Страница 8 из 9
На Архангельск с неба спускался свежий, высокий и гулкий вечер.
Глава восьмая
Взгляды-мнения
«Ну вот и слава богу! Прошло, как по маслу, получилось, как я и ожидала. Но я-то, я-то — артистка! Талант зачахнувший. А что, вполне могла бы пройти по амплуа скандалистки».
Антонина лежала на широкой двухспальной кровати лицом вниз и беззвучно смеялась, напитывая опять подушку слезами, на этот раз слезами радости.
Да, она любит своего мечтателя и фантазера, который дожил до седых волос, а до сих пор искренне верит в некую абстрактную порядочность и честность. Наверное потому, что честен сам… А сколько раз уже горел из-за этого. Вот уж действительно «христосик», наивный и беспомощный.
И потом, Юркину жизнь коверкать!.. Тут боль была такая, что опускались руки… В отца влюблен, как щенок. Тоже буду, говорит, офицером, в Суворовское уже наметился… А отец — пожалуйста: «Мы любим друг друга…»
Ох, как правильно она все рассчитала! Против таких «музыкантш» есть противоядие — материальный фактор. Действует безотказно. Нужен ей этот романтик без денег и погон!
«Романтик» лежал сейчас на тахте в Юркиной комнате. Слышно было, как он ворочается и кряхтит. Не спится ему…
У Антонины были все основания быть довольной собой.
Для Славки все происшедшее воспринялось как болезненный и тяжелый сон. Собрались люди и вполне серьезно обсуждали, как сделать так, чтобы он, Славка, на условиях, приемлемых для других, простился бы с женой, которую он любит, с дочерью, которая как две капли воды похожа на него, с теплом семьи, то есть со всем? А как унизительно! Нельзя потребовать: я не согласен… Ты на положении лишнего, и должен лишь молчать и ждать, каков будет приговор…
Самое ужасное и мучительное, что Инна, его Инна, в Славкином присутствии говорила эти слова… о любви, к тому… другому… Значит, у них все действительно серьезно. Инна никогда не позволила бы себе сказать такое. Он это знает. Пережитое будет лежать теперь на сердце и мучить нескончаемо.
Доигралась. Боже мой, какой стыд. Она была такой беспомощной, жалкой, низвергнутой, наверно, в глазах этой Антонины. А какая помпа, какой напор у бабенки! Первый раз, когда увидела, подумала: стандартный зауряд — одеваться не умеет, за лицом толком не следит, хотя в нем кое-что проглядывает и при желании какой-никакой вид могло бы и приобрести. А так — пройдешь и не взглянешь. И вот тебе — сумела вывести из себя, поставила в идиотское положение, урок на всю жизнь. Это поражение. Впрочем, урок ли? Урок — он ведь учит, а тут, похоже, провал, со всеми вытекающими… Старею… Привыкла, что все сходило столько лет…
С балкона летят вниз окурки, один за другим. Инна сидит, ссутулившись. Подкрадывающиеся временами порывы несильного ветра треплют и запахивают на лицо ее незаколотые волосы. Ночная промозглость пробирается под теплый халат.
Как не хватает сейчас матери с ее надежным, безошибочным умом. Та всегда учила: поражение превращать в победы. Это трудно. По силам ли ей, ведь у нее никогда не было особенных поражений…
Этого воздушного инфантильного офицерика давно уже надо было послать ко всем чертям, не доводить до такого… Тут сама она виновата, смалодушничала, не рассталась вовремя: прилип с сюсюканьем, обезоружил дурацкой своей любовью, цветами… Как не мужик… Таких и нет-то теперь уж.
Да, момент настал решающий. Славка послезавтра уходит в море. Ведь он может уйти вообще… Этого нельзя допустить…
Как там у поэта: «Еще недавно нам с тобой так хорошо и складно пелось…» Складно пелось. Может, я понял что-то не так и теперь нагораживаю злые и необъективные обвинения. Она не может быть такой… Ее глаза, руки не могли столько времени лгать. Все было по-честному. Ну, хорошо, может быть, прошло… проходит ведь. Но зачем даже в гневе кричать эти уничтожающие, топчущие все прошлое слова?! Одно знаю твердо: такие слова не рождаются на пустом месте, они вынашиваются, копятся, хранятся, потом выбрасываются. Значит, они хранились в ней, жили…
Мальчишка! Седовласый юнец!
