Страница 91 из 94
Темнокожий слуга испуганно выпучил глаза на Старбака.
- Вы не можете сжечь его, сэр!
- Скажи своему хозяину, что он убил женщин. Передай ему, что меня зовут Старбак, понял? А ну-ка, повтори.
- Старбак, сэр.
- И не забудь его, Джозеф. Я Старбак - ангел-мститель за сожженных шлюх, - Старбак произнес последнюю фразу, взобравшись по ступенькам веранды и распахнув переднюю дверь.
И увидел своего отца.
На юге сгустились облака, затмив солнечный свет, хотя день уже и так клонился к закату. На крутых холмах и в долинах, откуда хлынула фланговая атака мятежников, на фоне меркнувшего солнца всё ярче выделялись вспышки винтовочных выстрелов, а дым выглядел светлее. Было похоже, что скоро разразится гроза, и действительно, далеко к югу, в заброшенных земляных укреплениях, оставленных янки у реки Раппаханнок, упали первые тяжелые капли дождя. В облаках блеснула молния.
В Манассасе фланговая атака мятежников постепенно теряла свою сплоченность. Наступление проходило по пересеченной местности, и продвигавшиеся вперед бригады вскоре потеряли контакт друг с другом, когда им пришлось обходить поросшие кустарником балки и густые рощи. Некоторые из подразделений вырвались вперед, в то время как другие наткнулись на войска северян, неожиданно оказавшие упорное сопротивление. С вершин холмов рявкали пушки, картечь в клочья разносила листву деревьев, а ружейный огонь трещал по всей неровной трехмильной линии фронта.
За спиной у янки находился ручей Булл-Ран, достаточно глубокий и широкий, чтобы считаться рекой в любой другой стране, кроме Америки. Достаточно глубокий и широкий, чтобы в нем утонул человек, обремененный полным пехотным обмундированием и башмаками, и если мятежники смогут сломить янки и обратить их в паническое бегство, то восьмидесяти тысячам солдат будет непросто пересечь этот убийственный ручей, который мог похвалиться лишь одним небольшим мостом. Разбитая армия может утонуть в нем тысячами.
Только янки не запаниковали. Они перешли ручей, и лишь некоторые из солдат утонули, пытаясь переплыть его, а остальные дружно стояли плечом к плечу на холме, где когда-то человек по имени Томас Джексон обрел прозвище Каменной стены. Они стояли и встретили войска наступавших мятежников такой канонадой, что она озарила передний склон холма красным светом пушечных выстрелов и наполнила всю долину треском отдававшихся эхом винтовочных залпов. Один за другим смертоносные залпы, жалящий град свинца, крошили серые шеренги южан и удерживали полосу земли к западу от моста достаточно долго, чтобы смогла отступить основная масса армии Джона Поупа. И только тогда ряды мужественных синих мундиров сдали холм Каменной стены Джексона его землякам. Северяне потерпели поражение, но их еще не разбили. Ряды синемундирников отступали с поля битвы, на котором им обещали победу, а привели к поражению, и где теперь одержавшие победу конфедераты принялись считать захваченное оружие и пленных.
А на ферме Джозефа Гэллоуэя на южном берегу Булл-Ран преподобный Старбак изумленно смотрел на сына, а сын на него.
- Отец? - нарушил молчание Старбак.
На одно мгновение, одно лишь биение сердца, Старбак подумал, что его отец смягчится. В эту секунду он подумал, что отец собирается заключить его в объятья, и действительно, на лице старика неожиданно проступило выражение боли и тоски. В этот же миг все планы открытого неповиновения отцу, которые вынашивал Старбак на случай если им предстоит вновь встретиться, рассеялись, и он почувствовал нахлынувшее на него чувство вины и всепоглощающей любви. Но затем беззащитное выражение исчезло с лица священника.
- Что ты здесь делаешь? - резко спросил преподобный Старбак.
- У меня здесь дело.
- Какое дело? - преподобный Старбак загородил прихожую. В руке он держал свою трость из черного дерева, которую выставил как шпагу, чтобы не дать сыну пройти в дом. - И не смей курить в моем присутствии! - огрызнулся он и попытался тростью выбить сигару из руки сына.
Старбак легко уклонился от выпада.
- Отец, - сказал он, пытаясь воззвать к прежним узам суровой отцовской привязанности, но его бесцеремонно прервали.
- Я тебе не отец!
