Страница 6 из 112
— Я спятил! — выдохнул Грэхем, отирая со лба испарину. — Окончательно и бесповоротно.
Он до отказа опустил боковое стекло. Оба напряженно и тревожно прислушивались. Из-за рампы донесся, наконец, пронзительный скрежет раздираемого металла. Мгновение тишины — и приглушенный удар.
Без единого слова они выскочили из покореженного гиромобиля и помчались по длинному, пологому подъему шоссе. В ограждении зияла тридцатифутовая брешь. Дюжина машин — в основном, современные гиромобили — скопилась вокруг. Бледные водители цеплялись за погнутые стойки, пытаясь разглядеть что-нибудь внизу, на дне пропасти.
Протиснувшись вперед, Воль и Грэхем тоже перевесились через перила.
Там, далеко внизу, на противоположной стороне улицы, проходившей под поперечным шоссе, виднелась бесформенная груда металла — трагический итог погони. Глубокие борозды, оставленные рухнувшей машиной, тянулись по фасаду здания, десятью этажами ниже места, где стояли Грэхем и Воль. Колея, уводившая в мир иной…
Один из глазеющих водителей тараторил, ни к кому не обращаясь:
— Ужас! Чистый ужас! Он, должно быть, рехнулся. Просвистел, как пушечное ядро, снес ограждение и врезался в дом! — Зевака облизнул губы. — Ну и загремел! Что твой жук в консервной банке. Ужас, да и только!
Говоривший выразил чувства, обуревавшие всех остальных. Грэхем ощутил их волнение и страх. Их возбуждение, вурдалачий трепет, сплачивающий толпу, — а она, как и всегда в подобных случаях, уже роилась на дне трехсотфутовой пропасти.
“Массовая истерия — заразительна, — думал Грэхем. — Она растекается, словно незримый дымок дьявольских курений. Так и поддаться недолго. Даже уравновешенный человек может опьянеть, оказавшись в толпе. Опьянеть от могучего стадного исступления. Исступление — вкрадчивая отрава!”
Покуда он стоял, как зачарованный, глядя вниз, накатило иное чувство, прогнавшее мрачные раздумья, — страх, перемешанный с раскаянием. Подобное, пожалуй, испытывал бы чужестранец, угодивший в заморскую страну, где инакомыслие карается, а безопасные, ненаказуемые в родном краю суждения того и гляди приведут прямиком на виселицу. Чувство было столь острым и сильным, что пришлось основательно потрудиться, дабы обуздать разыгравшееся воображение. Оторвавшись от зрелища, открывавшегося с высоты, Грэхем толкнул Воля в бок:
— Здесь больше делать нечего. Мы шли за Дейкиным до конца — и вот он, итог. Пора…
Воль неохотно попятился от провала. Потерпевший фиаско вертолет уже садился на “воздушку”, и лейтенант устремился к нему.
— Воль, из отдела по расследованию убийств, — коротко представился он. — Вызовите Центральное управление. Пусть мою машину отбуксируют в ремонт. Скажете еще, что я скоро позвоню и представлю рапорт.
Возвратившись к водителям, продолжавшим толкаться у ограждения, лейтенант опросил их и отыскал человека, направлявшегося в сторону Уильям–стрит, — обладателя древней четырехколесной таратайки, едва способной с адским грохотом выжать из себя пятьдесят миль в час. Воль снисходительно принял предложение подвезти, презрительно сморщил нос и забрался в кабину.
— Одни идут в ногу со временем, другие забегают вперед, а третьи безнадежно плетутся в хвосте. — Он брезгливо ковырнул потертую обивку сиденья. — Эта окаянная колымага была пережитком прошлого, еще когда Тутик воздвигал свои пирамиды.
— Тутанхамон пирамид не строил, — возразил Грэхем.
— Значит, братец Тутика. Или дядюшка. Или субподрядчик — один черт.
Водитель выжал сцепление и с ревом рванул вперед — да так, что голова у Воля дернулась. Лейтенант выбранился и обиженно обратился к Грэхему:
— Почему, спрашивается, я все время таскаюсь за вами по пятам? А потому: любому работяге приходится делать что велят. Никак, правда, в толк не возьму, что вы ищете — ежели ищете вообще. Вашему ведомству известны вещи, не предназначенные для прессы?
