Страница 75 из 123
На следующий день один из главных агитаторов 89-го, Дюваль д’Эпремениль, которого нация ненавидела за то, что он перешел на сторону двора, был встречен на Террасе фельянов в Тюильри оскорблениями. Его поразили сабельными ударами, протащили окровавленного за волосы к водостоку и хотели туда бросить; но несколько гвардейцев вырвали умирающего из рук убийц и отнесли его на пост в Пале-Рояле. Толпа, жаждавшая крови, осаждала двери караульни. Прибыл Петион, проложил себе дорогу, вошел в караульню, долго молча смотрел на раненого, а потом лишился чувств. Когда парижский мэр пришел в себя, несчастный д’Эпремениль с трудом поднялся с постели, на которой лежал. «И я также, милостивый государь, — сказал он Петиону, — был кумиром народа, а вы видите, что он сделал со мной! Дай Бог, чтобы вам выпала иная участь!» Петион ничего не отвечал, слезы катились из его глаз.
В те же дни священник, который присягнул, а потом отступился от конституционной присяги, был повешен на фонаре на площади Людовика XV; бывший дворцовый стражник, который проходил по Тюильрийскому саду и с умилением взглянул на дворец своих прежних повелителей, обращенный в тюрьму, был схвачен толпой женщин и детей, протащен по песку и утоплен в садовом бассейне прямо перед окнами короля.
Двор осознавал свое одиночество и втайне набирал защитников на время кризиса, которого ожидал без излишнего страха. Швейцарцы — войско хоть и наемное, но верное; конституционная гвардия, недавно распущенная, но офицеры и унтер-офицеры которой, получившие тайные субсидии, оставались в Париже; 500 или 600 дворян, вызванных из своих провинций во имя рыцарской преданности монархи и рассеянные по гостиницам квартала Тюильри; батальоны национальной гвардии из преданных королю кварталов; корпус конных жандармов; наконец, ядро линейных войск, расположенных в окрестностях Парижа, — все эти силы, соединенные во имя конституции около Тюильри, в день боя обещали двору поддержку и перспективу победы.
Жирондисты и якобинцы также готовились к решительному наступлению. Хотя у них не было предварительного согласия о том, какого рода правительство появится во Франции после победы, само это торжество требовалось провести во что бы то ни стало. Сигналом к действию для двух партий должно было явиться появление в Париже марсельцев. Более закаленные в отчаянных предприятиях, чем шумный, но в сущности домосед, парижский народ, марсельцы должны были служить ядром великого общенародного восстания. Они приближались под предводительством второстепенных вождей; но два настоящих вождя опередили их в Париже: Барбару и Ребекки. Призыв народной силы в Париж предложила госпожа Ролан, а реализовали его эти два молодых ее приверженца.
Барбару и Ребекки встретили Ролана на Елисейских полях незадолго до прибытия марсельцев. Старый министр и молодые люди обнялись с чувством торжественной печали, которое в сердцах людей решительных сопутствует выполнению серьезных планов. Они условились сойтись на следующий день для последнего разговора у госпожи Ролан. Затем оба марсельца отправились на улицу Сен-Жак, где проживал со времени отставки министр. «Свобода погибла, если мы дадим двору время, — сказал Ролан. — Лафайет раскрыл своим приездом в Париж тайну измены, замышляемой им в Северной армии. Армия центра не имеет ни комитета, ни преданности, ни генерала. Через шесть недель австрийцы будут в Париже!»
Раскрыли карты, стали изучать русла рек, горные цепи, ущелья, которые могли составить препятствие наступлению неприятеля. Начертили резервные лагеря, предназначенные прикрывать второстепенные линии, когда главные будут взяты. Наконец, решили ускорить прибытие марсельских батальонов. Условились, что Петион, в силу влияния, каким обладало его имя, сохранит прежнюю роль легально-притворного безучастия, столь полезную для агитаторских замыслов. Барбару, обедая у Петиона несколько дней спустя, громко сказал хозяину, что скоро ему придется стать пленником в своем доме. Петион понимающе улыбнулся. Жена его встревожилась. «Успокойтесь, сударыня! — возразил Барбару. — Если мы и свяжем господина Петиона, то лишь после вас и притом трехцветными лентами».
