Сила меча

— Олег Иванович!! – директриса была искренне возмущена. Не тем, что Олег так непедагогично отозвался о пострадавшем “мальчике”, а тем, что опять осмелился перебить её возвышенную речь, опять помог придти в себя всё‑таки начавшей было бледнеть моей маме.

— Вас, Олег Иванович, я попросила бы вообще помолчать! О вас мы будем говорить в другом месте и с другими людьми! Я надеюсь, вам тоже не избежать скорого суда!..

(Олег опять непочтительно усмехнулся)

— Да–да, именно суда! Человеку, который так может назвать ребёнка, который воспитывает из своих подопечных бандитов, калечащих детей прямо в школе – место…

(директриса всё же не решилась сказать, что Олегу место – за решёткой)

– …явно не в детских спортивных учреждениях!

— Вова Питналин, – опять повернулась она к маме, голос её опять мгновенно изменил интонацию, вновь стал проникновенно–трагичным, – был прямо из школы доставлен каретой скорой помощи в реанимационное отделение…

— Чушь. Враньё это, Марина, не бледней, – опять бесцеремонно пришёл маме на помощь Олег, – в “общей травматологии” он, во вполне удовлетворительном состоянии. По мне – так Максим обошёлся с этим подонком чрезмерно мягко, хотя вполне мог бы в той ситуации действительно сделать его инвалидом и даже убить. И закон даже и в этом случае был бы на стороне Максима.

— С каких это пор закон у нас – на стороне убийц? На стороне убийц детей? – директриса была очень “крепким орешком” и вовсе не собиралась сдаваться.

Но было поздно, мама уже опять пришла в себя после услышанного, как оказалось, лживого слова “реанимация”. Она знала Олега очень давно, знала, как он на самом деле относится к детям, поэтому патетика директрисы больше её не задевала. Если Олег назвал школьника подонком, заслуживающим увечья или даже смерти, значит он такой подонок и есть. И беспокоила теперь маму вовсе не “тяжесть состояния” угодившего в “травму” Питона, а из‑за чего он попал туда, что он хотел сделать (а может и сделал?!) с её сыном. Но она взяла себя в руки и спросила, какие именно повреждения нанёс я пострадавшему.

— У мальчика – очень тяжёлое сотрясение мозга… – обрадованно начала директриса.

— Среднее, – хладнокровно перебил её Олег.

— Я, кажется, просила вас помолчать! У ребёнка – сотрясение головного мозга и множественные переломы костей, – директриса опять сделала эффектную паузу, явно рассчитывая, что мама вообразит, будто я занимался тем, что долго и вдумчиво пытал “мальчика” и переломал ему все его кости.

— Костей правой кисти, – опять услужливо уточнил Олег.

— По вашему, этого мало?! У ребёнка фактически раздроблена рука, ему предстоит тяжёлая операция! Дорогостоящая операция, – зловещим многозначительным голосом добавила директриса, пробуя, не удастся ли пронять маму с этой стороны.

— На самом деле никакая операция ему не “предстоит”, – продолжал поправлять директрису Олег, – ему просто наложили гипс, который снимут через две–три недели. Подарок для обормота, теперь писать на уроках не надо… А из больницы его выпишут завтра – послезавтра. Так что, повторяю, он вполне легко отделался. И заявлять в милицию его родители явно не собираются. Потому что хорошо понимают, что если делу дать ход, то за решёткой может оказаться вовсе не Максим, а именно Питналин.

— Что же там произошло? – не выдержала мама. Спрашивала она уже не у директрисы и даже не у Олега, а у меня. Но ответил ей Олег.

— Этот “невинный пострадавший ребёнок” Питналин… Марина, только, пожалуйста, не нервничай, помни, что всё уже позади… Так вот, этот Питналин угрожал Максиму ножом, и твоему сыну пришлось защищаться…

— На самом деле никакого ножа не было, не передёргивайте, Олег Иванович, – вмешалась на этот раз директриса.

— Не вам бы говорить о передёргивании… Ножа действительно не было, Марина, были маленькие ножницы, которые этот “ребёнок” ткнул в бок Максима так, чтобы тому казалось, что это настоящий нож. Так что, хоть ножа и не было, но угроза ножом была. Реальная угроза для жизни. В такой ситуации закон разрешает обороняться, используя любые доступные средства. Это как если грабитель в банке вытаскивает игрушечный пистолет, который внешне неотличим от настоящего, то охранник имеет полное право и даже обязан его пристрелить…

— Это правда, Максим? – тихо спросила у меня мама. Как будто Олег мог в такой ситуации сказать неправду.

