Скука

—  Вы поссорились?

—  Нет, но он иногда хочет, чтобы я делала то, что мне не нравится.

—  Например?

—  Не скажу, ты рассердишься.

—  Не рассержусь, говори.

—  Ну в общем, он хотел, чтобы я держала руку… ты сам понимаешь где.

—  А, понял. Ну а ты?

—  Я немного подержала, но потом мне стало неудоб­но есть одной рукой, и я ее убрала. Но что с тобой?

—  Ничего. А пока ты это делала, тебе было приятно?

—  Мне было приятно, что это приятно ему.

—  А если бы я, предположим, попросил тебя сделать то же самое, тебе было бы приятно доставить мне удо­вольствие?

— Думаю, да. Столько вещей делаешь с удовольстви­ем, потому что знаешь, что это приятно другому.

— Другому? То есть все равно кому?

—  Нет, я говорю «другому» в смысле Лучани или тебе.

—  Понятно. А потом что было?

—  Мы ели и пили, ведь в траттории положено есть и пить, разве нет?

—  И что ты ела?

—  Не помню. Я никогда не смотрю, что ем. Обычное что-то.

—  А потом?

275

Альберто Моравиа

— Лучани подозвал оркестрантов, и они пели нам не­аполитанские песни.

—  Какие?

—  Не помню.

—  Ты любишь неаполитанские песни?

—  В общем, да.

—  Нет, любишь или не любишь?

—  Ну, когда как. В траттории — да. Но если б они явились играть, когда я сплю, тогда нет.

—  А потом что вы делали?

—  Что делали? Да ничего.

—  Бьюсь об заклад, что Лучани купил розу со стеб­лем, обернутым в фольгу, у одной из тех девушек, что разгуливают по ресторану.

—  Правда, откуда ты знаешь?

—  Я все знаю. Я знаю еще, что ты поднесла ее к носу, так?

—  Но так делают всегда, когда получают в подарок цветок, разве нет?

—  Тебе было приятно, что Лучани преподнес тебе розу?

—Да.

—  А после ужина куда вы пошли?

—  В кино.

—  Как назывался фильм?

—  Не помню.

—  Кто играл?

—  Не знаю. Я ведь не знаю имен актеров.

—  Но что в нем по крайней мере происходило, в этом фильме?

—  По-моему, это был американский фильм, знаешь, из тех, где всадники и много стрельбы.

—  Вестерн. В кино вы держались за руки?

276

Скука

—Да.

—  Целовались?

—  Да.

—  Занимались любовью?

—  Да.

—  Как, занимались любовью в кино?

— Мы сидели в задних рядах за колонной, а зал был

почти пустой.

—  И каким же образом вы устроились?

—  Я села к нему на колени.

—  И тебе было приятно?

—  Нет, я ужасно боялась. И потом, мне не нравится

делать такие вещи на людях.

— А зачем же ты тогда это делала?

—  Потому что мне хотелось.

—  Так, значит, тебе понравилось?

—  Нет, мне хотелось, но не понравилось.

— А что вы делали потом?

—  Пошли в ночной бар.

—  Какой?

—  Не помню, как он называется… Где-то за виа Венето.

—  И как там было?

—  Очень много народу.

—  Я спрашиваю, какой был зал, как обставлен, как

декорирован?

— Я не разглядывала.

—  Вы танцевали?

—  Да.

—  Много?

—  Да.

—  Во время танцев ты к нему прижималась?

—  Нет.

277

Альберто Моравиа

—  Почему?

—  Это был танец, где танцуют врозь.

—  Что вы делали потом?

—  Ничего. Около трех он проводил меня домой.

—  У него есть машина?

—  Была, но он ее продал.

—  Стало быть, у него не так уж много денег?

—  Да, он сейчас без работы.

—  И ты иной раздаешь ему деньги?

— Да, иной раз даю.

—  Мои деньги?

—  Да, те, что даешь мне ты.

—  То есть деньги, которые я тебе даю, ты никогда не тратишь на себя?

—  Нет, иногда кое-что покупаю. Но по большей час­ти трачу вместе с ним.

—  А вчера кто платил — ты или он?

— За одно я, за другое он. За кино заплатил он, за остальное — я.

—  То есть почти за все заплатила ты?

—  Он много за что платил в прошлый раз.

—  А как ты передала ему деньги?

—  В траттории я передала их под столом. В баре он сам взял из сумочки.

—  И потом проводил тебя домой на такси?

—  Да.

—  Он вошел с тобой во двор?

—  Да.

—  Вы вместе поднялись по лестнице?

—  Да.

—  И на лестнице занимались любовью?

—  Да, немножко, у меня на площадке.

—  Что значит немножко?

278

Скука

—  Ну, не до конца.

— Тебе было приятно?

—  Приятнее, чем в кино, потому что тут я меньше боялась.

— А потом?

—  Потом мы расстались.

—  Ты пошла спать?

—  Да.

—  И прежде чем заснуть, думала о нем?

—  Нет, я думала о тебе.

—  Обо мне?

— Да, о тебе. Я думала о тебе, пока не заснула.

—  И что же ты думала?

—  Не помню. Просто думала, и все.

В один из дней, словно бы для того, чтобы лишний раз укрепить во мне ощущение неуловимости Чечилии,

I произошло событие, о котором я хочу рассказать. Послед­нее время я часто, особенно когда знал, что Чечилия не придет, отправлялся в студию Балестриери, которая так и стояла нежилой с того дня, как старый художник умер. Вдова то ли не позаботилась о том, чтобы ее пересдать, то ли, что всего вероятнее, не сумела найти жильца. Я вхо­дил в студию, пользуясь ключом, который когда-то Бале­стриери дал Чечилии, а я у нее отнял, и бродил там среди мебели, с которой уже давно никто не стирал пыль, вды­хая запах старых грязных вещей. Я как будто искал сам не знаю что. Слоняясь по этой мрачной комнате, в которой чернела мебель и багровели ткани, видевшие любовь Чечилии и Балестриери, я испытывал какое-то странное тяжелое чувство: словно то не Балестриери была студия, а моя, и не он, а я умер, и теперь как привидение — у

II                  привидений это принято — явился на место своей любви. Это тяжелое чувство рождалось не только из ясного ощу­

279

Альберто Моравиа