Страница 19 из 116
План военных действий Дюмурье состоял в следующем: подойти с 25-тысячным войском к Антверпену, проникнуть до канала Мердик, опоясывающего Роттердам и Харлем, воззвать к революционному чувству батавцев, вернуть власть врагам Оранского дома и отечество многочисленным изгнанникам. Одержав победу, генерал удалил из своей армии батальоны волонтеров, присутствие которых не соответствовало его намерениям. Он хотел оставить в Голландии только строевые полки, которые готовы были беспрекословно исполнять его волю. У него оказалось 30 тысяч таких солдат в Бельгии и столько же в Голландии. Он укрепил крепости и флот Текселя и призвал в свои ряды представителей двух наций: бельгийцев в Генте и батавцев в Гааге. Под охраной своего войска и во главе этой соединенной армии Дюмурье направился к Парижу приводить в порядок республику.
Быстрым переходом, соответствующим решительности его планов, генерал достиг Брюсселя, построил свое войско в колонны, овладел городами Гертруденберг и Бреда и почти без сопротивления подошел к Мердику; он был уже близок к осуществлению первой части своего плана, но все надежды его расстроил приказ Конвента. Принц Кобургский собрал армию в Кельне, оттеснил повсюду французские войска и во главе 60-тысячного войска подошел к Бельгии, чтобы снова овладеть ею. Французские солдаты дезертировали в массовом порядке. Полки, стоявшие лагерем под Лувеном, потеряли свои палатки, повозки, орудия. Ни один из генералов не пользовался достаточным авторитетом, чтобы остановить отступление, которое грозило обратиться в бегство. Один Дюмурье мог вернуть армии счастье, которого она лишилась во время его отсутствия. Он поспешил в Лувен. В продолжение всего пути Дюмурье сыпал упреками и даже угрожал Конвенту, которому приписывал причину беспорядков. Казалось, он хотел навести бельгийцев и своих собственных солдат на мысль, что армия близка к возмущению против бельгийских проконсулов и парижских тиранов, и сеял на своем пути негодование против них.
Дантон и Лакруа, предвидя кризис, вернулись в Париж, чтобы предотвратить столкновение между генералом и Конвентом. Комиссары Камю, Мерлен, Трельяр и Госсен отправились в Лилль с дезертирами с целью организовать из них отряд под прикрытием городских стен. Они явились к главнокомандующему в Лувен и упрекнули его между прочим в том, что он вернул церквям серебряную утварь. «Подите, — сказал Дюмурье Камю, — и посмотрите в бельгийских соборах на дароносицы, опрокинутые на землю и разбросанные по церковным плитам, на разрушенные алтари и исповедальни, на разодранные образа! Если Конвент одобряет такие преступления, если они не оскорбляют его и он не карает за них, тем хуже для него и для моего несчастного отечества. Знайте, что если бы потребовалось совершить только одно преступление, чтобы спасти его, то я не совершил бы и его. Такое положение вещей позорит Францию». Комиссары, пораженные этой смелой речью, начинали уже верить смутным слухам, обвинявшим Дюмурье в намерении мятежа. «Генерал, — возразил ему Камю, — вас обвиняют в том, что вы стремитесь сыграть роль Цезаря; если бы я был уверен в этом, то взял бы на себя роль Брута». Заметив, что слишком явно обнаружил свои планы, Дюмурье принял прежний небрежный тон и сказал с иронией: «Дорогой Камю, я не Цезарь, а вы не Брут, и потому ваша угроза служит мне порукой в моем долголетии».
Расставшись с комиссарами, генерал написал Конвенту угрожающее письмо, в котором обвинял это учреждение в святотатстве, профанации и грабежах, отмечавших каждый шаг французских войск в дружественной стране и делавших Францию ответственной за несчастья в городах страны. Он нарочно преувеличивал эти неприятности, чтобы придать больше горечи своим упрекам. Единственным неповинным в этих злодеяниях лицом, по его мнению, являлся генерал Бернонвиль, его ученик и друг. Бернонвиль только что сменил Паша в военном министерстве, получив этот место по протекции Дантона. Закончил письмо Дюмурье просьбой об отставке.