— Нам известно то же, что и вам. Просто у меня возникли смутные подозрения, а начальство приняло их всерьез. — Грэхем задумчиво рассматривал пожелтевшее от времени выщербленное ветровое стекло. — Я первый почуял неладное. А теперь за все мои заслуги придется либо раскапывать истину, либо трубить отбой.
— Выходит, я должен уступить вам пальму первенства по части подозрений? — Воль заерзал на сидении и жалобно воскликнул: — Подумать только! Сыщик, при исполнении обязанностей — ив таком драндулете! Ну и ну! Все вокруг только тем и занимаются, что помирают — вот мы и трясемся на катафалке. — Он опять поерзал. — Если так и дальше пойдет — вымажут меня дегтем и в перьях обваляют! Ладно уж, — покуда голова в полном порядке, останусь вместе с вами.
— Благодарствуйте, — Грэхем усмехнулся, разглядывая своего спутника. — Кстати, как тебя звать–величать?
— Артом.
— Спасибо, Арт.
Глава 3
Квартиру Дейкина обыскали со всей дотошностью, однако не обнаружили ни душераздирающей предсмертной записки, ни спрятанных в тайнике бумаг — словом, ничего хоть сколько-нибудь необычного.
Эта попытка решить головоломку привела в тупик.
Правда, Воль наткнулся на грубую модель верньера, собранную самим изобретателем, и теперь развлекался, проецируя на маленький экран стандартный стереоскопический куб. Поворачивая микрометрический винт, он то сжимал геометрический каркас, делая его почти плоским, то растягивал в виде нескончаемого тоннеля.
— Ловко! — приговаривал он.
Грэхем вышел из дальней комнаты, неся полупустой пузырек иода.
— Разыскал по чистому наитию. Полюбуйся: стоял в аптечке рядышком с целой кучей снадобий от всех мыслимых болезней и недугов. Хватило бы на добрый лазарет. Дейкин всегда был порядочным ипохондриком. — Он водрузил пузырек на стол и мрачно уставился на него. — Так что склянка эта ровным счетом ничего не доказывает. — Грэхем окинул помещение угрюмым взглядом. — Здесь мы только время теряем. Я хочу повидаться с доктором Фосеттом из Государственной Психиатрической Лечебницы. Подвезешь?
— Сначала звякну. — Воль вызвал управление, положил трубку и сказал: — Дейкина вскрывать не стали — вскрывать, по сути, нечего. — Он убрал верньер на место, засунул пузырек в карман и открыл дверь. — Едем! Поглядим на твою психушку. При такой жизни в один прекрасный день она, того и гляди, станет нашим родным теплым домом.
Гудзон окутывался тьмой. Унылая луна хмуро взирала на мир сквозь рваные облака. Словно желая скрасить мрачное зрелище, вдали вспыхивали кроваво–красные буквы пятидесятифутовой неоновой рекламы, через равные промежутки времени повторяя радушное приглашение: ЗА ПИВОМ ВСЕГДА СПЕШИТЕ СЮДА! Взглянув на рекламу, Воль, сам того не заметив, облизнулся. Нетерпеливо прохаживаясь взад и вперед, они поджидали вызванный гиромобиль.
Наконец, машина подъехала, сверкая фарами и гудя. Воль приблизился и сказал одетому в полицейский мундир водителю:
— Править я буду сам. Едем в Олбэни.
Усевшись за руль, он подождал Грэхема и резко рванул с места.
— Мы спешим, разумеется, — но не до такой же степени! — запротестовал Грэхем.
— Что это значит?
— Я, видишь ли, предпочитаю прибыть на место в целости, а не по частям. В разобранном виде человеку не совсем уютно.
— Тем, кому ты садишься на хвост, тоже становится не совсем уютно. Слушай, а ты, ненароком, не совладелец местного кладбища? — По упитанной физиономии Воля поползла выразительная ухмылка. — Правда, в твоем обществе чувствуешь приятную уверенность.
— А именно?
— Можно быть уверенным, что умрешь на боевом посту.
Грэхем усмехнулся, однако ничего не ответил. Машина прибавила ходу. Когда минут через двадцать они взяли очередной поворот, пришлось опять ухватиться за поручень. Грэхем опять промолчал. Гиромобиль неудержимо летел на север, и через несколько часов — неплохое время даже для Воля — оказался в Олбэни.
— Далековато я забрался от родных краев, — заметил Воль, подруливая к цели путешествия. — А посему отказываюсь числиться официальным лицом. Ты просто–напросто прихватил с собою приятеля.