Страница 22 из 34
«Я ветер спросил, но ответ не услышал,
Лишь стон привычно печальный и одинокий», — продолжала повторять про себя Молли, теряя смысл слов в механическом заучивании. Вдруг раздался щелчок захлопнувшихся ворот, колеса прошуршали по гравию, копыта лошадей застучали по дорожке, громкий радостный голос, залетевший через открытые окна в дом, непривычно заполнил собой холл, лестницу, коридор. Вестибюль внизу был вымощен ромбами черного и белого мрамора; с низкой, широкой лестницы, что огибала короткими пролетами холл, поднимаясь до самого верхнего этажа дома, были убраны ковры. Сквайр так гордился своим дубовым полом с прекрасно подогнанными половицами, что покрывать эту лестницу считал излишним, не говоря уже об обычной нехватке наличных денег, что тратились на отделку дома. Поэтому из пустого, не покрытого ковром холла и с лестницы каждый звук доносился чисто и отчетливо, и Молли услышала радостный возглас сквайра «Эй, вот и он!» и более мягкий и печальный голос мадам, а затем громкий, низкий и незнакомый голос, который, как она догадалась, принадлежал Роджеру. Потом раздался звук открывающихся и закрывающихся дверей, и голоса стали доноситься издалека. Молли снова начала повторять:
«Я ветер спросил, но ответ не услышал …»
В этот раз она почти закончила учить стихотворение, когда услышала, как миссис Хэмли поспешно зашла в свою комнату, примыкавшую к спальне Молли, и разразилась безудержными, почти истерическими рыданиями. Молли была слишком молода, чтобы раздумывать над мотивами своих поступков, что помешали бы ей попытаться успокоить хозяйку. Через мгновение она опустилась на колени у ног миссис Хэмли, взяла руки бедной женщины в свои, целовала их, шептала нежные слова, ничего незначащие, но полные сочувствия к невысказанному горю, которые пошли на пользу миссис Хэмли. Она подавила рыдания, печально улыбнулась Молли в промежутке между глухими всхлипываниями.
— Это из-за Осборна, — произнесла она, наконец. — Роджер рассказал нам о нем.
— Что случилось? — пылко спросила Молли.
— Я узнала в понедельник, мы получили письмо… он написал, что не сдал экзамен так хорошо, как мы надеялись… как он сам надеялся, бедный мальчик! Он написал, что только что сдал экзамен… и оказался только среди младших оптими, а не там, где надеялся, и вынудил надеяться нас. Но сквайр никогда не бывал в колледже и не понимает этого языка, он обо всем расспросил Роджера, и Роджер рассказал ему, поэтому он так разозлился. Но сквайр ненавидит жаргон колледжа… он никогда там не был, вы знаете. И он думал, что у Осборна все получается очень легко, и он обо всем расспросил Роджера, и Роджер…
Последовал новый приступ судорожных рыданий. Молли не сдержалась:
— Я считаю, мистеру Роджеру не стоило этого рассказывать. Ему не нужно было сразу рассказывать о неудаче брата. Ведь он не пробыл дома и часа!
— Тише, тише, дорогая! — произнесла миссис Хэмли. — Роджер так добр. Вы не понимаете. Сквайр начал бы задавать вопросы прежде, чем Роджер приступил бы к еде… как только мы вошли бы в столовую. И все, что он сказал… мне, во всяком случае… что Осборн нервничал, и что если бы он смог сдать экзамен на медаль Канцлера, он бы преуспел. Но Роджер сказал, что после такой неудачи он, похоже, не получит стипендию, на которую так надеялся сквайр. Сам Осборн, казалось, был так уверен в этом, что сквайр не мог ничего понять и всерьез рассердился, и все больше сердился, чем больше говорил об этом. Он будет сердиться два или три дня… Но всегда лучше, когда он сразу на что-нибудь рассердится и не держит злость в душе. Бедный, бедный Осборн! Как бы мне хотелось, чтобы он сразу же приехал домой вместо того, чтобы ехать куда-то со своими друзьями. Я думала, что могла бы успокоить его. Но теперь я рада, поскольку будет лучше, когда злость отца остынет.