Армия воспрянула духом, едва увидав своего главнокомандующего. Дюмурье обошелся с офицерами и солдатами как отец, встречающий возвращенных ему детей. Строгость выговоров только увеличивала уважение по отношению к нему. В армии набиралось еще 40 тысяч ветеранов, закаленных в боях пехотинцев, и 5000 конницы. Кроме того, к ней относились находившиеся в бельгийских гарнизонах и в Голландии еще около 40 тысяч солдат. Из тех батальонов, что были у него под рукой, Дюмурье предоставил в распоряжение генерала Валенса 18 батальонов правофланговых, герцогу Шартрскому из центра своего войска и Миранде — такое же число левофланговых; резерв из восьми батальонов гренадеров он дал генералу Шальмелю, и сильный авангард из 6000 человек старому генералу Ламаршу, сохранившему, несмотря на свои поседевшие волосы, всю пылкость юного воина. Шестнадцатого марта Дюмурье атаковал австрийцев при Тирлемоне и принудил их к отступлению.
Принц Кобургский, получавший ежедневно новые подкрепления и имевший под своим началом более 60 тысяч солдат, сконцентрировал свою армию между Тонгром и Сен-Троном. Три деревни — Нервинд, Обервинд и Мидлвинд — австрийский генерал оставил без прикрытия между своей армией и неприятельской, как поле сражения и добычу, долженствовавшую достаться победителю. Дюмурье подал сигнал к общей атаке 18-го, на рассвете. Его правые колонны беспрепятственно дошли до высот Сен-Трона, но, отброшенные неприятельской кавалерией, вернулись и искали защиты под прикрытием конницы центра. Герцог Шартрский дважды брал приступом деревню Нервинд, но, увидев во время третьей атаки, что генерал Дефоре, его любимый помощник, убит, подал сигнал к отступлению. Дюмурье в четвертый раз атаковал эту деревню, жертвуя своей конницей, но натиск австрийцев снова принудил его к отступлению. Соединившиеся в ста шагах от деревни под началом герцога Шартрского и главнокомандующего пехота и конница несколько раз подвергались залпам австрийской артиллерии. Так как левый фланг, который, по плану Дюмурье, должен был вынести на себе все сражение, не поддержал центр и правый фланг, то движение на Нервинд и Сен-Трон стало невозможным.
Дюмурье, заметив к вечеру, что отряды неприятельской пехоты и конница окружают принца Кобургского, заподозрил неудачу или измену Миранды. Поручив Тувено надзор за центром и правым флангом, он помчался к позициям, которые должен был занимать Миранда. Но они оказались заняты Клерфэ; сам Дюмурье спасся от австрийских гусар только благодаря быстроте своего коня. Преследуя по пятам свой отступивший левый фланг, один в ночной темноте, пораженный молчанием и одиночеством, он встретил у ворот Тирлемона лишь несколько батальонов волонтеров, шедших по большой дороге, но уже без артиллерии и конницы. От этих беглецов он узнал о гибели трех тысяч их товарищей. Пораженный беззаботностью Миранды, Дюмурье сделал ему строгий выговор и отдал приказ к отступлению герцогу Шартрскому и Валенсу.
Когда разнесся слух о поражении, Дантон и Лакруа явились в Лувен умолять главнокомандующего отозвать отправленное им угрожающее письмо. Они всю ночь убеждали его примириться с Конвентом. Дюмурье вручил им записку, содержавшую шесть строк, в которой он, не взяв обратно своих выражений, старался, однако, смягчить их. Дантон уехал обратно той же ночью, чувствуя, что Дюмурье уже не может служить ему опорой в его политике, поскольку поражение — плохая прелюдия для диктатуры.
Почти тотчас по отъезде Дантона в Лувен вступил в качестве парламентера полковник Мак, начальник главного штаба принца Кобургского. Он договорился с Дюмурье о секретном соглашении, определявшем шаг за шагом переходы обеих армий до Брюсселя. Несмотря на эту предосторожность, долженствовавшую обеспечить Империи возвращение Бельгии, а Дюмурье — безопасное отступление, последнее обратилось для французов в настоящее бегство. Дюмурье едва удалось составить арьергард приблизительно в 15 тысяч человек для прикрытия остатков армии на пути к Франции. Он арестовал генерала Миранду и отправил его в Париж как искупительную жертву.