Страница 8 из 22
Сознайся, что ты больше не захотел преклоняться перед всесильной Ирой. Ты устал, тебе это надоело. Ты захотел, чтоб я принадлежала только тебе, ждала только тебя, жила только тобой. Сознайся, все твои разговоры о том, что ребенку первые три года нужна мать, — кроме, бесспорно, какой-то заботы о ребенке, — ставили перед собой именно эту цель. Знаешь, может, мне тоже этого хотелось. Да, жить одним тобой, Женькой, без всяких забот и волнений. Откровенно говоря, хотелось. Человеку хочется свернуть в тихую бухту или свернуть с дороги, растянуться на траве, греться на солнце и жмуриться. Но это было невозможно. Понимаешь? Я бы тогда очень скоро перестала быть той, которой ты меня любил. Да и потом я бы сама не простила себе своего отступления.
Хватит, я не собираюсь возобновлять наши бесконечные разговоры.»
(П р и м е ч а н и е а в т о р а: Это, по-моему единственное письмо за последние годы, так и не было отправлено.)
ГЛАВА II
Краминова
Ирина Юрьевна
апрель 1934 года, Киев
русская
высшее
член ВЛКСМ, английский, французский (со словарем), в оппозициях не состояла, выговоров не имела, ни я, ни мои родственники в белых армиях не служили, на оккупированной территории не проживала, за границей не была, депутатом не избиралась, правительственных наград не имею.
Беленькая девочка с двумя крысиными хвостиками, перевязанными голубым бантом, восьми лет пошла в школу, которую кончила с золотой медалью (в этом и заключалось, по словам Краминова, все ее несчастье).
Она была девушкой, которая:
Принципиально не давала списывать свои контрольные работы.
В школе редактировала стенную газету «За отличную успеваемость».
Умру, но не поцелую без любви.
Чайковский — мой кумир.
«Очарованная душа» и «Жан-Кристоф» — любимые книги.
Целый год переписывалась с девочкой из Феодосии (которую знала всего дней 10, будучи на юге) о своих переживаниях, связанных с репродукциями Поленова, восходом солнца на Днепре, грубостью ребят из 17-й школы, Первой балладой Шопена и прочее.
Когда был сдан последний экзамен, сброшен коричневый скафандр, называемый школьной формой, отрезаны косы, Ирина Юрьевна — русская, среднее, член ВЛКСМ — оказалась удивительно интересной девушкой (пенсионеры на бульварах Киева не сводили с нее глаз).
И только огромные усилия ее родителей (Краминов благодарен им по сей день) заставили Иру дать слово, что она не будет поступать ни во ВГИК (на актерский), ни в ГИТИС (на режиссерский).
Она приехала в Москву, и произошло (по Краминову) еще одно ужасное событие. Ее приняли на факультет журналистики.
В этом месте читателю предлагается раскрыть любую книгу, посвященную студенческой жизни или поступлению в институты. В каждой из них очень подробно описано:
1) как светило солнце ласковым сентябрьским утром;
2) как троллейбус шел по людным праздничным улицам Москвы;
3) как нарядные, взволнованные девушки и смущенно улыбающиеся юноши с душевным трепетом переступают святые стены вуза, в котором…
4) как встречались взгляды нашей героини с высоким черноволосым парнем, трудовые мозоли…
5) как стиляга Эдик…
6) седые волосы профессора…
7) прочие интересные вещи, мысли, взгляды, кофточки, комнаты в общежитии, танцы, прогулки по Москве, лекции, первые экзамены, прохожие, дома, портреты девушек…
У Краминова об этом периоде жизни Иры было свое мнение.
Факультет журналистики — особое высшее учебное заведение. Особенность та, что за пять лет учебы там умудряются ничему не научить. И вообще, как можно научить быть журналистом? Только призвание и практика могут это сделать. Основа журналистики — знание жизни. Но здесь главным было изучение предметов, служащих обычно приправой к основной специальности.
Студенты называли себя журналистами, не напечатав и одной строки нонпарелью в газете (исключая стенную).
И если студент, несмотря на все усилия факультета, пропускал всю учебную программу мимо ушей, а занимался «репортерством» в московских газетах, то тогда из него могло что-то получиться.