- Тогда, кто же ты такой, черт тебя дери, чтобы запрещать мне курить? - вспышка ярости Старбака была неистова и сильна. Он прибег к гневу, зная, что, возможно, это лучшее оружие в подобном противоборстве. В то самое мгновение, когда он увидел суровое лицо отца, многолетняя сыновняя покорность заставила его внутренне сжаться от страха. В тот момент, когда открылась дверь, он неожиданно опять почувствовал себя восьмилетним ребенком, совершенно беспомощным перед полным непреклонной решимости лицом отца.
- Не смей бранить меня, Натаниэль, - ответил священник.
- Я, черт тебя дери, ругаюсь там, где, черт побери, мне захочется. Посторонись, - гнев Старбака прорвался наружу. Он потеснил отца в сторону. - Если хочешь затеять со мной ссору, - прокричал он, не оборачиваясь, - то сначала прими решение - это семейная ссора или просто стычка двух незнакомцев. И проваливай из этого дома. Я собираюсь спалить это чертово место, - Старбак выкрикнул последние слова уже из библиотеки. Полки были пусты, хотя на столе была свалена в кучу кипа гроссбухов.
- Что ты собираешься сделать? - преподобный Старбак последовал за сыном в просторную комнату.
- Ты слышал меня, - Старбак принялся рвать гроссбухи, чтобы легче загорелись. Он собрал клочья бумаги на краю стола, откуда огонь перекинется на пустые полки над ним.
На лице преподобного Старбака промелькнула гримаса боли.
- Мало того, что ты стал распутником, вором и предателем, так ты еще собираешься спалить дом порядочного человека?
- Потому что он сжег таверну, - Старбак принялся рвать очередную книгу, - и убил женщин. Они просили его солдат прекратить стрельбу, но они этого не сделали. Они продолжили стрелять и заживо сожгли женщин.
Преподобный Старбак смахнул тростью кучу обрывков бумаги со стола.
- Они не знали, что в таверне были женщины.
- Они знали, - ответил Старбак, начав собирать новую кучу порванной бумаги.
- Ты лжец! - преподобный Старбак поднял трость и ударил бы сына по рукам, если бы в комнате не раздался выстрел. Звук отдался ужасным эхом в четырех стенах, а пуля прочертила борозду на пустой полке перед дверью.
- Он не лжец, святой отец. Я был там, - из открытой двери в сад появился Траслоу. - Я своими руками вынес одну из женщин из развалин. Поджарилась до хруста, вот так. Уменьшилась почти до размеров новорожденного теленка. И так сгорели пять женщин, - он сплюнул струю табака и кинул Старбаку жестяную коробку. - Нашел их на кухне, - объяснил он. Старбак увидел, что это шведские спички.
- Это мой отец, - холодно представил отца Старбак.
- Преподобный, - Траслоу кивнул, ограничившись столь же кратким приветствием.
Преподобный Старбак лишь молча наблюдал, как его сын нагромождал новую стопку порванной бумаги.
- Мы слегка расстроились, - продолжил Старбак, - учитывая то, что сами мы не сражаемся с женщинами. Так что решили спалить дом этого ублюдка, чтобы вбить ему в голову, что не стоит сражаться с женщинами.
- Но они были шлюхами! - прокричал преподобный Старбак.
- Значит, в эту самую минуту они готовят мне постель в аду, - огрызнулся Старбак, - и неужели ты думаешь, они составят худшую компанию, чем все вы, святоши, в раю? - он чиркнул одной из спичек и поднес пламя к обрывкам бумаги.
Очередной удар трости разметал новую кучу бумаги и мгновенно затушил небольшой огонь. - Ты разбил сердце своей матери, - сказал священник, - навлек тень позора на мой дом. Ты лгал своему брату, прелюбодействовал, воровал! - перечень грехов был столь внушителен, что преподобный Старбак мгновенно сник и был вынужден перевести дыхание, покачав головой.
- Этот засранец и виски дует в придачу, - Траслоу воспользовался наступившим молчанием, внеся свою лепту из дверного проема.
- Но всё равно! - заорал священник, пытаясь криком сдержать свой гнев - И всё же, - сказал он , смахивая слезы, - твой Господь и Спаситель простит тебя, Нат. Всё чего он требует от тебя, это лишь прийти к нему, преклонив колени и приняв его. Все наши грехи могут быть прощены! Все! - слезы бежали по щекам священника. - Пожалуйста! - сказал он. - Я не смогу перенести мысли, что в раю нам придется смотреть вниз на твои вечные муки.