Страница 101 из 112
Посмотрев на всех пытливым взглядом, Саймс негромко сказал:
— Мы с вами очутились по воле случая, как мне кажется, на шестой планете системы 3М17, на Вальмии, далеко не лучшей из планет. — Он бросил мгновенный взгляд на сверкающее светило. — Безусловно, в космосе достаточно планет получше этой, но выбирать не приходится.
— Мы спаслись, — раздался голос Макса Кесслера, командира третьей вахты, — и должны быть благодарны планете за то, что она приняла нас.
— Главное сейчас — выжить, — возразил Саймс, — а это далеко не просто. — Он оценивающе окинул каждого. — На Вальмии под защитным куполом есть спасательная станция, расположенная на сороковой параллели. Доберемся до нее — уцелеем. Это наша единственная надежда. — Он сделал паузу, чтобы дать возможность осмыслить важность сообщения. — Предположительно, идти нам придется около двух тысяч миль.
— Делая по сорок миль в день, — быстро прикинул Кесслер, — можно добраться за пятьдесят дней. Справимся.
— Зорок милев! — взволновалась миссис Михалич, вцепившись в руку мужа. — Мы не деладь сорок милев, Григор.
Пухлолицый и коренастый, как она, супруг ласково похлопал ее по руке.
— Лудше взядь и змодредь, как будед.
Билл Молит, разглядывая эту пару, подумал, что случай был несправедлив в выборе тех, которым выпало счастье спастись после катастрофы. Чересчур много погибло настоящих людей, когда метеорит расколол “Стар Куин”. Грохочущий ад, оглушительный свист улетучившегося воздуха — и вмиг погибли: Эйнсворт, Олкок, Бенкас, Балмер, Блендел, Касартелли, Кейз, Корриген. Прекраснейшие люди отправились к праотцам. Из всех спасшихся чего-то стоили только трое, вернее четверо, если считать Фини, ирландского терьера покойного капитана Риджуэя. Себя Билл Молит, помощник инженера первой вахты, посчитал в числе тех, кто стоил того, чтобы остаться в живых. Еще бы: двести фунтов мускулов, покрытых густой вязью татуировки, представляли собой отменного специалиста, как и Саймс с Кесслером.
Что касается остальных, то d космосе сейчас плыли раздувшиеся безжизненные тела людей, в тысячу раз более достойных, чем этот сброд. Взять тех же Михали–чей, всего–навсего простых земледельцев, не умеющих совсем говорить по–английски. Откуда ни посмотри — полные ничтожества, приземистые, близорукие, бестолковые, старые и уродливые.
Познакомился он с миссис Михалич в первый день полета, когда она, испуганная раздавшимся вдруг жужжанием и глухим постукиванием, обеспокоенно спросила;
— Эда што дакой?
— Эда, — ответил ей Молит с насмешкой, которую она не заметила, — водяные назозы, кодорый кашаед вода.
— Ах, вод што, — с каким-то идиотским облегчением проговорила миссис Михалич. — Ошен благодарю.
— Не здоид благодарнозд, — фыркнул он.
Парочка избранных, выхваченных из пучины смерти, ни за что ни про что получивших право на жизнь, в котором было отказано другим. Уж как-либо вселенная обошлась бы без них. А в данном случае эти Миха–личи будут настоящим балластом в предстоящем длительном путешествии. Принесут лишние хлопоты в пути: за них нужно нести ответственность, заботиться, тогда как любые два члена экипажа, погибших в тот ужасный миг, стали бы теперь подспорьем.
Или вот еще один, кому посчастливилось уцелеть: рабочий машинного отделения Гэннибэл Пэйтон, высоченный негр с широкой белозубой улыбкой и мягким голосом. Такой спасся, а более достойные люди распрощались с жизнью. И в этом Молиту виделась чудовищная несправедливость.
Такие же чувства вызывал неизменно вежливый желтолицый субъект по прозвищу Малыш Ку, необыкновенно худое существо, выполнявшее до разразившейся катастрофы всевозможную черную работу в офицерской столовой. Никто не знал его настоящего имени. Может быть, его звали Квок Синг или как-либо похоже, но отзывался только на прозвище, и открывал рот тогда, когда к нему обращались, в другое время молчал как пень.