Студенческая жизнь оказала благотворное влияние на Иру. Она стала проще, перестала дичиться ребят, научилась одеваться, отвечать на остроты, танцевать, пить водку, курить (то есть держать правильно сигарету), красить губы. Так прошло два курса. Для хорошенькой девушки третий курс журналистики (по традиции) означал гораздо большее. Поцелуи после вечеринок считались пройденным этапом. Начинались романы. Романы, которые, случалось, оканчивались не браком, а несколькими месяцами депрессии, неверия, плохого настроения. Правда, так приобретался жизненный опыт.
К концу второго курса Ира, благодаря страсти бегать по театрам и просиживать вечерами в театральной библиотеке, отстала от своих подруг. Она пока занималась легким флиртом и даже ни разу еще не целовалась с мальчиком. Но весна второго курса сулила многое. Появились настойчивые провожатые. Стромынка накалялась разговорами о свиданиях.
Дымный майский вечер спускался на улицы города. Старые дома маленького переулка притихли и уставились своими квадратными, продолговатыми, круглыми окнами на прохожих.
Прошел генерал в старой-старой, длинной, почти до пят, шинели.
Прошла женщина. Она шла и надувала щеки. При виде Иры щеки женщины еще более раздулись, а глаза приветливо заморгали.
Прошел мальчишка. Он шел подпрыгивая и в такт вытирал нос.
Прошел щуплый подросток. Он орал зычным хриплым басом велосипедисту, поворачивающему за угол: «Генка, подвези!»
Ира шла и думала, что когда-то она уже была в этом переулке. Но когда? А может, он ей только кажется знакомым. Сложные чувства грусти и того, что должно что-то произойти, навевали эти дома с ободранной на углах штукатуркой и с балконами, которые только и ждут сигнала: «А ну, ребята, посыпались!» Белье, разноцветные майки, трико, лифчики, висевшие на высоте второго этажа, напоминали детские цветные флажки на елке.
Старуха, которая, наверно, в течение последних ста двадцати лет умирала каждый теплый вечер на стуле, под своим окном, старуха, закутанная тряпками вместо шарфа на драном зимнем плюшевом пальто, — старуха, поймав Ирин взгляд, замерла и настороженно повела тараканьими усами.
Сзади нарастал рев машины. Ира успела подумать, что машина идет с большой скоростью. Резкий визг тормозов пронзил улицу. Ира обернулась…
(Автор дает честное слово, что когда-нибудь он продолжит подробное описание того, как встретилась Ира с Алексеем Краминовым, куда они ходили, о чем говорили, что думали друг о друге, а также все переживания, тревоги, радости — все, что принесла им любовь.)
Однажды к заведующему отделом культуры одной московской газеты пришла девушка. Заведующий — человек пожилой, проработавший пятнадцать лет в этом отделе и поэтому уже не любивший ни кино, ни театра и смертельно ненавидевший всех поэтов, — буркнул что-то невразумительное на робкое приветствие девушки и сказал, чтоб стихи она положила на стол к консультанту.
Узнав, что девушка принесла не стихи, а рецензию на фильм «Как закалялась сталь», завотделом совсем рассвирепел.
Эти миловидные девушки воображают, что все знают и их прямая обязанность давать свои оценки кино, театрам и книгам. Им кажется, что это легче всего. Пускай они говорят об этом со своими хахалями, гуляя по бульвару, а не в печати (зав не пользовался успехом у женщин).
— А вы не с журналистики?
Утвердительный ответ привел зава в восторг
— Отлично. Значит, сразу рецензия? Вот что, девушка. Пройдите по коридору направо. Там наш промышленный отдел. Обратитесь к Петру Ивановичу, скажите, что хотите попробовать свои силы в газете. Он вас пошлет на завод за информацией. Это будет большая честь для вас. Если хорошо напишете, поедете еще раз. Так начнете сотрудничать. А месяца через три, может быть, вам и очерк поручат. Напечатают, на летучке отметят — тогда заходите, поговорим. Это все при условии, что вы серьезно хотите стать журналистом.