Страница 5 из 33
— Ясно, товарищ инструктор, — поспешил заверить его Тимоха.
Он быстро уселся в кабине и с видом бывалого летчика уверенно подвигал рулями, будто собирался лететь уже в сотый раз.
Инструктор заметно волновался: ведь планер был одноместный, и он не мог лететь со своим учеником.
Мы запустили Тимоху и, забыв обо всем на свете, следили за полетом. Как и следовало ожидать, Тимоха выполнил его отлично. Когда планер сел, мы дружно крикнули «ура» и бросились к нему.
— Тимоха! Ты даже не понимаешь, что ты совершил! — издали кричал Виктор. — Ты открыл новую эру…
— Ой, как ты замечательно посадил его! Не хуже, чем инструктор! — восхищалась Валя.
Довольный собой, Тимоха не скрывал этого. Моментально очутившись рядом со мной, возбужденный, заглядывая мне в лицо, объяснял, уговаривая, будто я отказывалась лететь:
— Ничего сложного — простой полет… Вот увидишь… Только ручку сразу от себя…
И его оттопыренные уши розово светились.
Следующим был Слава, за ним Лека-Длинный. Оба выполнили полет хорошо. Потом в кабину села Валя, которая от волнения даже на земле стала делать все наоборот. Короленко хотел ее высадить, но она упросила его дать ей слетать. В воздухе Валя опять растерялась и перед самой посадкой двинула ручку управления не на себя, как полагалось, а вперед. Вместо плавного приземления планер под большим углом с силой ткнулся в землю, и Валя выпала из кабины вместе с фанерным обтекателем. Короленко накричал на нее, и, вконец расстроившись, она заплакала. Однако ей пришлось быстро успокоиться, потому что он пообещал за слезы отчислить ее из группы.
Сестры Инна и Фаина слетали хоть и не блестяще, но весело: со смехом они садились в кабину, со смехом взлетали и, вылезая из кабины, бурно радовались, довольные полетом.
Наступила моя очередь. Я села в кабину, поставила ноги на педали, взяла ручку управления. Мне показалось, что я утонула в кабине. Подвигав педалями, обнаружила, что в крайнем положении педали с трудом дотягиваюсь до нее ногой. Но об этом я решила пока не говорить, опасаясь, что инструктор не разрешит мне лететь.
— Давай, Птичка, веселее! — подбодрил меня Виктор. — Мы все на тебя смотрим, а особенно Тимоха!
Действительно, Тимоха смотрел на меня во все глаза, и короткие волосы на его голове стояли ежиком.
— Натяги-вай! — крикнул Короленко.
Из кабины я видела, как идут, согнувшись в три погибели, ребята, как постепенно удлиняются обе половины амортизатора, слышала, как считает шаги Тимоха, поглядывая в мою сторону. И мне вдруг стало казаться, что я иду вместе с ними, вцепившись обеими руками в резиновый трос, а в кабине планера сидит кто-то другой, и сейчас этот другой должен будет подняться в воздух, а я с земли увижу все это…
Но вот прозвучала команда, и я послушно отцепила трос. Планер рванулся вперед и сам поднялся в воздух, а я отжала ручку от себя, чтобы нос не задрался слишком высоко, иначе упадет скорость и планер просто грохнется на землю. Однако нос почему-то по-прежпему лез вверх, и мне пришлось двинуть ручку еще дальше, до упора. Нет, ничто не помогало — планер явно не хотел слушаться… Неужели я делала что-то не так?.. Я посмотрела вниз — до земли было довольно далеко, потому что бугор остался позади и теперь планер находился над впадиной между холмами. Скорость быстро падала, я с ужасом ждала, что же будет дальше, не зная, что предпринять. А дальше планер «посыпался» вниз и начал опускать нос, уже почти не имея скорости… К счастью, подоспел склон соседнего холма, и высота падения оказалась не так уж велика. Удар о землю хоть и был сильным, но не настолько, чтобы его нельзя было перенести с достоинством.
Вылезая из кабины, я старалась незаметно растереть рукой ушибленное колено. Нога болела, и я осталась стоять, опершись о планер. Ребята уже бежали ко мне со всех ног, и впереди всех Тимоха.
— Ты что же, Птичка… Не ушиблась?
