Страница 41 из 44
Пошел в Лент и попытался разыскать Федятина. Его нигде не было. Мне представилось, что он уехал. Но он не может уехать. Потому что и сам не знает, где находится. Ему уже никогда не вернуться на родину. Он стар, тут его, наверно, и похоронят. Через несколько лет никто не будет знать, что вообще жил на свете такой Федятин. В его краях про него давным-давно позабыли.
Весь день слонялся по городу и совсем не чувствовал усталости. Постучался к Гретице и Катице. Открыл мужчина в светлой рубашке. Может, это Пристовшек, что носит ликер, или тот, с зализанными напомаженными волосами. Потом я пошел в церковь, где, ни о чем не думая, стоял перед алтарем и смотрел на голубой мячик в руках у святого. Чувствовал, что меня пронизывает дрожь. Не от усталости или болезни, а от мучающего меня эпизода, сохранившегося в памяти, который я не могу ни с чем связать. Сижу у матери на руках, в теплых женских объятиях, протягиваю руки и хочу схватить мячик. Только это, и ничего больше. Непостижимо для меня. Потом шар начал приближаться…
Всю ночь перед глазами стояло кроваво-красное марево. Мне казалось, я слышу топот бесчисленных ног по улице, как той ночью, когда в окнах полыхало. Слышал гудение похорских сосен. Вершины их были красными. Гудело так, будто море билось о берег. Потом наступила тишина. Какие-то люди ходили по лесу меж сосен и разговаривали. Доктор Буковский стоял за колонной в церкви, держа в руках ланцет. Шар очень медленно падал из рук старика.
Проснулся в холодном поту. Пошарил рукой по полу. Бутылка валялась на боку. Но один глоток остался. Не знаю, как долго я оставался в комнате. Только для того и спустился вниз, чтобы взять в долг новую бутылку. С трудом выпросил. Мочился в умывальник, одновременно смывая водой из крана. Старался задеть ту струю своей, чтобы обе, слившись воедино, текли в канализацию. Не получилось. Заснул на полу. В окнах горел красный свет. Снаружи полыхало. Хотел открыть окно и помочиться на весь мир. Потушить хотел. Жаль только, что не могу стоять, все время падаю на пол. Снился мне сон о мячике в старческих руках. Мячик приближался, становясь все больше. Потом превратился в голубое яблоко. Такое же яблоко, как у Главины в Абиссинии. Оно было похоже на мячик, но форма его была немного неправильной. Главина замахнулся. Рука упала. Они улыбались, даже молчаливый Маркони — с темным лицом и в костюме в полоску, с серебряным портсигаром в руках — усмехнулся. Черта лысого сможешь, сказал Главина, черта лысого. Его рука упала. Потом он произнес странное слово. Расхрястить, сказал. Рука упала на яблоко. Одним ударом всех расхрястить, сказал он, с такой силой ударив по яблоку, что оно размазалось по столу.
Я чувствовал, что падаю вместе с голубым шаром. С подоконника падаю или с церковной колокольни. Теперь ковчег больше не кренится. Просто все летит в бездну, и я точно вижу, что шар сшит черной суровой нитью из прозектуры.
Может, я спал на полу при раскрытом окне? Почему меня так знобит? Слышу голос. Может, это доктор Буковский читает мне лекцию? Вам плохо? — спрашивает кто-то меня. Потом уходят, и я остаюсь один. Произошло нечто страшное, и я не могу вспомнить, что произошло. Кто-то смотрит на меня и говорит: что с вами? Вам плохо? Хочу ответить. Не могу вспомнить слов.
