Страница 11 из 16
На пути к объекту, к которому направился второй самолет, стояли огневые позиции ракетчиков. Ракетчики с помощью мощных локаторов внимательно следили за перехватом.
Они видели, как разделилась цель и один из самолетов пошел по направлению к зоне действия зенитно-ракетных войск. Они слышали команды, которые передавал летчику-перехватчику штурман наведения истребительного полка, слышали ответы летчика и ждали команды.
А рядом смотрели в небо остроносые ракеты — самое мощное и надежное оружие на земле. О силе и боевых свойствах его стало известно всему миру, когда первой же ракетой был сбит американский шпион Пауэре, пытавшийся на большой высоте проникнуть к нашим оборонным объектам.
Летчик Веряскин продолжал поиск второго бомбардировщика. И тут на КП истребительного полка поступила команда от вышестоящего штаба:
— Истребитель вывести из боя. Цель передана для уничтожения зенитно-ракетным войскам.
Штурман наведения продублировал команду перехватчику.
Веряскин отвернул от цели. Он представил на мгновение радиолокационную станцию и склонившихся над индикатором кругового обзора операторов.
Каким же мастерством надо обладать, чтобы не спутать эти отметки, одна из которых — электронная тень самолета Веряскина, другая — «противник», с огромной скоростью мчащийся на большой высоте и скрытый от взоров людей толстым слоем облаков!
Летчик был еще далеко от аэродрома, а на КП истребительного полка уже стало известно, что бомбардировщик «противника» «сбит» первой же ракетой.
НАД МОРЕМ
Старшему лейтенанту Гусарову показалось, что на самолете вышел из строя бортовой радиолокатор. Вспыхнувшая на отражателе «птичка» — так летчики называют искусственное изображение цели — вела себя неустойчиво.
Саму цель Гусаров не видел, так как полет проходил ночью, а «птичка» все время перемещалась по отражателю, пропадала и снова появлялась. И это в самый ответственный момент, когда его навели на цель и он уже сблизился с ней на дистанцию открытия огня. Оставалось чуть-чуть довернуть самолет и нажать на кнопку фотопулемета…
Широкое и без того красное лицо летчика, стянутое у подбородка кислородной маской, теперь побагровело от досады.
А к цели уже подходил другой перехватчик, который должен был повторить упражнение Гусарова, как только тот выйдет из атаки и отвалит в сторону. Гусаров слышал команды с КП, передаваемые второму летчику.
«Что он с ума сошел? — подумал Гусаров о штурмане наведения. — Ведь этак перехватчик может перепутать меня с целью и обстрелять…»
Не мешкая, он сделал левый крен и с большим снижением стал уходить от цели в сторону.
На высоте одиннадцати тысяч метров по краям плоскостей вокруг красного и зеленого аэронавигационных огней появились ореолы, словно в лампочки поступило дополнительное электричество. Это признак того, что самолет попал в дымку.
Гусаров решил выводить машину в горизонтальный полет. Взгляд летчика случайно упал вниз, густые рыжеватые брови подпрыгнули кверху, глаза расширились: нет, это невероятно! Прямо под ним, в непроглядной черноте, сверкали звезды Большой Медведицы.
— Неужели я перевернулся вниз головой? — с испугом подумал Гусаров.
В следующее мгновение летчик посмотрел вверх и снова увидел звезды. Звезды окружали самолет со всех сторон. Гусарову казалось, что он попал в огромный черный мешок, набитый звездами. И теперь ему не выбраться живым из этого мешка.
Потеря пространственной ориентировки — что может быть страшнее для летчика в слепом полете? Тут верная гибель, Гусаров это прекрасно понимал.
Приборы! Вот когда он, наконец, вспомнил о них. Приборы! Только они расскажут, куда и как он летит.
Авиагоризонт показывал, что самолет шел с креном.
Летчик выровнял машину, но скорость продолжала увеличиваться, потому что самолет все еще снижался, точно спускался с огромной горы в темную пропасть.
«Надо немедленно уменьшить скорость», — подумал Гусаров и потянул на себя сектор газа. Двигатели натужно засвистели, сбавляя обороты.
Самолет хоть и продолжал скользить вниз, но уж не с такой быстротой.
