Страница 59 из 75
а) в несвоевременной сигнализации перед партийными и профессиональными органами предприятия об имеющихся в рабочей среде настроениях недовольства, а, местами, и в прямой поддержке и даже поощрении этих настроений;
б) в "хвостизме" и подделывании под настроение рабочих, а, зачастую, и в представлении, что коммунисты должны возглавлять всякое движение рабочих, в том числе антипартийного и антисоветского характера;
в) в имеющих место синдикалистских настроениях среди некоторой части членов партии на предприятиях и недостаточном понимании ими значения системы централизованного управления промышленностью;
г) в пассивности коммунистов на рабочих собраниях при обсуждении вопросов заработной платы и конфликтов, уклонении от присутствия на этих собраниях, в выступлениях и голосовании на собраниях против постановлений и директив партийных органов;
д) в прямом нарушении решений партийных собраний о выходе на работу во время конфликтов, а в некоторых случаях и в подаче заявлений о выходе из партии с целью уклониться от необходимости выполнения партийных директив во время забастовки;
е) в активном участии, как отдельных коммунистов и комсомольцев, так и целых цеховых и заводских ячейек в конфликтах и забастовках, а, зачастую, и руководстве ими, путем участия в забастовочных комитетах и т. п.".
Словом, рабочий протест, как мы могли убедиться из сказанного выше, в 1920-е гг. по-прежнему представлял собой сложный, неоднородный процесс, имевший множество форм и проявлений. Это были классические стачки, "итальянки", волынки, акции саботажа, срыв производственных заданий, погромы, создание стачечных комитетов вместо оторвавшихся от рабочей массы профсоюзов, выход из рядов правящей партии и т. д. Существовали в эти годы и другие формы протеста, не упомянутые выше. Это, например, спровоцированные низким жизненным уровнем и своеволием местной власти конфликты, приобретавшие окраску межнациональных. В некоторых национальных районах, таких как Средняя Азия и Украина, большинство рабочих являлись русскими, и местное население именно на них подчас переносило свое недовольство центральной властью в Москве. На Украине русские рабочие испытывали на себе перегибы так называемой "украинизации", вынуждены были искать новые места работы. Частыми и тревожными в рабочей среде, в том числе среди рабочих-партийцев, стали проявления бытового антисемитизма. В середине 1920-х гг. с антисемитизмом велась борьба, в которую были включены различные общественные организации, в том числе комсомол. По просьбе ЦК ВЛКСМ информотдел ОГПУ в 1926 г. подготовил для комсомольского руководства справку, имевшую не только информационный, но и аналитический характер. Согласно собранным данным, проявления антисемитизма среди рабочих и безработных были зафиксированы в Московской, Тульской, Гомельской, Ленинградской, Черниговской, Волынской губерниях, в Донбассе, Криворожском, Житомирском, Киевском округах и некоторых других районах России, Украины и Белоруссии. Среди рабочих можно было слышать: "Нас евреи в мешок засадили, осталось только завязать", "еврея ставят начальником, а русские работают дольше и их не ставят", "в вузы евреям легче попасть, чем русским, так как у них везде протекции и связи", "жаль Советскую Россию, которая дала себя захватить евреям, которые любят только комиссарство, а на тяжелые работы не идут" и т. д. Среди других проявлений рабочего протестного активизма тех лет можно назвать бойкот выборов в Советы и профсоюзные органы, отказ посещать разного рода собрания, поджоги, избиения членов администрации и т. п. Некоторые авторы, прежде всего представители антибольшевистской эмиграции, а вслед за ними отдельные современные историки относят к формам рабочего протеста проявления хулиганства, матерщины, оскорбления в адрес начальства, пьянство, прогулы, опоздания на работу, текучесть кадров, халатность на производстве и прочие факты падения рабочей дисциплины, но другие исследователи резонно ставят под сомнения подобного рода поверхностные суждения.
Подводить окончательные итоги развития рабочего протеста 20-х гг. XX в. еще рано — его изучение историками только-только началось. Но некоторые предварительные обобщения могут быть сделаны уже сейчас. Во-первых, массовые выступления рабочих нэповского времени преимущественно возникали на экономической почве, хотя иногда они все же приобретали и некоторое политическое звучание. Так, как отмечалось в сводках ОГПУ, во время одного из трудовых конфликтов на заводе "Красное Сормово" его участники открыто "посылали" советскую власть "к черту", при этом рабочие заявляли коммунистам: "Вас нужно прогнать… иначе фабрики и заводы будут отданы заграничному капиталу". Антисоветский характер часто приобретали выступления на Ижевском заводе, где работало более 4 тыс. человек, в Гражданскую войну воевавших на стороне белых, по каждому удобному случаю они рады были продемонстрировать свою непримиримость и враждебность по отношению к новым порядкам. Вместе с тем, как и в предшествующие годы, политические мотивы рабочих выступлений самостоятельного значения не имели, шли как бы на втором плане и быстро затихали, если власти удовлетворяли экономические требования участников конфликта. Во-вторых, как отмечает американский историк В. Розенберг, протестное движение в годы нэпа оказалось существенно масштабнее, нежели это казалось совсем недавно, охватив фактически все прослойки рабочего класса. Не будет преувеличением сказать, что в отдельные кризисные периоды нэпа уровень открытых конфликтов с участием рабочих.