Подошел Короленко, молча постоял, подбоченившись, оглядел меня критически с ног до головы. Потом вздохнул и, улыбнувшись, как мне показалось, насмешливо, сказал так, словно знал заранее, что я не справлюсь и дело кончится именно этим:
— Ну?
— Я все делала так, как надо!..
Ожидая, что сейчас он начнет разносить меня, я уже приготовилась возражать, но он только спросил совершенно спокойно:
— Ты сколько весишь?
От неожиданности я стала заикаться:
— Н-не знаю… К-кажется, сорок семь…
— Сорок се-емь?! — протянул он не то возмущенно, не то презрительно.
Я густо покраснела, словно меня уличили в чем-то предосудительном, и сразу почувствовала рукой локоть Тимохи, который стоял рядом, нахмурившись, глядя на инструктора немигающими глазами.
— Все ясно, — продолжал Короленко. — Центровочка… Весу маловато, поняла? Задняя центровка получается, вот нос и задирается! Куда же с таким весом летать — разобьешься!
Я растерялась: как же быть? Значит, и летать теперь нельзя? Не могу же я так сразу прибавить в весе! Да и не получится у меня…
Продолжая растерянно смотреть на инструктора, я чувствовала себя несчастнейшим человеком. Господи, ну почему я такая щуплая! Все люди как люди…
Тяжко вздохнув, я с нескрываемой завистью посмотрела на высокую полноватую Валю — у нее-то веса хватает… Да и сестры-близнецы были рослые, крепкие.
— Придется, видно, подождать с полетами, — уже сочувственно произнес Короленко.
— Ой, как же так! — воскликнула Валя с выражением ужаса в круглых глазах.
— Эх, Птичка…
Виктор произнес это укоризненно, будто я нарочно не хотела добавить себе весу. Тут Тимоха не выдержал и горячо вступился за меня, воскликнув с возмущением и даже с угрозой:
— Ну при чем тут она! «Вес, вес»… Что — вес самое главное?
Но предложить что-нибудь путное он так и не смог.
Ребята смотрели на меня как на обреченную, будто жизнь моя на этом обрывалась.
— Вот так, — произнес неопределенно Короленко и сделал шаг в сторону, как бы считая разговор оконченным.
Я готова была расплакаться от обиды, и первая горячая слеза уже медленно поползла по моей запыленной щеке, как вдруг Лека-Длинный, до сих пор не произнесший ни слова, сказал:
— Вот так петрушка! Хоть камни в кабину клади…
Камни!.. А может быть, и в самом деле камни? Хотя, конечно, это не годится: смешно, некуда, да и никто не разрешит. Но все-таки… И вдруг мне в голову пришла счастливая мысль.
Лицо у меня сразу посветлело, слезы высохли, и я почувствовала прилив радости, так что Тимоха спросил удивленно:
— Ты чего это… радуешься?
Действительно, радоваться пока было нечему. Но, чувствуя, что выход найден, я ответила, улыбнувшись:
— Ни-че-го!
На следующий день, к общему удивлению, я приехала на планерку в отличном настроении. Отойдя в сторону от ребят, развернула аккуратно сложенный мешочек, который накануне вечером сшила мне мама, и с невозмутимым видом стала набивать его песком. Откровенно признаться, я, конечно, боялась, что надо мной будут смеяться, но желание летать было так велико, что я согласна была выглядеть как угодно смешно, только бы меня оставили в планерной школе.
Виктор, наблюдавший за мной издали, желая отвести возможные насмешки, во всеуслышание стал расхваливать меня:
— А ты догадливая, Птичка! Ей-богу, ты молодец! Тимоха, посмотри, как Птичка вышла из положения!
И все же Лека-Длинный, увидев меня с мешочком, долго хохотал, пока Тимоха не остановил его:
— Не вижу ничего смешного, Длинный!
Я выпрямилась и, прижимая к себе обеими руками довольно тяжелый мешок, спокойно сказала Леке:
— Ты же сам и подсказал мне это.
— Я? — удивился Лека-Длинный. — Как это?
— А так. Про камни говорил?
— А-а-а. И куда же ты его денешь?
— Сяду на него! — ответила я гордо, будто теперь каждый мог мне позавидовать.
Лека недоверчиво покачал головой, но смеяться перестал.
И я стала летать, добавляя себе около восьми килограммов весу. Этого было достаточно для того, чтобы планер слушался меня и не задирал нос, когда этого не требовалось.