Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 74 из 98

— Но кто же снабжает аннамитов оружием? — спросил генерал. — Не русские ли?

— Вы не поверите, господин генерал, — американцы! Они вооружают аннамитов до зубов! Дают им все — пушки, пулеметы, винтовки!.. Мы потеряем колонию, это ясно, самую прекрасную из французских колоний.

— Значит, не русские? — повторил генерал.

— Нет, господин генерал, американцы; там нет ни одного русского. Зато англичане очень к нам доброжелательны… Например, я знаю случай, когда они отказались признать вьетнамскую визу и направили одного субъекта за визой к нам…

Лейтенант был речист до умопомрачения, слова сыпались у него изо рта, катились, как бусинки, и все же складывались в совершенно ясные фразы…

— Ничего не понимаю, — робко вставила Анна-Мария, — разве нельзя договориться с аннамитами?

— Договориться! — рявкнул лейтенант. — Конечно, таких вещей не следует рассказывать, господин генерал, но я пообещал моим ребятам, что за каждую разбитую аннамитскую рожу — там у меня немало туземцев — ставлю стакан аперитива. После чего, смею вас уверить, аннамитам пришлось худо!

Селестен не проронил ни слова, он стоял спиной к окну — неподвижный, темный силуэт, — и нельзя было понять, о чем он думает. Зато лейтенант говорил, не умолкая;

— Все это дело рук коммунистов, вот в чем суть! Послушали бы вы речь Мориса Тореза в парламенте! Да чего ждать от коммуниста, если Бидо согласился занять пост премьера. Ясно, что, с той минуты как генерал отошел от дел, ему тоже следовало удалиться…

— Ну, это еще вопрос спорный, — заметил Селестен… — Извините нас, пожалуйста, Анна-Мария, нам с лейтенантом необходимо уладить кое-какие мелочи, мы поднимемся ко мне. Я оставлю вас ненадолго…

Лейтенант подхватил свой портфель, поймал на лету выскользнувшую из него книгу и зубную щетку, однако охотничий с роговой рукояткой нож в кожаных ножнах все же упал на каменный пол.

— Вот с чем я никогда не расстаюсь, — сказал лейтенант, поднимая нож, — верно и бесшумно, не то что револьвер.

— Да, — с улыбкой подтвердил Селестен, — не шуточное дело — удар между лопаток…

— Рискованно, господин генерал, можно наткнуться на ребро, удар в живот вернее… Мое почтение, мадам…

— Вы же останетесь ужинать и ночевать… Да, да, не вздумайте возражать…

Анна-Мария поднялась в свою комнату. Она попробовала читать, но отбросила роман, тягучий, словно старая жевательная резинка, На Анну-Марию надвигались сумерки. Эти серые каменные стены напоминали тюрьму. Гаррига за окном постепенно стиралась, свет угасал, как лампа, в которой догорают последние капли керосина. Может, не спускаться к ужину?.. Время позднее, есть отговорка: после целого дня ходьбы по гарриге ее клонит ко сну. Ее потянуло домой, в Париж. Нет ли там письма с Островов? Она не оставила адреса. Пора приниматься за работу. Селестен просил ее не брать с собой «лейку», чтобы они не чувствовали себя здесь туристами, ей не хотелось перечить ему. Письмо с Островов… Только бы Жорж не совершил какой-нибудь непоправимой глупости. Беспокойство вонзилось в нее, как нож между лопаток — нет, в живот, это вернее, там нет ребер… Невыносимо… Лилетта, пожалуй, уже замужем… Пышная свадьба с туземными песнями… Сколько раз думала она об этой свадьбе, сыгранной без нее! В этом было что-то противоестественное, уму непостижимое: Лилетта выходила замуж без нее! Закрыв глаза, Анна-Мария снова и снова, уже в который раз, переживала свое горе… Отпуск кончился.





Уже наступила ночь, когда Селестен постучался в дверь.

— Что вы делаете в темноте? — Он повернул выключатель. — Вас обрекли на голодную смерть! Бедному мальчику нужно было столько мне сказать…

— А что, если я не спущусь? Мне не очень хочется есть… и я уже почти сплю.

— Вы бы нас очень огорчили! И Лоран подумает, что вы не пришли из-за него… Я заказал праздничный ужин. Ну, пожалуйста, наденьте ваше белое платье, мое любимое, принарядитесь…

Что ж! Раз Селестен хочет блеснуть ею, она постарается быть красивой… Он это заслужил, как безупречный хозяин дома.