Гусаров вспомнил вдруг об иллюзиях, которые иногда возникают у летчиков в сложных положениях из-за несовершенства вестибулярного аппарата или по каким-то другим причинам. Об этом неоднократно предупреждал их Бахтадзе. Он говорил, что в таких случаях нельзя доверяться своим ощущениям, следует всецело положиться на приборы.
«Может быть, я лечу вниз головой и не замечаю этого из-за иллюзии?» — подумал Гусаров и снова посмотрел на авиагоризонт.
— Ноль сорок. Ваше место? — спросил штурман наведения с командного пункта. Он словно почувствовал, что летчик потерял пространственную ориентировку, и спешил ему на помощь.
Гусарову в эту минуту было не до разговоров. Все свое внимание он обратил к авиагоризонту. Потому ли, что в кабине было темно и только лампы подсвета бросали на приборы рассеянные пучки синеватого света, а может быть, из-за сильного волнения, он видел на приборе лишь три линии — одну большую и две маленькие. Это показывало, с каким градусом самолет шел к земле. Цифр не было видно, и летчик не мог узнать, в каком положении находится.
«Главное — взять себя в руки. Спокойнее! — говорил себе Гусаров. — Ты не имеешь права волноваться. Ты — летчик-перехватчик…»
Летчик-перехватчик! Он стал им совсем недавно. Он только еще осваивал новый всепогодный истребитель. Штурман наведения знал это и очень беспокоился за Гусарова; и все, кто находился на КП, тоже беспокоились. Почему он молчит, почему продолжает удаляться от аэродрома в сторону моря?
Гусаров взял наконец себя в руки. Он принял решение — все это делалось очень быстро: перевернуть самолет в вертикальной плоскости на сто восемьдесят градусов и снова посмотреть на авиагоризонт.
И вот на приборе появились цифра 20 и слово «спуск», и все это «кверху ногами».
Летчик вернул самолет в прежнее положение. Теперь он знал, что летит вверх головой. Между тем высота упала до восьми тысяч метров. Нужно было вывести самолет из пикирования. Летчик взял на себя ручку, и самолет стал поднимать нос. Гусаров не удержался и снова посмотрел вниз. И опять увидел звезды и Большую Медведицу.
«Ну нет, теперь я тебе не поддамся, — подумал он об иллюзии, которая, как казалось, устойчиво держалась в его уставшем мозгу. — Приборы — вот мои путеводные звезды».
Летчик не отрывал взгляда от приборной доски. Он заставил себя думать только о показаниях приборов. Он был спокоен. К спокойствию примешивалось лишь чувство досады за то, что поддался мимолетному страху, и это чуть не стоило ему жизни…
Было по-прежнему темно. Гусаров не знал, что летит над морем, что звезды внизу — отражение их в воде.
С КП опять запросили:
— Ваши действия? Как слышите?
Но Гусаров ничего не слышал, он был очень далеко от точки, да и снизился порядочно. А в приемнике, как нарочно, потрескивали помехи.
Запрос с командного пункта продублировал Гусарову находящийся поблизости второй перехватчик — старший лейтенант Шкуров.
— Тебя слышу нормально, — отозвался Гусаров. — Разворачиваюсь. Иду на точку.
Чтобы удостовериться в правильности своего курса, летчик попросил наземные радиостанции запеленговать его полет и скоро убедился, что идет правильно. Через некоторое время он пробил облака и благополучно произвел посадку на освещенный прожекторами аэродром.
Товарищи поздравляли Гусарова с успешным завершением трудного полета, но летчик понимал: об успехе не может быть речи… И все-таки Гусаров был доволен полетом. Он научил его многому. В следующий раз летчик не растеряется. Только спокойные, хладнокровные действия могут служить порукой летчику в сложной обстановке.
Об этом же сказал на разборе полетов и командир полка.
В ГОСТЯХ У ШЕФОВ
— Все в сборе? — спросил собравшихся секретарь комитета ВЛКСМ лейтенант Хайкин. Он еще раз осмотрел каждого и остался доволен. Что ни говори, а ребята подобрались хорошие, посмотришь на таких и скажешь: есть кому защитить наше Отечество! Хайкину очень хотелось, чтобы именно так, если и не сказали бы, то подумали шефы, к которым сейчас они, воины авиационного полка, отправятся. — Поехали!