Анна-Мария

— Мне было приказано проводить вас в эту комнату, — сказала старуха.

Настоящая дворцовая спальня… Просторная, вся затянутая белым шелком, искусно присборенным, на манер старинных штор. Белая мебель, атлас и плюш с бахромой. Белый мраморный умывальник с двумя глубокими тазами и медными кранами — новинка 1900-х годов, так же как и задрапированный туалетный столик, в юбочке с воланом, похожий на абажур. Их величества прошлого века или начала нашего обладали весьма дурным вкусом.

— Это спальня принцессы, — объяснила старуха, — как видите, мы держим ее готовой к приему гостей. До сих пор здесь ночевали только члены августейшей фамилии…

Анна-Мария поставила чемоданчик на пол. Будь это во власти старухи, она непременно взорвала бы гостью вместе с замком, лишь бы не допустить осквернения августейшего ложа.

— Куда ведут эти двери? — спросила Анна-Мария из предосторожности.

— С этой стороны — ванная. Здесь — гардеробная, все платья еще там… А тут — малая гостиная, где принцесса утром завтракала и принимала близких друзей. Должна предупредить, мадам, что звонки не работают. Ваши солдаты испортили проводку. Весь первый этаж разграблен… Солдат-негр изнасиловал судомойку. Ваши его расстреляли… Недаром нам говорили, что если мы проиграем войну, нас отдадут неграм. Вот и отдали!..

— Когда немецкие солдаты насиловали наших женщин, вы не расстреливали их, а награждали орденами. Я завтракаю в девять. Можете идти.

Старуха сделала нечто вроде книксена и ушла, пятясь, как на сцене.

«Не подсыпала бы она мне яду в кофе», — подумала Анна-Мария. Впервые за много времени она почувствовала какой-то интерес к тому, что ее окружает, к тому, что происходит в мире. Она открыла дверь ванной: настоящий салон, мало пригодный для того, чтобы здесь мыться, — паркетный пол, шелковые занавески, обитые материей стены… В малой гостиной, такой же нарядной и бахромчатой, как спальня, все было обито бледно-голубым атласом; но здесь стояли восхитительные безделушки саксонского фарфора и прелестный секретер розового дерева… В царившей тут мертвой тишине вдруг послышался телефонный звонок, где-то далеко, за стеной… Значит, французские солдаты испортили не всю проводку. Близилась полночь. Неужели генерал действительно придет? Чтобы продолжить беседу? Анна-Мария почувствовала, как у нее екнуло сердце. Она быстро прошла в ванную, попыталась пустить воду, но ей удалось лишь немного ополоснуться чуть тепловатой водой в слишком большой ванне. Анна-Мария кое-как заколола волосы, надела ночную рубашку… Полночь, генерал не придет. Она вспомнила о существовании маленькой, скрытой в обивке стен двери, за которой находится гардеробная.

В этой большой комнате по стенам стояли высокие, до потолка, полированные шкафы красного дерева очень темного оттенка. Дверцы чередовались с толстыми гранеными зеркалами, и оттого комната казалась полосатой — черной с белым. Анна-Мария открыла один из шкафов: на плечиках тесными рядами висели платья; над ними громоздились картонки и коробки; внизу, на наклонной доске, словно на цыпочках стояла обувь. То же самое — во всех остальных шкафах. Придворные платья, домашние платья, амазонки, бальные туалеты, кружева, сукно, бархат, парча, перья, высокие ботинки со шнуровкой и на пуговицах, открытые туфельки и сапожки: сотни платьев, сотни пар обуви.

— Простите, пожалуйста, я стучал несколько раз и уже забеспокоился, не случилось ли чего с вами, — послышался в дверях голос генерала.

— Господи! — вскрикнула Анна-Мария, стоявшая в одной рубашке, и спряталась в шкаф. Когда она вышла оттуда, на ней было наудачу выхваченное в потемках одеяние, что-то просторное и розовое, со шнурками и воланами, которые свешивались со всех сторон. Одеяние оказалось таким огромным, что нельзя было понять чему, а главное, кому оно могло служить.

— Я увлеклась туалетами и забыла обо всем на свете, — сказала Анна-Мария, — пойдемте, я провожу вас в малую гостиную.