Совсем по-новому видел сегодня того парня — Вячеслава. Беспомощный в своем несчастье, но как держится! С каким спокойным достоинством.
Но жена! Его Антонина. Как она вела себя! Как вызывающе и дерзко. Я-то, идиот: «Неинтеллигентно…» Как долго она, наверно, сомневалась и мучилась, чтобы прийти на это «собрание». Что может двигать человеком в подобном случае, как не любовь… к нему?
Глава девятая
Пикник на обочине
Что за день сегодня! Чудо, а не день! На небе ни облачка, и солнце с утра висит над рекой и греет, греет. Словно торопится в такие вот прозрачные, безоблачные дни уходящего лета отдать земле как можно больше тепла. Нагретый воздух лениво распластался на воде, отчего та подобрела, умаслилась и затихла. Лишь иногда волнуют ее частые лоснящиеся бугорки от проходящих мимо суденышек.
На контейнеровозе сегодня тоже относительно тихо. Подготовка к отплытию подходит к концу. Груз получен, бумаги оформлены, команда скомплектована.
Машины вроде в полном порядке (тьфу, тьфу, пронеси нечистую!).
Сегодня последний день. Витька Железнов с утра гундосит: «Последний нонешний денечек гуляю с вами я, друзья». Славка решил провести вечер с родителями. Соскучился по ним. Толком и поговорить не удалось…
До «инспекторской» проверки капитаном судна, которая стала уже традиционной перед каждым отплытием, никто в город, конечно, не тронулся. Чего-то долго не спускается «кэп» в машинное. Ну наконец-то! Сначала на трапе появились несравненные «мастерские» желтые ботинки, по исполнению похожие на бутсы, потом знаменитые «дудочки», за ними не менее известный в СМП дынеобразный живот Льсанмакарыча. С порога вопросил:
— Как работает сердце доблестного «Моряка»?
— Бесперебойно, — отрапортовал Славка.
И «мастер» прошелся пару раз вокруг «главного», добродушно и удовлетворенно причмокивая, не контроля ради, а так, «для порядка», который должен на судне блюстись неукоснительно. Именно в этот момент по селектору опять:
— «Дед», к тебе визитер.
Славкино сердце сразу провалилось куда-то и повисло на волоске бездыханное: «Неужто она?» Но, как мог, виду не подал, не стал спрашивать, кто да что. Поднялся вместе с «мастером» на палубу, даже обменялся с ним какими-то словами и уж тогда — к перекидному трапу.
Стоит! Она!
С этой минуты Славка никого и ничего больше не видел. Кроме нее. Стоит, улыбается грустно и… виновато. Он сбежал по трапу, остановился рядом и не знал, что сказать. Инна подняла медленно руку и погладила его щеку.
— Славик, поехали за город.
Какой такой «загород», что за «загород», при чем тут… Господи, да Инна пришла! За город, конечно, за город! Куда угодно! С ней! Славка заскочил в свою каюту, ополоснулся, переоделся, задыхаясь прибежал к «кэпу» доложиться. Льсанмакарыч посмотрел на него тревожно и вдруг притормозил:
— Михалыч, у тебя все нормально, ну это… дома? А то ты же знаешь, ты правая рука, на тебя надежда…
— Лучше не бывает! — заорал радостно Славка, и «мастер» удовлетворенно благословил:
— Тогда шуруй.
В машине Славка так и не пришел в себя. Он все смотрел на Инну, а та взглядывала на него в зеркало и смеялась:
— Не гляди так, Славик, не то руки дрогнут и врежемся.
Тогда он переводил глаза на дорогу. По обе стороны мелькали кусты и деревья, с правой стороны за зеленью проблескивала голубая в искорках вода. Как изящно, как уверенно она водит машину! Славка вдруг спросил:
— Ой, а куда это мы едем?
Инна, засмеявшись, запрокинула голову и обнажила белизну крупных зубов.
— Славик, да ты спишь никак! Забыл наше с тобой место?
Ну да, конечно, это же дорога на Малые Карелы. Вот и развилка. Километров через пять мысок на Двине, куда они с Инной пару раз наведывались, когда только что поженились. Место уникальное по красоте, только бы там никого не было сегодня или хоть поменьше народу, что ли.