На трех подвешенных цепями к потолку чеканных металлических кольцах, величиной с огромные колеса, горели тонкие восковые свечки, а в бра, вмурованных в стену по обе стороны камина, — толстые цветные свечи. Зала сверкала в лучах скрытых ламп-прожекторов.

Денщик Рене и парень в резиновых сапогах, оба в военной форме, подавали к столу. Ужин был роскошный. Приходилось отведать каждого вина, а вин было не мало! Анна-Мария воздерживалась. Зато мужчины пили вовсю!

— А помните, господин генерал, — и лейтенант опять закачался, словно тростник на ветру, — как мы ударили по Л. Нуаро — парень что надо, поистине из всех наших операций успешнее всего прошли те, в которых участвовали он и Ги… Но в тот раз в Л… Никогда я так не смеялся!.. Волнующая вещь — парашютизм! А потом, когда мы колесили по всей стране в машине с Лотарингским крестом[48] на дверцах!.. Знаете, что было сказано о Жорже в посмертном приказе? «Выдающийся офицер…» И все! Об этом герое из героев! Конечно, тут политика, как всегда! Будь он одним из ФТП… ФТП — наши «освободители», как вам это нравится? Смех, да и только. Известно ли вам, что после Освобождения коммунисты давали десять тысяч каждому, кто соглашался выдать себя за ФТП? Таким образом, во время парада собралась целая орава этих ФТП, и по сравнению с ними ряды АС показались довольно жидкими. И все — дело рук того парня, полковника Вуарона…

— Уверяю вас, вы заблуждаетесь… — Анна-Мария смотрела на него пустым взглядом.

— Ну, не Вуарон, так другой… Это дела не меняет. — Лейтенант поглядел на генерала и откашлялся. — По прибытии во Францию я повстречал одного командира ФТП. Парень что надо. Он предложил мне своих людей. Все прекрасно обучены, дисциплинированны, я видел их своими глазами. Но для учебной стрельбы у них имелся только автомат, и то один-единственный, переходивший из группы в группу. Парень не дурак, он, видно, решил: «Я дам ему людей, он даст им оружие»… Но у меня тоже котелок варит, и я на его приманку не клюнул. Знаете, что они тогда сделали? Стянули у нас оружие. Длинная история, но, будьте уверены, провели они операцию толково, что надо. Не знаю — может, их учит этому сам мосье Морис Торез… Когда вы собираетесь в Париж, генерал? Нам бы хотелось дать обед в вашу честь… Мы отыскали почти всех из нашей организации, все откликнулись… Наше «Общество» живет и здравствует, можете не сомневаться… Обед будет, конечно, жалкий, потому что так обедать, как мы сегодня, могли только вельможи в то доброе старое время, когда у людей были и аппетит и возможности, не то что теперь. Могу ли я прожить с женой и ребенком на свое офицерское жалованье! Приходится жить на то, что перепадает от родителей. Отец у меня — золотой старик!.. На днях в поезде я свел знакомство с одним очень приятным человеком… По его словам, французы целыми партиями эмигрируют в Австралию. Там они меняют гражданство, приобретают землю — и дело в шляпе, будьте спокойны. Весь цвет Франции неминуемо покинет родину.

«Он говорит совершенно серьезно, — думала Анна-Мария, — и это вовсе не смешно…» От вина у нее начинало мутиться в голове.

— Обидно, что вы получаете только восемь с половиной тысяч франков в месяц, — задумчиво сказал Селестен. — Право, не знаю, что вам посоветовать.

— Если бы не борьба с коммунизмом, которая, возможно, к чему-нибудь да приведет, я бы уже начал хлопотать, но мне советуют повременить, запастись терпением. Назревают кое-какие события… Жена моя живет с ребенком в имении своих родителей. Представляете себе, что такое попасть в Париж одному, без жены? Разумеется, первая мысль — поразвлечься. Подцепил я очаровательную манекеншу. Хорошенькая девчонка, элегантная и вообще. Сперва она ломалась, то да се, устала, мол, и всякие другие отговорки… Пришлось ее долго уламывать, наконец я сказал ей: «Неужели, деточка, вы оставите меня скучать в одиночестве в тот единственный вечер, единственную ночь, которые я могу провести в Париже!» Мы отправились ужинать и танцевать. В ночном кабачке она пошла мыть руки, и там у нее украли брильянтовое кольцо. Вечер этот мне обошелся в двадцать тысяч франков. Она плакала, да так, что, глядя на нее, сердце разрывалось, и все твердила: «У меня было предчувствие, недаром я не хотела идти…» Словом, вечер был что надо…

48

Лотарингский крест — эмблема де Голля. (Прим. автора.).