Постепенно трудности нэповской экономики накапливались. Большое напряжение наблюдалось в социальной сфере. Общество нуждалось в обновлении. И хотя рабочий протест в 1920-е гг., как выше отмечалось, носил преимущественно экономический характер, различные политические силы не прочь были приспособить его для достижения своих далеко идущих целей. В результате развернувшейся в обществе острейшей борьбы лучше всего использовать протестный потенциал, накопившийся в годы нэпа в рабочей среде, удалось сталинской группе. Решительно маневрируя, Сталин переводил разлитое в обществе недовольство на своих критиков. Скажем, антисемитские настроения, как подчеркивал в свое время Троцкий, были использованы в подавлении внутрипартийной оппозиции. С другой стороны, развитое в рабочей среде "спецеедство" Сталин сумел направить против дореволюционной интеллигенции, среди которой было немало его политических противников, — начиная от бывших членов оппозиционных политических партий до скрытых сторонников правого уклона. Знаменитое "Шахтинское дело", которое сейчас иногда считают точкой отсчета "сталинской революции сверху", выросло не на пустом месте. Очень многие рабочие совершенно искренне видели в осужденных по нему специалистах своих врагов, которых нужно уничтожить. Митинги, принимавшие резолюции "раздавить гадину", подогревались не только разнарядками вышестоящих органов, но и глубоким чувством социальной мести.
Умело использовались сталинским руководством существовавшие у рабочих нереализованные социальные ожидания, чувство неудовлетворенности застойной атмосферой в стране, общее недовольство нэпом, присущее и рядовым рабочим, и многим партийным руководителям, не распрощавшимся с психологией Гражданской войны. Обращаясь к стране, Сталин рисовал перспективы стремительного роста. "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…" — звучало не только в репродукторах, но и в умах людей. Но за иллюзиями стояла суровая действительность, о которой свидетельствуют дошедшие до нас документы. Так, в служебной записке первого секретаря ВЦСПС Н.М. Шверника в СНК СССР за 16 июля 1930 г. отмечалось, что центральные органы профсоюзов по-прежнему завалены жалобами с мест на несвоевременные выплаты зарплаты. Брожение рабочих по этому поводу происходило на шахтах Донбасса, в Брянске, Баку… Региональные профорганы также жаловались на перебои со снабжением продуктами. Переход к ускоренной индустриализации опять обострил проблемы, порождаемые снижением расценок и завышением производственных норм. В ЦК ВКП (б) и правительство вновь пошли сигналы о возникновении на этой почве "забастовочных тенденций среди рабочих". Соответствующая информация, к примеру, содержалась в донесении полномочного представителя ОГПУ по Нижегородскому краю Решетова. В документе приводились примеры Сормовского завода, текстильной фабрики "Красный Октябрь", мыловаренного завода Нижжирспирта, канавинской фабрики утильсырья им. Кутузова и других предприятий, рабочие которых в знак протеста увольнялись, оставляли станки, блокировали служебные помещения с требованием "точного разъяснения причин снижения заработной платы" и т. д. Не посрамил доставшуюся от прежних лет громкую репутацию Ижевский завод. Свое бедственное положение ижевские рабочие объясняли тем, что в руководящие органы "насадили людей, которые заботятся лишь о своем кармане". "У нас детали расценены до того мало, что скоро жрать будет нечего", — таков был их приговор. Не ограничиваясь пересудами в курилках и выступлениями на рабочих собраниях, ижевцы направили письмо с призывом обратить внимание на их бедственное положение А. И. Рыкову. "Спасите нас от голода", — требовали ижевцы от главы Советского правительства. В последние годы в трудах исследователей начинают появляться и первые обобщающие данные о массовых выступлениях рабочих на ранних этапах индустриализации. Так, современный историк Е.А. Осокина отмечает, что только за один первый квартал 1932 г. на Урале было зафиксировано 10 забастовок, еще 7 — в апреле. Крупнейшим стало выступление Боткинского завода, в котором приняло участие почти 600 человек. Чрезвычайно крупные беспорядки вспыхивали также на текстильных предприятиях Тейкова и Вычуги Ивановской области в апреле 1932-го и феврале 1933 г. Плохое снабжение стало причиной стачек, волынок и даже демонстраций в Донбассе, Нижегородском крае и других районах страны.