Анна-Мария

Клавель явно имитировал прокурора, и, очевидно, похоже, хотя Анна-Мария прокурора не знала.

— Вы говорите — провокация… Чья?

Клавель глотнул водки.

— Крепкая… — похвалил он, стараясь выиграть время… — Знавали ли вы некоего майора Лебо, отнюдь не красавчика?[52]

— Я знала одного Лебо, тогда он был капитаном… Это тот самый Лебо? Мне ли его не знать! У нас с ним было много хлопот… Он все еще здесь? Почему вы говорите «отнюдь не красавчик»? По-моему, этот страшный человек красив, как восковая кукла…

— Ну, значит, тот самый! Лебо купил поместье в пятнадцати километрах отсюда… И было на что покупать! Теперь окончательно обосновался в здешних краях… Вы хорошо его знаете, мадам?

— Хорошо? Нет… кажется, он прибыл сюда как беженец. Неизвестно, кто пустил такие слухи, но в конце концов им поверили. А в один прекрасный день мы вдруг узнали, что Лебо руководит здесь Сопротивлением! Нам не удалось выяснить, как это случилось!

«Рассуждает она здраво, — подумал Клавель, — не знаю, как и вести себя с нею… Расскажу все как есть, будем надеяться, что она не подложит нам свинью…»

— Мы напали на след одного очень щекотливого дела, — сказал Клавель, постукивая длинными костлявыми пальцами по бутылке, которую хозяин оставил на столе. — У майора Лебо есть друзья… Есть у него и враги… Знаете, когда дело касается денег, нередко возникают недоразумения… Это имеет отношение к Тото, а быть может, и ко всему прочему. Дело было еще в тысяча девятьсот сороковом году… Знаком вам гараж на шоссе, между Кремаем и П.?

— Да, знаком…

— Хозяин этого гаража поставлял бошам транспорт, и не только транспорт… Тото явился в гараж и стребовал с хозяина шестьдесят тысяч франков… Тото ничего не боится, а должен вам сказать, что хозяин гаража со всех точек зрения человек опасный. Вернувшись на ферму, где его укрывали, Тото двадцать тысяч спрятал в печку, а сорок тысяч оставил при себе. Через несколько дней, возвращаясь на ферму, Тото, еще издали увидев, что она оцеплена, дал тягу и залег где-то, пережидая грозу. А деньги доверил Лебо. Прошло еще несколько дней, и Тото преспокойно отправился на сожженную ферму и достал из чудом уцелевшей печки спрятанные в ней двадцать тысяч. Но так как его в любую минуту могли арестовать, он не хотел таскать их с собой, поэтому он снова пошел к Лебо, и, не застав его, отдал деньги его лейтенанту. Только такой шальной парень, как Тото, мог рискнуть показаться в этих местах, но все-таки задерживаться в Кремае ему не хотелось. Лейтенант пообещал: не беспокойтесь, передам, мол, Лебо… Однако когда после освобождения Тото пришел к Лебо и завел разговор о деньгах, тот начал клясться, что никаких двадцати тысяч от лейтенанта не получал, а сорок тысяч давно истратил на нужды маки. Лейтенант, в свою очередь, утверждает, что передал Лебо двадцать тысяч, и, по его словам, Лебо присвоил себе не только эту сумму, но и остальные сорок тысяч, то есть все шестьдесят тысяч, о которых идет речь, причем ни одного су из этой суммы не перепало на нужды маки.

— Кто этот лейтенант? Не Жерар ли случайно?

— Нет, не Жерар, Жерара я знаю; лейтенант майора Лебо — парашютист, сброшенный одним из последних.

Клавель подумал: «Всех-то она знает! И даже имеет о каждом свое мнение! Пожалуй, она одних с нами взглядов, а может быть, у нее вообще нет взглядов… Тогда зачем ей тут околачиваться?..» Надо сказать, что для Клавеля парижанки из той среды, к которой принадлежала Анна-Мария, были в диковинку… Да и, в сущности, к какой среде она принадлежала? Клавель продолжал:

— Жерар был с Лебо в хороших отношениях, но он не был его лейтенантом. Лейтенант, сброшенный с парашютом в районе действия Лебо, связался с ним случайно. Когда человек падает с неба, ему не всегда легко разобраться в земных делах. Лебо прельстил его своими «войсками». Вы хорошо знаете, что к тому времени маки уже были укомплектованы и молодого лейтенанта долго мариновали, его некуда было деть. Наконец его приняли в одно из маки, он хороший паренек и не трус. Ему хотелось драться с немцами. На Лебо он до сих пор зол как черт, потому что тот не отпустил его, Лебо было просто лестно держать при себе посланного из Лондона человека, сами понимаете! А потому парашютистик, видевший все проделки Лебо, терпеть его не может. Чувствуя, что дело принимает плохой оборот, Лебо послал в мэрию города П. удостоверение в том, что владелец гаража — испытанный патриот… Теперь владелец гаража утверждает, что у него никто никогда ничего не брал. Словом, жалоба Тото и лейтенанта не имеет больше под собой почвы. Конечно, вся округа знает, что Тото действительно отнял деньги у хозяина гаража, почему тот и донес на него, но пойди-ка докажи! Не знаю, мадам, сделаете ли вы из всего этого такие же выводы, какие сделал я… Собственно говоря, выводы — сильно сказано, но…

— Пойду погуляю вокруг гаража… — сказала Анна-Мария.

— Зачем?

— Не знаю еще, — ответила Анна-Мария и улыбнулась своей детской улыбкой. — Надо ж вытащить из тюрьмы Робера.

«Ничего не понимаю», — подумал Клавель и встал.

— Не забудьте о Жаке Дерье, — сказала Анна-Мария, пожимая ему руку. — Он в тюрьме за кражу, совершенную в тысяча девятьсот сорок третьем году: увел у боша велосипед; велосипед был нужен ему для нашей работы.

«Ничего не понимаю», — повторил про себя Клавель, спускаясь по лестнице отеля.

Гараж находился на отлете, он стоял совсем одиноко на шоссейной дороге, огибающей селение. Если вы, оставив позади городок П. и миновав несколько селений, делали затем километров десять вверх по крутой дороге, то вдали перед вами возникал квадратный фасад гаража, хотя поселок еще прятался за холмом. Казалось, все кругом было пустынно, и впечатление это усиливалось еще несколькими одиноко стоявшими деревьями, ветви которых росли в одном направлении, словно откинутые ветром длинные косы. Гараж казался заброшенным: большие, всегда на замке ворота, когда-то выкрашенные в зеленый цвет, и стоявшие по бокам, точно часовые, две пустые проржавевшие бензиновые колонки, похожие на роботов, еще больше усиливали впечатление заброшенности. Если в надежде кого-нибудь встретить вы обогнете квадратное здание с закрытыми ставнями, то окажетесь на обнесенном колючей проволокой пустыре — нечто вроде братской могилы самых разнообразных машин: грузовики, тягачи и даже танк, рыжие от ржавчины, лишенные плоти и внутренностей остовы, падаль, растерзанная, выпотрошенная, продырявленная, раздавленная… Такие машины еще попадаются по обочинам дорог Франции, там, где шли бои, их никто не убирает, они валяются, как пустая скорлупа лангустов, и понемножку разрушаются.

— Нет, вы на меня не рассчитывайте, — говорил мужчина в синем комбинезоне, сидевший на подножке одной из этих бывших машин, на пустыре за гаражом. — Не рассчитывайте… Это плохо кончится. Вам что, вы приедете и уедете, а за мной в деревне следят. Вы думаете, раз вы их не видите, то и они вас не видят… Они все видят! Нет, майор, тут и думать нечего… Нет… Сейчас либо еще рано, либо уже поздно…

— Неправильно ты рассуждаешь, — возразил майор — человек не очень высокого роста, в штатском, — брюки, правда, цвета хаки, но пиджак светлый, почти белый, удобный, просторный, и небесно-голубой галстук. — Неправильно ты рассуждаешь. Стоящее дело сделать никогда не бывает ни слишком поздно, ни слишком рано. У тебя здесь замечательная позиция, со всех точек зрения. Машины останавливаются у гаража, это вполне естественно, и никто не станет проверять, какой ремонт ты произвел!

— Последний раз, когда грузовик приезжал сюда, мы смогли его разгрузить, только когда уехал доктор Самуэль; а машина его, как назло, ни с места! Можете не сомневаться, уж я ее починил быстрее быстрого! Он сказал, что никогда не видел такой работы! Вот и приобрел клиента… — Человек в синем комбинезоне ухмыльнулся. — Но это бы еще полбеды… Худо то, что с ним был молодой Болье.

— Вот как? — Майор, шагавший взад и вперед, остановился.

52

Игра слов: по-французски Лебо (le beau) — красавчик.