Страница 16 из 42
Взволнованный Алан попытался включить звук, но, видимо, соответствующий регулятор на мониторе отсутствовал. Он не имел представления, где находилась троица, но достаточно уверенно можно было предполагать, что эти камеры наведены на разные места первого уровня. Значит, они должны быть где-то рядом.
Женщина подошла к Огненному Шуту и прижалась к нему всем телом, пальцами правой руки поглаживая его по спине.
Он улыбнулся — как-то в высшей степени благородно, если учесть, что теперь за ним охотились — и бережно отодвинулся, что-то ей говоря. Она, видимо, не обиделась. Корсо выглядел оживленнее. Он явно ощущал необходимость безотлагательных действий — в отличие от Огненного Шута.
Алан вдруг услышал движение в соседней комнате и торопливо выключил монитор.
— Господин Пауйс? Сэр? — раздался голос сержанта.
— Что такое? — отозвался Алан, ругаясь внутренне: «Чтоб ты сдох!»
— Я только хотел узнать, как у вас дела, вот и все… Здесь же воняет — сил нет.
— Я в порядке, сержант, благодарю.
Он услышал, как сержант вернулся на свой пост. Теперь он заметил еще одну, меньших размеров дверь, ведшую из комнаты. У этой двери не было никакого запора, только выступ в верхней части. Когда дверь не открылась, он потянулся получше рассмотреть этот выступ. Выступ представлял собой небольшую полосу металла, соскальзывающую в углубление. Алан повозился с ней немного, потянул, и, наконец, механизм сработал; дверь открылась. Никогда раньше Алан не видел засовов.
В свете аварийной лампы он разглядел узкий низенький проход. На одном ушке (другое отломилось) криво висела ржавая табличка. Алан схватил ее, с отвращением ощущая пальцами прикосновение грязной ржавчины, и разобрал надпись: Всему персоналу вход запрещен! Он отпустил табличку, и она громко звякнула о стену, когда он пошел дальше по тоннелю. Через некоторое время он наткнулся на еще одну дверь, но эта вообще не открывалась. Алан прошел мимо и добрался до конца тоннеля, который наполовину перегораживала еще одна упавшая тяжелая стальная дверь. Он перелез через нее, размышляя, ходил ли кто-нибудь здесь с тех времен, когда нижние уровни, использовавшиеся первоначально для хранения оружия, военной техники и под воинские казармы, забросили после Великого разоружения две тысячи сорок девятого года.
Откуда-то спереди послышался шум, и Алан, пораженный, автоматически выключил аварийную лампу.
Голоса доносились сначала неясно, а потом, когда Алан осторожно придвинулся поближе, стали различимы слова.
— Мы не должны были оставлять невредимыми те механизмы. Если какой-нибудь дурак станет в них ковыряться, случится Бог знает что.
— Пусть узнают, — голос Огненного Шута звучал подобно ударам сердца.
— Вот только на кого свалят? — услышал Алан слова измученного Корсо. — На тебя. Да, не связываться бы мне со всем этим…
— Ты согласился с моими открытиями. Теперь передумал?
— Да нет… Черт!
Алан услышал, как кто-то споткнулся.
Хихикнула и заговорила женщина:
— Ты уж очень спешишь, Корсо. Что за срочность? Они сейчас прочесывают те коридоры, о которых знают. У нас достаточно времени.
— Если только они не обнаружат шлюпку, прежде чем мы до нее доберемся, — проворчал Корсо.
Алан крался за ними в темноте.
— Меня только топливо беспокоит. Ты уверен, что нам хватит топлива? — спросил Огненный Шут.
Хотя этого человека и обвиняли в намерении взорвать мир, Алан чувствовал к нему несомненное расположение, вслушиваясь в густой, теплый голос.
— Мы, разумеется, не доберемся до Луны на том, что имеем. Но чтоб попасть куда хотим, горючего хватит.
— Хорошо.
Алан услышал басовитое завывание, какое-то шипение, глухой удар — и голоса вдруг будто отрезало. Еще немного — и его рука коснулась металла.
Он включил аварийную лампу, и обнаружил, что дошел до толстой гладкой стальной стены. Как ее открыть, сообразить он не мог. Алан потратил около часа, пытаясь привести в действие запорный механизм, но в конце концов опустошенный, недовольный, бросил это занятие и зашагал в том направлении, откуда пришел.
