая рака для хранения внутренностей усопшего. Вдоль одной стены было расставлено множество запечатанных черных рак и сундуков. У противоположной стены стояли другие ящички. Возле Анубиса виднелся ряд шкатулок из слоновой кости и дерева.
Пока никто не смотрел, я опасливо открыл одну из них — внутри оказалось прекрасное опахало из страусовых перьев. Надпись на нем гласила: «Сделано из перьев страуса, добытого его величеством на охоте в пустыне к востоку от Гелиополя». Я вспомнил об опахале, которое он мне пообещал. Поверх шкатулок стояло несколько великолепных миниатюрных лодок, выполненных во всех подробностях, с миниатюрными парусами и оснасткой, и раскрашенных яркими красками. Я заметил возле своих ног маленький деревянный ящик. Не поборов искушения, я поднял крышку и увидел два крошечных гробика — я предположил, что это были мертворожденные дочери Анхесенамон.
Я еще стоял в задумчивости над этими останками, брошенными среди мешанины золотых изделий, когда ко мне присоединился Хаи.
— Если бы только эти дети дождались полного срока и родились, как полагается, мы жили бы сейчас в совершенно другом мире, — промолвил он.
Я кивнул.
— Здесь много семейных ценностей. Предметов, носящих фамильные имена, а также других, с изображениями Атона, — заметил я.
— Это верно. Посмотрите, например, вот сюда: палетки, коробочки и браслеты, принадлежавшие его единокровным сестрам. А здесь, укрытые льняными покрывалами, — вино из Ахетатона и государственные троны с символами Атона. Это личные вещи, но сейчас они запрещены и переданы на вечное хранение сюда, в эту гробницу. Что только и к лучшему.
— Насколько я себе представляю, Хоремхебу было бы на руку завладеть этими сокровищами. Он смог бы использовать их, чтобы шантажировать Анхесенамон, обвиняя в тайной приверженности запрещенной религии. Поэтому Эйе и использует подвернувшуюся возможность похоронить эти символы неудавшегося прошлого вместе с последним царем этого времени.
— Совершенно верно. Отсюда и неподобающая спешка и секретность.
— И только посмотрите, к чему все в конце концов свелось: дерево, золото, драгоценные камни и кости!
Мы снова поднялись по ступеням, вернувшись в мир ночи. Звезды уже начинали меркнуть — близился рассвет. Пришло время исполнить последние ритуалы. Эйе был теперь одет в леопардовую шкуру жреца, на его старой голове красовалась царская Синяя корона, украшенная золотыми дисками. Ему предстояло исполнить обряд Отверзания Уст и тем самым обозначить себя как наследника. Гроб с мумией поставили вертикально, и Эйе торопливо поднес песеш-кеф — раздвоенный на конце ритуальный нож — к мертвым губам царя, а затем и к другим органам чувств: носу, ушам и глазам, чтобы силы царя восстановились, его дух воссоединился с телом и он смог «выйти в день» в следующей жизни. Все было проделано в соответствии с Наставлениями, но со всей возможной поспешностью, словно Эйе боялся, что его прервут. Я заметил, что Симут расставил своих охранников на верху склонов долины, а также возле входа в нее.
Гробы с превеликим трудом протащили вниз, в гробницу. Наша маленькая группка оплакивающих шла следом в должном порядке. Воздух в Зале Ожидания сразу же стал горячим и спертым. Все молчали, однако благодаря странной акустике помещения нервное, затрудненное дыхание присутствующих звучало громко. Поверх голов остальных я мог наблюдать лишь отдельные фрагменты происходящего, продолжение обрядов в погребальной камере. Со стороны я видел, как гроб с большими усилиями поднимали к саркофагу, заметил блеск амулета, чувствовал запах разогретых смол, которые заливали во внутренний гроб. Молитвы и песнопения таинственно плыли в темном воздухе. В конце концов каменная крышка саркофага поползла на положенное место; до меня донесся жалобный стон веревок и воротов и кряхтение людей, пытающихся развернуться в узком пространстве. Однако внезапно раздался громкий треск, и у наблюдающих вырвался потрясенный вздох — один из рабочих уронил свой угол, и каменная крышка грянулась о саркофаг, расколовшись надвое. Надсмотрщик, командовавший рабочими, видя, что ничего нельзя сделать, хлопнул в ладоши; обломки водрузили на место, трещину быстро заделали гипсом и закрасили желтой краской, маскируя оплошность.
