Страница 27 из 31
А какими горячими были его поцелуи! Как кружилась голова... она вся таяла от его таких сильных и нежных рук. Он был тогда совсем иным... Тот Сириус, на короткий миг показавшийся ей, был просто обманкой, лишь ей и не более того! И от этого было нестерпимо обидно и больно, и слёзы с новой силой рвались наружу...
Плакать вечно невозможно. Слёзы кончились, но Гермиона ещё долго лежала на постели в своей комнате. На душе было мерзко, пусто, и жить совершенно не хотелось. Зато хотелось есть, и это заставило её встать. Перед тем как выйти из комнаты, она чисто случайно заметила на полу сложенный белый лист бумаги. Гермиона подняла его, развернула... и слабая улыбка заиграла на её лице.
На листе бумаги колыбелька с воздушно-белым пологом медленно раскачивается. Над бортиками появляются острые ушки, затем сосредоточенно-умильная мордашка щенка, который упорно перелезает через бортик, плюхается на пол... садится... трясёт головёнкой. Тут раскрывается нарисованная дверь и... входит она. Щенок радостно подпрыгивает, она подхватывает его и... раз! На её руках улыбается кудрявый, черноволосый малыш...
Гермиона любуется постоянно повторяющейся картинкой и обида-горечь от равнодушия Сириуса исчезает вникуда. На душе светло и радостно, и, читая строчки Ремуса под картинкой, она согласна с каждым его словом.
"Неважно, что сейчас между тобой и Сириусом. Это неважно. Важно то, что будет дальше. А будет счастье. Будет малыш, для которого ты самая красивая, самая лучшая мама на свете. Это самое важное".
Гермиона думает, что Ремус очень хороший человек. Пожалуй, он самый лучший в мире мужчина. Жаль, что он такой одинокий. Вспоминается, как на Гриммо однажды пришёл профессор Грюм со своей ученицей Тонкс. Это было давно, когда Гермиона только оказалась в этом доме. Тонкс, такая смешная, неловкая, свалила подставку для зонтиков...
- Ой! Извините! Я такая... - Тонкс поспешно склонилась над поставкой, а Ремус,который в этот момент вышел из гостиной, увидел только её пятую точку, обтянутую штанами.
- Симпатичная, - сказал он непонятным тоном - то ли весело, то ли...
Тонкс подскочила, стремительно развернулась, отчаянно сверкая заалевшими щеками, сделала шаг назад и... споткнувшись о проклятую подставку, села на пол. На свою "симпатичную" пятую точку...
- Прошу прощения, - сказал Ремус, глаза которого светились весельем. - Вам помочь, Нимфадора?
И протянул ей руку...
А ведь он ей тогда понравился... Гермиона это точно знала. И то, что он оборотень, Нимфодору Тонкс не пугало нисколько. Как бы Гермиона хотела, чтобы у него с Тонкс всё сложилось...
Гермиона бережно сложила листок с рисунком и положила его в ящик стола. После этого она вышла из комнаты, решив найти Ремуса и сказать ему спасибо. За внимание, понимание, поддержку... за всё то, что... она должна была бы ждать от Сириуса.
Ремус был в комнате Рабастана.
Гермиона помедлила у дверей.
Вот ещё один мужчина, который ворвался в её жизнь. Странный, немного пугающий, но... между тем непонятный, волнующий и страшно уязвимый. Беспомощный. Совершенно не такой, какими Гермиона представляла себе безжалостных убийц и мучителей. И это - человек, пытавший родителей Невилла? Гермионе не верилось в это, когда она смотрела в его глаза. Разве он мог так поступить? Может, здесь, как в истории с Сириусом, что-то не так?
- Гермиона?
Ну вот, пока стояла и думала, дверь открылась и на пороге стоит Ремус, и удивлённо смотрит на неё.
- Я хотела сказать тебе спасибо, - смущено говорит Гермиона, чувствуя себя очень глупо под его взглядом.
- Понятно, - говорит Ремус и они оба стоят и не знают, что сказать друг другу дальше.
- Не за что, в общем... - смущённо выговаривает Ремус.
- Какая занятная картина, - раздается за его спиной ядовитый голос Рабастана. - Может, в любви признаетесь? А то сквозняк и скука.
- Иногда он невыносим, - вздыхает Ремус.
- Меньше, чем ты, дерини! - фыркают за спиной.