Первым ударом Маркони только ранил Бориса Валентана, хотя и попал острием топорика прямо в лицо. Марьета Самса не могла видеть происходящего, так как мужчины стояли совсем близко друг к другу. Топорик Маркони вытащил из-под плаща. Но когда Борис Валентан обернулся и одновременно поднял руку, чтобы защититься от следующего удара, она увидела кровавую рану на его щеке и закричала. Главина с ломиком в руках подходил к Валентану сбоку. В это время Маркони второй раз замахнулся топориком и рассек Борису кожу чуть повыше левой брови. Валентан пошатнулся. Увидев, что Валентан падает, Маргарита побежала по просеке, криками призывая на помощь. Главина какое-то время стоял между деревьев, но, как только увидел, что Маркони и сам управится с Валентаном, побежал за женщиной. А Маркони споткнулся о лыжи, упавшие при первом ударе с плеч Валентана. Это дало возможность тяжело раненному Валентану выхватить из рюкзака охотничий нож. Марьета Самса поскользнулась и упала в снег. Оглянувшись, она увидела, что к ней приближается Главина с ломиком в руках. На мгновение она потеряла голос. Пошарила вокруг себя в поисках предмета, которым могла бы защититься. Между тем Маркони вновь набросился на Валентана, который кричал Марьете, чтобы она бежала. Снова Маркони настиг Валентана, однако и эта рана не стала смертельной. Напротив, Валентан, который был силен, начал отчаянно защищаться. Несмотря на ранения, он два раза ударил Маркони ножом в бок. Марьете Самса удалось подняться из снега, но тут к ней подбежал Главина. Левой рукой обхватил ее за плечи и, когда она снова начала кричать, несколько раз ударил ее ломиком, который сжимал в правой руке, по голове, она упала. Маркони звал на помощь, ибо Валентан упорно сопротивлялся. Главина бросил Марьету и понесся назад по просеке. Подбежав, он нанес Валентану удар ломиком в затылок, и, когда тот упал на колени, Маркони острием топорика рассек ему лоб. По утверждению Главины, после этого Маркони направился к госпоже Самса, которая лежала в снегу у дороги, и прикончил ее топориком. Маркони утверждает, что, когда он подошел к ней, госпожа Самса была уже мертва. Несмотря на их заявления, оба показания неточны.
Когда все было кончено, убийцы протащили свои жертвы двадцать-тридцать метров вверх по тропе, а потом — около пятнадцати метров на север, в лес. Тут Маркони и Главина продолжили надругательства над потерпевшими, все еще проявлявшими признаки жизни. Следы крови на снегу и на стволах деревьев указывают, что жертвам именно здесь были нанесены смертельные повреждения. Последнее в большей степени относится к госпоже Маргарите Самса, верхняя часть туловища которой была глубоко в снегу и на трупе обнаружены многочисленные порезы в области лица и рук.
Затем убийцы ограбили свои жертвы. Они выпотрошили их карманы и рюкзаки. У Валентана взяли фотоаппарат и бинокль, бритву, две рубашки, теплое белье и вечное перо. У Маргариты Самса сорвали с шеи золотую цепочку, а из рюкзака, кроме всего прочего, взяли флакончик духов, мыло и журнал мод. Под ближайшей елью обнаружено ее шелковое белье, которое, по всей вероятности, выпало из рюкзака, и преступники его не заметили. Убийцы сложили все вышеуказанные вещи в один рюкзак, а второй, в котором обнаружено два носовых платка, женская лыжная шапочка и яблоко, бросили на месте преступления.
Еще на масленичную субботу город предавался немыслимому разгулу, а неделей позже оцепенел от ужаса. Правда, кровяных деликатесов в последнее время в городе и округе хватало, однако убийство, совершенное в буковом подлеске, среди могучих похорских сосен, по своему живодерству (как некто оценил это событие) находилось вне границ человеческого разума. Преступников вскоре обнаружили, ибо один из них той же ночью явился в городскую больницу с ножевыми ранениями в боку. Вначале он твердил, что его в лесу остановили двое неизвестных, причем один из них безо всякого повода два раза саданул ему ножом в бок. Врачу такое объяснение показалось несколько подозрительным, и он заявил в криминальную полицию. Уже на следующее утро преступник признался и тут же назвал своего сообщника. Журналисты и любопытствующие с невероятной оперативностью бросились расследовать и изыскивать действительные мотивы злодеяния. Вначале все как будто говорило о вероятности убийства с целью ограбления, однако вскоре выяснилось, что преступники вовсе не имели намерения обчищать свои жертвы, это было совершено ими после убийства почти что в бессознательном состоянии, ибо ни тот, ни другой не могли вспомнить многие из взятых ими вещей. После разных предположений общество должно было примириться с версией, что поводом к злодеянию послужила мелкая и незначительная обида, нанесенная жертвами одному из убийц в горном ресторанчике под Похорьем.