— Только не переодевайтесь! Этот розовый хаос вам очень к лицу…

Анна-Мария оставила генерала в небесно-голубой гостиной и попыталась застегнуть платье — ибо хаос оказался все-таки платьем; со всех сторон крючки и петли, но они не подходили друг к другу: неужели хозяйка его обладала такими объемами? Скинув платье, Анна-Мария перешагнула через него, надела свой халатик и вышла к генералу, не причесавшись, с косой до бедер, удивительно изящного изгиба.

Генерал стоял в малой гостиной, прижавшись ухом к стене.

— Ничего не понимаю, — сказал он, не меняя позы, — вы слышите звонок? Мои люди перерыли весь замок, просмотрели всю проводку, но так и не нашли, откуда раздается звонок. Это, несомненно, телефон.

Откуда-то слабо и вместе с тем отчетливо доносился звонок, уже слышанный Анной-Марией. Генерал отошел от стены и вытащил из кармана плоскую флягу.

— Виски, — пояснил он, — но у меня всего один стакан. Обойдемся?

— Обойдемся… Как вы вошли? Через дверь кабинета «его величества» вы войти не могли — я заперла ее на ключ.

— Я прошел прямо в вашу спальню! Потайной коридорчик, потайная дверца, ведущая, как и положено, в спальню принца или его величества, не могу сказать. Не знаю, сумели ли вы ночью оценить всю уродливость этого замка. Смехотворная подделка — средневековье, состряпанное в девятнадцатом веке… Лишь кое-где попадается действительно прекрасная мебель и великолепные доспехи.

Снова раздался звонок. Они умолкли, прислушиваясь. Лампа, спрятанная под кружевными оборками абажура, слабо освещала гостиную.

— С тех пор как я с вами познакомился, со мной творится что-то странное, — сказал генерал. — В тысяча девятьсот сорок втором году я пережил сочельник, который был и навсегда останется самым прекрасным днем в моей жизни… Случилось это в Авиньоне, моем родном городе, и женщину звали Жюльеттой[29]. С тех пор как я познакомился с вами, я непрестанно думаю о ней. Не потому, что вы похожи на нее… Она была еще совсем молоденькой девушкой, а вы — женщина… При всей своей красоте Жюльетта была такой ясной и простодушной, что любой мужчина глядел на нее с умилением. Вы же притягиваете, как омут, перед вами останавливаешься, как на краю пропасти. Но в вас есть что-то общее с Жюльеттой: чувство долга, без всякой рисовки, настолько естественное для вас, что вы его сами не замечаете.

— Откуда вы это взяли?

— Мне отчасти известна ваша история, история «Барышни».

Наступило молчание, глубокое, как море. Умолк даже звонок потайного телефона. Генерал налил виски, завинтил крышку плоской фляжки и протянул стакан Анне-Марии.

— Я потерял следы Жюльетты, — сказал он, — не везет мне. Возможно, ее схватили немцы, возможно, она погибла где-нибудь здесь, в лагере, или они просто убили ее…

Генерал поднялся и стал расхаживать в полумраке маленькой небесно-голубой гостиной. Его движения были так быстры и порывисты, что, казалось, вот-вот он опрокинет эти кресла, но, как чистокровный скакун, он брал препятствия, не задевая их. За занавесями, которые раздувал ветер, виднелось черное небо, все в серебряных гвоздиках звезд.

— Жюльетта была слишком хороша собой, ее нельзя было не заметить… Первый раз она ускользнула от немцев, потому что эта девушка была воплощением мужества и женственности… Как и вы, мадам, точно так же, как и вы… Не знаю, бывали ли вы в Лионе… Жюльетта проскользнула у них между пальцами и словно иголка затерялась в темных лабиринтах лионских проходных дворов, «трабулей», как их там называют. Куда она пропала? Где она? — Генерал опустился на маленькую скамеечку у ног Анны-Марии. — Жюльетта появилась у меня, в нашем старом авиньонском доме в сочельник… Ее прислали с заданием. Она пришла ко мне, как ребенок, который доверчиво протягивает руку чужому человеку… Но она была изворотлива и хитра, как котенок, как индианка из племени сиу, и могла без всякого ущерба пройти там, где никто другой не прошел бы. Она была чиста, как рождественский снег, и соблазнительна, как… как вы…

29

См. «Авиньонские любовники». (Прим. автора.).