- Дерини? - удивлённо переспрашивает у Ремуса Гермиона.
- У него... странная теория насчёт меня, - вымученно улыбается он. - Мне надо взять кое-что у себя в комнате. Ты не могла бы посидеть с ним, чтобы он не разбил случайно зелья на тумбочке? Я быстро.
Гермионе не хотелось оставаться наедине с Рабастаном.
- Вообще-то она меня боится...
- Вовсе нет, - тут же возражает Гермиона решительно. - Иди, Ремус, я ничуть его не боюсь.
Ремус на секунду думает, что лучше позвать Кикимера, но после отвергает эту мысль. Рабастан не опасен в нынешнем положении, Гермионе надо отвлечься на кого-то... а Лестрейндж умеет выводить из себя. Ничего страшного не случится. С некоторых пор Ремус опасается только Сириуса. И он оставляет этих двоих наедине.
Гермиона смотрит на Рабастана, а Рабастан смотрит на неё.
- Ревела, - говорит он.
- Не ваше дело, - тут же отвечает она.
- Почему?
- Что - почему? - теряется она.
В его глазах насмешка, и это обидно, и это злит.
- Смешная... и такая красивая...
В его голосе сквозит искреннее восхищение. Щёки вспыхивают сами, и она растерянно смотрит на него.
- Дай мне руку, - тихо просит он.
Гермиона минуту растерянно смотрит, а после протягивает руку. И он берёт её ладошку своей левой рукой, что мало пострадала от проклятья, что относительно хорошо слушается его, и... целует её пальцы, смотря невозможно зелёными глазами в её широко раскрытые.
- Я бы хотел тебя защищать.
И огонь по венам...
Гермиона понимает, что задыхается... а его глаза, что листья весной, горят изумрудом... и она забывает, кто он такой.
Да какое это имеет значение...
И когда возвращается Ремус, Гермиона срывается и сбегает из комнаты вон.
И всё, что случилось ранее, всё пережитое теряет краски, обесцвечивается. Всё в прошлом. Только пальцы горят от поцелуев.
И холод Сириуса не трогает больше...
Глава 16
Мне больше не тринадцать лет. Страх перед Блэком давно растворился во времени, переплавился в жгучую ненависть. И у меня были все права на эту ненависть. Он отравил мое отрочество, растоптал в пух и прах того восторженного мальчишку, который проблемы друзей принимал как свои.
Сколько лет прошло, а внутренности перекручивает стоит увидеть его. Как бы я хотел убить его!
- Ну, здравствуй Басти, - насмешливо тянет он, оскаливаясь.
Я молча смотрю на Блэка, даже не пытаясь скрыть ненависть в своих глазах. Да и зачем? Мы остались в комнате одни. Блэк, стоило мне открыть глаза, отослал прочь и красавицу-жену, и своего дружка-оборотня, который, кстати, носит милый ошейничек с вязью рун...
- Хорошо же тебя потрепали, - говорит Блэк. - Рем уверяет, что у тебя практически парализовало правую часть тела. С аврорами играл?
- Лучше убей меня Блэк, - выдавливаю я сквозь зубы.
- О, это мы всегда успеем... Впрочем, это совсем неинтересно. Я вот думаю, может подарить тебя сыну Френка? Который Лонгботтом? Мило ты с семейкой с ним поиграл...
Блэк наклоняется надо мной и вспыхивает жгучие желание хотя бы ударить этого урода... но тело лишь неуклюже, слабо дергается... осознание, что Блэк сказал правду, бьет под дых. Калека...
- Дохлая рыба, - комментирует Блэк. - Дохлая, снулая рыба... которая даже трепыхаться толком не может.
Блэк так близко, что я забываю обо всем. К несчастью я праворук и кулак левой руки так и не повстречался с ублюдком. Он легко перехватил мою руку за запястье и с коротким, лающим смешком, прижал к постели.
- Басти-Басти... так ничего и не усвоил? Жаль, что сейчас ты почти бревно... Я подожду, Лестрейндж. Подожду, пока ты чуть не оправишься. И мы продолжим. А потом, когда мы закончим, я приглашу Невилла...
- Ублюдок! - выплевываю я, а он только усмехается.
- Все же интересно, насколько ты бревно?
Он сдергивает одеяло, в горле застревает комок проклятий.
- Отсосать хочешь?! - рычу я, когда он наклоняется надо мной и он бьет.