Чуть погодя земля задрожала, и он остановился, пораженный мыслью, что это, наверное, взорвался тот самый запас бомб. Когда через несколько мгновений дрожь прекратилась, он подумал, что мог бы догадаться о причине. Огненный Шут упоминал некую космическую шлюпку. Возможно, это она стартовала, хотя он не понимал, как такое возможно из столь глубокого подземелья.
Алан чувствовал неимоверную усталость. Его голова и тело болели немилосердно, и он не мог надолго ни задумываться, ни действовать. Через каждые несколько ярдов ему приходилось останавливаться с дрожащим от пережитого телом. Но вот отчего именно? От каких-то новых нервных или психологических потрясений — или виноваты были события всех нескольких прошедших дней? Он и раньше не мог разобраться в своих чувствах, а теперь сделать это был и вовсе не в состоянии.
Им внезапно овладело уныние, когда он в плачевном состоянии доковылял до лаборатории. В главном зале он безвольно уронил аварийную лампу, вдруг осознав, что откуда-то снаружи идет ужасный жар. Когда он дошел до выхода, часовых там не оказалось. Где-то вдали он слышал шум и крики. Добравшись до главного коридора, Алан увидел, что он ярко освещен.
И этот свет — какое-то странное зеленовато-голубое сияние — исходил из громадной пещеры Огненного Шута.
Мимо пробежал полицейский, и Алан крикнул:
— Что случилось?
— Пожар! — ответил тот на бегу.
Огонь вливался в коридор стремительным потоком, клубился, вздымался, метался, словно сама геенна. Ничто не поддерживало его горения, и все же он двигался, будто по собственной воле.
Зачарованный, Алан следил за его приближением. Скоро жара стала невыносимой, и он попятился в лабораторию.
И только тут его осенило, что надо бы побежать к трапам. Он оказался в ловушке. К тому же, в лаборатории находились легковоспламеняющиеся вещества, которые немедленно загорятся, как только до них доберется пламя.
Он опять побежал ко входу, отупев от жары, и увидел, что уже поздно. Стена вздымавшегося огня почти добралась до него.
До сих пор страха он не испытывал. Какая-то его часть почти радовалась этому огню. Но воздух становился все менее и менее пригоден для дыхания.
Он подергал открытые двери, ища другой выход. Единственно возможным представлялся тот, через который он только что вошел.
Ему пришло в голову, что все вокруг неверно оценили Огненного Шута — все, кроме его деда, ясно понимавшего опасность.
Огненный Шут спустил ад на Швейцарию-Сити. Но как? Он никогда не видал и не слыхал об огне, подобном тому, который сейчас стрелой мчался по коридору. Он закашлялся и вытер пот, застилавший глаза.
Его мозг, наконец, снова заработал. Но теперь ему было слишком поздно предпринимать что-либо созидательное.
И вдруг вход заполнил ревущий вал огня. Алан попятился, ударился спиной об угол скамьи, и спотыкаясь, бросился в кабинет. Едва он захлопнул за собой стальную дверь, как послышался звук взрыва: пламя добралось до пролитых реактивов.
Откуда-то продолжал поступать воздух. Он оставил вторую дверь в маленький тоннель открытой.
Дверь, отгородившая его от огня, начала раскаляться, и он с ужасом фаталиста отчетливо осознал, что, как только она расплавится — а это случится неизбежно — он погибнет.
Он решил, что в последнюю минуту выйдет из кабинета и кинется в тоннель. Здесь, в темноте, перед лицом смерти, его спутанное сознание стало проясняться; а жара все усиливалась. Чувство необычайного спокойствия снизошло на него, и он начал запоздало размышлять.
Думы эти в его теперешнем затруднительном положении большой пользы принести не могли. Они сказали ему, что выхода нет, но помогли смириться с неизбежным. Он подумал, что понимает сейчас философское спокойствие, приходящее к людям, оказавшимся на пороге смерти.
Он осознал, что в течение нескольких дней двигался в каком-то полусне, хватаясь за нечто такое, что могло быть — он поколебался, а потом додумал — любовью. Им правили чувства, он был их игрушкой, не осознавая причин своего поведения.