— Правда, – ответил за меня Сашка.

— Пирогов, а ты почему здесь?! Почему вмешиваешься во взрослые разговоры?! А ну‑ка марш домой! – взвилась директриса.

— Помолчите, Лариса Викторовна, – поморщилась как от зубной боли мама, – Саша, скажи, пожалуйста, только правду, прошу тебя, это было опасно?

— Что это значит – “помолчите”?! – опомнилась опешившая на секунду директриса, – Да как вы со мной разговариваете! Что это вы себе вообразили?! Привели с собой какого‑то тренера–бандита и решили, что можно хамить директору школы? Да вы знаете, с какой характеристикой мы выкинем вашего сына на улицу?!

— Опять угрозы, – констатировал Олег, – но на этот раз уже почему‑то не тюрьмой, а всего лишь характеристикой.

— Лариса Викторовна, – неожиданно подала голос молчавшая до этого наша “классная”, – характеристику пишет классный руководитель, то есть я. А я считаю Максима хорошим, добрым и справедливым мальчиком, и характеристику на него напишу соответствующую. Кроме того, я не вижу никаких оснований “выкидывать” Максима из школы. В отличие от Питналина…

— Светлана Васильевна, я бы на вашем месте вообще помалкивала, а не пыталась выгораживать своего ученика, которого вы воспитали бандитом! А классным руководителем девятого “Б” не сложно назначить и другого, более объективного учителя!

— И снова угрозы, – ухмыльнулся Олег, – видимо, это ваш любимый метод в педагогике и административной работе? А кстати, кто же всё‑таки воспитал Максима “бандитом”, я или Светлана Васильевна? Или, может, вы сами, школа‑то ваша? И в этой школе, как я понял, администрация вовсе не склонна осуждать тех, кто угрожает ученикам этой школы ножом…

— Лариса Викторовна, у меня есть ряд вопросов, – неожиданно перебила Олега мама, – Как так получается, что в руководимой вами школе моему сыну угрожают ножом, угрожают убийством? Какие меры администрация школы и конкретно вы приняли для того, чтобы впредь ничего подобного никогда не повторилось? Почему вы делаете всё, чтобы выгородить этого самого Питналина и оклеветать моего сына? Наверное, эти вопросы вам задавать бессмысленно, потому что я сегодня не услышала от вас ни единого слова правды. Поэтому я намерена задать эти вопросы в другом, как вы выражаетесь, месте и другим людям. Вы угрожали Светлане Васильевне, что отнимите у неё классное руководство и передадите его “более объективному учителю”. А по–моему Светлана Васильевна‑то как раз на своём месте! А вот на должность директора вашей школы, я считаю, просто необходимо назначить более объективного и порядочного руководителя!

Вот это да! Вот это мама! Я и представить не мог раньше, чтобы моя мама могла так разговаривать! Да ещё с кем! С грозной директрисой, перед которой учителя и родители, не говоря уже про учеников, просто трепещут! И директриса вдруг неожиданно испугалась! Она что‑то залебезила просящим, совершенно непохожим на свой, голосом. Но мама не стала её слушать, сухо попрощалась и пошла прочь от школы. Мы с Олегом и Сашкой пошли следом за ней.

Когда мы завернули за угол дома, мама неожиданно уткнулась Олегу в плечо и опять заплакала. Олег, я, Сашка стали говорить ей что‑то успокаивающее, но мама нас почти не слушала.

— Ой, Олег! Как страшно‑то! Что же это происходит, в школе мальчишку чуть не убили! Что же делать‑то теперь? Может, уехать нам надо куда‑нибудь подальше, чтобы эти бандиты Максима не нашли? Ведь они же не простят ему, ведь на самом деле зарежут где‑нибудь! Что же делать?! Помоги, Олег! Прошу тебя, умоляю! Никогда тебя ни о чём не просила! Скажи, что мне делать, чтобы Максима не тронули?! Пожалуйста, помоги! Поможешь? Правда? Пообещай, что поможешь!