Заговорщики несколько дней искали генерала, который был бы способен приучить неопытных добровольцев к минимальной военной выправке. Обратили внимание на генерала Альпийской армии Монтескье, который приехал в то время в Париж за подкреплением. Ролан и его друзья устроили совещание с этим генералом у Барбару. Монтескье выслушал их без удивления и отвращения, но решительного мнения не выразил. Собеседники подумали, что двор уже опередил их и теперь Монтескье хочет сохранить свободу действий, а потому оставили его и решили не давать народу другой тактики, кроме той, какую внушит его собственная ярость, и другого генерала, кроме судьбы.
Двадцать девятого июля марсельцы прибыли в Шарантон. Барбару, Бурдон де л’Уаз, Мерлен, Сантерр отправились им навстречу, сопровождаемые несколькими якобинцами и народом из предместий. Вожди нашли свою армию, армия нашла своих вождей.
После банкета заговорщики на несколько часов простились с марсельцами, которые разместились у главных патриотов Шарантона. Под прикрытием ночи они отправились в уединенный сельский дом, окруженный садами и служивший в течение нескольких месяцев тайным приютом для их совещаний. Постоянно запертые двери и ставни придавали этому жилищу необитаемый вид. Привратник отворял ворота только ночью и по условным знакам.
Было за полночь, когда вожди отправились туда разными путями, еще разгоряченные патриотическими гимнами и винными парами. По одному из тех странных совпадений, которые иногда приобщают великие кризисы природы к великим политическим кризисам, в эту минуту над Парижем разразилась гроза. Тяжелый, удушливый жар целый день стеснял дыхание. Тяжелые тучи, окрашенные к вечеру мрачными цветами, как бы поглотили солнце. К десяти часам электричество вырвалось из туч тысячами молний, озарявших небо пульсирующим светом. Дождь и град стучали по земле, как будто ее сверху кто-то осыпал камнями. Гроза, не перестававшая свирепствовать в течение восьми часов, убила несколько мужчин и женщин из числа тех, кто приезжает по ночам снабжать парижан провизией. Пораженных молнией часовых нашли среди пепла их будок. Железные решетки, сломанные ветром, были оторваны от стен и унесены на огромное расстояние. С Монмартра и Мон-Валерьена громадным потоком текла вода. Гроза сбила все кресты, возвышавшиеся от равнины Исси и лесов Сен-Жермена и Версаля до креста на Шарантонском мосту. На следующий день перекладины этих крестов усыпали землю, точно какое-то враждебное войско на своем пути ниспровергло все знаки христианского культа.
И под шум этой грозы шарантонские заговорщики рассуждали о ниспровержении трона. Дантон, Гюгенен, Александр, Гоншон, Камилл Демулен ручались за революционное настроение народа. Сантерр обещал, что 40 тысяч жителей предместий на следующий день отправятся навстречу марсельцам. Условились поместить фокейских федератов в центре этой страшной колонны и повести ее из предместий на набережные. По приказанию Петиона слабо охраняемый артиллерийский обоз собирались поставить на дороге марсельцев так, чтобы они могли его захватить. Тысяча восставших должна была отделиться от главной колонны, пока она направлялась к Лувру, окружить ратушу, задержать Петиона и благоприятствовать прибытию новых комиссаров, которые низложили бы муниципалитет, назначили новый и таким образом сообщили бы движению легальный характер. Четыреста человек должны были отправиться для ареста департаментских властей. Арсенал, хлебный рынок, Дом инвалидов, жилища министров, мосты через Сену следовало занять многочисленными караулами. Затем армия народа, разделенная на три корпуса, двинулась бы на Тюильри. Не стояла задача проникнуть во дворец; нужно было только блокировать королевскую власть в ее последнем убежище; затем, в подражание римскому народу, когда он удалялся на Авентинский холм[29] послать плебисцит в Собрание и тем дать ему знать, что народ, расположившийся лагерем вокруг Тюильри, не сложит оружия, пока его представительство не поможет устранить опасность, угрожающую отечеству, и не обеспечит свободы. Ни беспорядок, ни насилие, ни грабеж не останутся безнаказанными; кровь не прольется.
29
На Авентин и Священную гору, согласно преданию, удалялись плебеи на время борьбы с патрициями.