Высказав все, что накопилось у нее на сердце, миссис Хэмли успокоилась. И, наконец, отпустила Молли переодеться к обеду, поцеловав ее, она сказала:
— Вы настоящее благословение для матерей, дитя мое. Вы проявляете такое участие и в радости, и в горести, и в гордости — я была так горда последнюю неделю, так уверена — и в разочаровании. А сегодня вы будете четвертой за обедом, и это удержит нас от разговоров на такую мучительную тему. Бывают времена, когда чужой за столом оказывает неоценимую помощь.
Молли размышляла над всем тем, что услышала, пока переодевалась в ужасное, чересчур модное платье из шотландки в честь новоприбывшего. Ее неосознанную преданность Осборну ничуть не поколебала его неудача в Кэмбридже. Только ее возмутил — справедливо или нет — поступок Роджера, который, казалось, принес плохие новости как подношение первых плодов по возвращении домой.
Она спустилась в гостиную отнюдь не с радушием в сердце. Роджер стоял рядом с матерью, сквайра еще не было. Молли подумала, что они оба стояли рука об руку, когда она открыла дверь, но не была в этом уверена. Миссис Хэмли вышла немного вперед, чтобы встретить гостью, и представила ее в такой дружеской манере своему сыну, что Молли, несведущая и простодушная, не знавшая иных манер кроме формальностей, принятых в Холлингфорде, почти протянула руку, чтобы пожать ладонь того, о котором она так много слышала — сына таких добрых друзей. Она могла только надеяться, что Роджер не заметил этого движения, поскольку не сделал попытки ответить, а только поклонился.
Он был высоким, крепко сложенным юношей, создавалось впечатление, что силы в нем больше, чем элегантности. Его лицо было широким и красноватым, как и сказал отец, волосы — каштановыми, а глаза — карими, довольно глубоко посаженными под густыми бровями. У него была привычка прищуриваться, когда он хотел что-то подробно рассмотреть, отчего его глаза в такие моменты казались еще меньше. А когда его что-то забавляло, он, сдерживая приступ смеха, смешно подергивал и морщил губы пока, в конце концов, веселость не одерживала верх, черты лица не расслаблялись, и тогда он улыбался широкой сияющей улыбкой. Его прекрасные зубы — единственная прекрасная черта в нем — выделялись своей белизной на загорелом, смуглом лице. Роджер привык прищуривать веки для того, чтобы сосредоточить силу взгляда, придававшего ему мрачный и задумчивый вид. Из-за необычного подергивания губ, предварявшего улыбку, он казался крайне веселым, отчего его лицо принимало более разнообразные выражения «от серьезного до веселого, от радостного до сурового», чем у большинства мужчин. Молли, которая не слишком разобралась в незнакомце в этот первый вечер, он показался просто «тяжеловатым и неуклюжим» и «человеком, с которым она никогда не подружится». Казалось, ему безразлично, какое впечатление он производит на гостью своей матери. Роджер был в том возрасте, когда молодые люди больше восхищаются сформировавшейся красотой, чем лицом, на котором написаны задатки будущей красоты, и когда они болезненно осознают, насколько трудно найти темы для разговора с неуклюжим подростком. Кроме того, его мысли были заняты другим, и он был не намерен их озвучивать, и все же ему хотелось предотвратить ту тяжелую тишину, которая, как он боялся, может повиснуть между разгневанным и недовольным отцом и робкой и расстроенной матерью. Для него Молли была всего лишь плохо одетой и довольно неловкой девушкой с черными волосами и умным лицом, но она могла бы помочь ему справиться с задачей, которую он сам поставил перед собой — сохранить непринужденный общий разговор за столом. Однако она ничем ему не помогла. Молли посчитала Роджера бесчувственным из-за его разговорчивости, непрерывный поток слов на разные темы был для нее необычным и вызывал отвращение. Как он мог так беззаботно болтать, когда его мать едва притронулась к еде и безуспешно делает все возможное, чтобы сдержать слезы, выступившие у нее на глазах. Когда густые брови отца сурово насуплены, и ему едва ли интересна вся та болтовня, которую изливает его сын? Разве в мистере Роджере Хэмли совсем нет сочувствия? Во всяком случае, она покажет ему, что у нее есть сочувствие. Поэтому Молли решила уклониться от той роли, которую, как Роджер надеялся, она сыграет — отвечать, а, возможно, и задавать вопросы, и выполнение его задачи стало все больше и больше напоминать прогулку человека по болотной трясине. Вдруг сквайр встряхнулся и заговорил с дворецким. Ему захотелось разбавить раздражение лучшим вином, чем обычно.