Работа продолжилась — теперь следовало соорудить вокруг саркофага четыре вложенные одна в другую раки. Это заняло немало времени. Люди работали с почти комической сосредоточенностью, пытаясь сообразить при свете ламп, какую часть куда приставлять. Они молча боролись друг с другом за каждую часть, которую нужно было повернуть в тесном пространстве определенным образом, чтобы она встала на место. В конце концов все было закончено, и рабочие, блестя от пота и пыхтя словно заморенные мулы, ретировались. Теперь между огромной золотой ракой и разрисованными стенами оставалось место в каких-нибудь два локтя. Жрецы закончили раскладывать ритуальные предметы в соответствии с порядком, имеющим смысл только для них, — деревянные весла, светильники и коробки, кувшины с вином и букет из оливковых ветвей и персей. Дверцы раки были запечатаны. Внутри, во вложенных одна в другую золоченых раках, в самом сердце этого огромного холодного гнезда из резного и инкрустированного золота, дерева и желтого камня, маленькое и уязвимое, несмотря на всю эту золотую броню и груды сокровищ, лежало тощее, выпотрошенное, мумифицированное тело усопшего царя. Внезапно я вспомнил его — и тот восторг, что отразился на лице Тутанхамона, когда он, еще живой, ждал предстоящей охоты под звездами пустыни.
Мы почтительно отступили назад, склонив головы. Эйе и Анхесенамон выходили последними, и мы все медленно, пятясь, покинули Зал Ожидания, оставив царя в его каменных покоях со всем его золотом, погребальными дарами, ложами, масками и миниатюрными лодками, с его досками для игр и табуретами, на которых он сидел ребенком, и чашами, из которых он пил, — всеми предметами этого мира, которые понадобятся ему в следующем, где время не имеет власти, а тьма превращается в вечный, неизменный свет. Во всяком случае, так говорят.
Мы вкушали поминальную трапезу и смотрели, как в гробницу вносят последние погребальные дары — их расставят в Зале Ожидания и в меньшей по размеру камере слева: колеса от колесницы и отпиленные или разобранные части золоченых колесниц, великолепные раскрашенные или инкрустированные шкатулки, три изящных ложа — одно из них с украшениями в виде львов. Когда их проносили мимо, в темноте передо мной мелькнули золотые морды и синие носы зверей, в их мудрых, серьезных золотых глазах я заметил жалость; в тусклом свете ламп на стену легли их огромные тени. Под одно из лож поставили белые емкости с жертвенной едой. Здесь была алебастровая чаша в форме лотоса, бледная и светящаяся при свете ламп, которую я видел в апартаментах Тутанхамона на корабле. Здесь были кресла и троны, украшенные символами Атона, а также две охранные статуи в человеческий рост, старательно не обращавшие внимания на царящий вокруг беспорядок; возле стен были составлены серебряные трубы, обернутые тростником, золотые трости для ходьбы и стрелы с золотыми наконечниками. Мимо нас в маленькую камеру пронесли множество кувшинов с вином, пометки на которых указывали, что оно было уже старым, еще времен Эхнатона, а также всевозможные алебастровые сосуды с маслами и духами, вместе с сотнями корзин с фруктами и мясом, которые затем поставили на табуреты, коробки и длинное позолоченное ложе. Золото сверкало повсюду, его было столько, что меня затошнило от его прославленного всеми блеска.