А этот последний пассажир с Земли, смуглый, черноволосый, кричаще одетый, надо думать, первым оказался в спасательной шлюпке. Кто-то говорил, что Сэмми Файнстоун, так звали его, — преуспевающий торговец редкими драгоценными камнями, а такие, в представлении Билла, не марают себе рук честным трудом.
В это время Саймс продолжал говорить:
— Я маловато знаю о Вальмии, чтобы вспомнить достаточно существенное. Почерпнуть откуда-нибудь сведения нет возможности. — Ни тон, ни взгляд не дали присутствующим и тени надежды. — Возможно, на наше счастье, среди нас найдется человек, знающий об этой планете больше меня?
Угрюмое молчание нарушил один Молит:
— Только и того, что слышал о ее существовании.
— Да–а, — произнес Саймс. — Я точно помню, что планета никогда не предназначалась для заселения, из чего следует вывод о ее непригодности для жизни человека. Припоминаю, как я уже говорил, что есть здесь спасательная станция.
— А вы не помните, почему условия оказались непригодными? — спросил Кесслер.
— Нет, но полагаю, причины тут обычные: состав атмосферы, опасные для человека формы жизни, несъедобные или даже ядовитые плоды, воздействие солнечного излучения.
— Может быть, здесь действует один из предполагаемых факторов, не помните, случайно?
— Нет, не знаю, — помрачнев, ответил Саймс. Хотя, если не ошибаюсь, над спасательной станцией есть воздухонепроницаемый купол, что свидетельствует о невозможности проживания человека без такой защиты. Просто так сооружать купол никто не будет.
— Это означает, — произнес тихо Кесслер, поймав взгляд Саймса, — что времени у нас совсем немного?
— К сожалению, вы правы.
— И неизвестно, какой промежуток времени нам отпущен — недели, дни или часы?
— Да. — Саймс напряженно отыскивал в дальних закоулках памяти необходимую сейчас информацию. — По–моему, здесь что-то неладно с атмосферой, но точно сказать не могу.
— На запах и вкус — воздух как воздух, — сделав глубокий вдох, отметил Билл Молит. — Несколько густоват, перенасыщен незнакомыми запахами, но терпеть можно.
— Это не метод определения состава воздуха., — заметил спокойно Саймс. — То, чем нам приходится сейчас дышать, может убить через полгода, а то и раньше.
— Выходит, чем скорее мы доберемся до станции, тем лучше, — сказал Сэмми Файнстоун.
— Это имеет отношение ко всем! — взвился Билл, бросив в сторону Сэмми полный неприязни взгляд.
— Он сказаль “мы”, а не “я”, — уточнила миссис Михалич.
— Ну и шдо? — Молит” ее одарил таким же взглядом.
— Замолчите! — Саймс резко повысил голос. — Доберемся до безопасного места, тогда и бранитесь. А сейчас у нас есть чем заняться. — Он указал на космошлюпку. — В первую очередь необходимо вынести тела покойников и похоронить их честь по чести.
Все притихли. Макс Кесслер и Ганнибал Пэйтон вынесли тела погибших из шлюпки и положили на фиолетовый мох, ковром расстелившийся под ногами. Им ничем нельзя было помочь еще тогда, когда Кесслер за пять секунд до того, как шлюпка оторвалась от разваливающегося корпуса, втащил их в тамбур. Теперь они лежали на чужой планете, и с неба немилосердно палило огромное голубое солнце, придавая лицам покойников ужасный зеленоватый оттенок.
Из космошлюпки достали лопату и, сменяя друг друга, вырыли две могилы в темной почве, издававшей неприятный запах старого ржавого железа. Все в полном молчании склонили головы, когда тела погибших опустили в ямы, ставшие последним приютом, только миссис Михалич громко всхлипывала.
Саймс поднял глаза на пламенеющее небо и, держа в руке фуражку, произнес:
— Феерти был католиком, и не его вина, что в момент кончины с ним рядом не было священника. Господи, не осуждай его за это, прости его.
Он замолчал, сконфуженный такой необычной ролью. Миссис Михалич по–прежнему неудержимо всхлипывала, Саймс продолжал, не опуская взгляда с чужого небосвода,
— Мадоч был неверующим и не скрывал этого. Но человек такой же хороший, как Феерти, Они были честными и порядочными людьми. Господи, прости им те незначительные прегрешения, которые могут уменьшить их достоинства, и даруй им отдохновение в этой последней обители.