Избранное

Долго догонять ему не пришлось, он застал его в корчме, уже слегка подвыпившим. Увидав милиционера, корчмарь неслышными кошачьими шажками заскользил вдоль столиков, усердно вытирая их передником. Глуховатый и подслеповатый сват не сразу заметил Мравова, попытался встать, крикнул: «Эй, сват!», но запнулся, больше не мог ни слова сказать, ни сесть. Иван Мравов поддержал его, старик выпрямился, стоит бледный, руки трясутся. Уткнулся лицом Ивану в плечо, хлюпает носом и скулит: «Сват… Ох, сват…»

Едва Иван Мравов спросил про австрийскую наполеоновку, как глуховатый и подслеповатый старик во всем сознался. Его, мол, аж в жар бросило, когда он увидел, что мальчонка играет золотыми монетами, и он подумал, что не зря, выходит, люди болтают, что у милиции денег куры не клюют, потому большие выкупы берет со всяких бывших; те, чтоб шкуру спасти, готовы что угодно отдать. Увидав, значит, что внучок играет золотыми монетами, он спросил сноху, откуда они взялись, а та сказала, что брат принес их мальчонке поиграть. А у него сосед двух поросят отдает по дешевке, он и подумал, у свата, мол, не убудет, если я заберу таймом одну монетку, и, значит, взял да поскорей восвояси. По дороге смекнул, что умней всего будет монету эту сбыть, а то соседи удивятся, откуда у него золото взялось, и пойдут всякие толки. Он завернул на постоялый двор, пропустил стаканчик, порасспросил корчмаря, как сейчас насчет золотых денег, покупают ли, продают, как в прежнее время, корчмарь на это сказал, что сейчас на золото особый спрос, потому что идет слух про денежную реформу, а у людей деньги припрятаны, всякий, кто нажился на черном рынке, норовит теперь вложить деньги в товар или в золото. Тогда он спросил корчмаря, не купит ли тот у него наполеоновку, корчмарь, правду сказать, долго думал, тоже пропустил стаканчик, а под конец сказал, что купить он может, но только чтоб сделать ему одолжение, раз уж он собрался покупать поросят у соседа, и потом тут ведь постоялый двор, всякий народ через него проходит, авось подвернется покупатель.

— Все в точности так, — поспешно подтвердил корчмарь. — На что мне-то наполеоновки, просто хотел человеку одолжение сделать! Наполеоновки нам не по зубам. Они сейчас утекают к бывшим — к фабрикантам, адвокатам, докторам да торговцам — по причине слухов насчет денежной реформы.

Сержант спросил, где эта золотая монета, старик с корчмарем переглянулись. Старик сказал:

— Имей в виду, сват, тебя тоже обдурили.

— Это как же? — спросил Иван Мравов.

— А так, что монета оказалась фальшивая! — объяснил старик.

— Именно что фальшивая, — подтвердил корчмарь, передернув плечами.

И опять пошел обходить столики своими кошачьими шажками.

Иван успел заметить пугливые огоньки в глазах корчмаря и еле различимую насмешку в уголках рта. Он и ходил по-кошачьи, и на милиционера поглядывал тоже по-кошачьи.

«Насмешки строит, мошенник!» — подумал сержант, походил немного взад-вперед, потом шагнул к насторожившемуся корчмарю.

— Не может та монета быть фальшивой, — сказал он. — Как вы определили, что она фальшивая?

— Чего? — спросил старик.

Иван Мравов повторил вопрос, и тогда старик сказал, что корчмаря взяло сомнение, и он секачом рассек монету пополам. Она оказалась фальшивой.

— Я должен сам посмотреть! — сказал сержант и велел корчмарю отдать разрубленную монету.

Корчмарь попятился к стойке, зашел за нее, неотрывно глядя на милиционера. Огоньки в его глазах погасли, складки у рта залегли глубже, лицо помрачнело.

— Вот этим секачом мы ее разрубили, потому что меня вправду взяло сомнение. — Он протянул сержанту секач, но тот взять секач отказался, отодвинул в сторону. — Сейчас ведь столько жулья развелось, в два счета обманут, потому меня сомнение и взяло, давай, говорю твоему свату, разрубим ее, вдруг она фальшивая, а если не фальшивая, возьмем за нее хорошую цену, хоть она и разрубленная. А оказалась она — фальшивая!

— Тут какая-то ошибка, не может она быть фальшивая! — повторил Иван и потребовал, чтобы корчмарь показал ему монету.

Тот долго рылся в ящике, но в конце концов протянул сержанту разрубленную надвое наполеоновку и опять показал на секач, которым его разрубили. Иван на секач даже и не взглянул, взял обе половинки, положил на ладонь и с большим трудом скрыл свое удивление.

Напомню читателю, что на фальшивых цыганских монетах был вычеканен Франц Иосиф, то есть были это так называемые франциосифовки, или австрийские наполеоновки. Разрубленная же монета на ладони у сержанта не была австрийской наполеоновкой. На ней был изображен петух, и в народе эти золотые зовутся турецкими кругляками.

— Правда, фальшивая, — сказал Иван и, покачав головой, опустил монету в карман.

Корчмарь с облегчением перевел дух, сказав: «Поставим на этом деле крест», и поспешил поднести милиционеру стаканчик; руки у него еще дрожали. Иван Мравов с жадностью, одним духом осушил стакан, но ему даже не обожгло горло, потому что куда сильнее обожгла его голову страшная мысль.

— Пошли! — приказал он корчмарю.

Тот кинул взгляд на старика, старик сидел, уставившись в свой стакан, оглянулся на дверь — дверь была закрыта — и кошачьими шажками последовал за милиционером во внутреннее помещение корчмы. В кошачьей его поступи сейчас проглядывала неуверенность, он, казалось, спотыкался на гладких досках пола. Иван Мравов закрыл дверь, та громко скрипнула, и небрежным жестом расстегнул кобуру, однако пистолета вытаскивать не стал.

— А теперь выкладывай австрийскую наполеоновку моего свата, — приказал он корчмарю, — и рассказывай все, что знаешь про турецкий кругляк, только толком и по порядку. Нам известно, что настоящую монету ты сунул в карман, а старику, благо он подслеповат, показал фальшивую, еще раньше разрубленную пополам. Мы нарочно его к тебе с этим подослали.

— Выходит, старик работает на милицию, — сказал корчмарь.

Он порылся в карманах, хотя рыться особенно-то было незачем, кроме наполеоновки, в карманах у него ничего больше не было. Вынув монету, он положил ее на стол. Монета была теплая и потная.

Прошу у читателя извинения, что мой рассказ приобретает детективный оттенок, но обстоятельства вынуждают нас еще немного задержаться на постоялом дворе. Постараюсь со временем опять вывести вас на чистый воздух, на волю, и вместе с Иваном Мравовым пройти по притихшим улицам села. С нами вместе по большаку или в прохладной траве поскачут лягушки, а вдогонку полетит голосистое петушиное кукареканье…

Воздух в комнате стоял тяжелый, на полу валялись дохлые мухи и букашки. Корчмарь чуть ли не на цыпочках обошел стол и сел напротив сержанта.

— Мне рассказывать нечего, — проговорил он. — Что я могу рассказать?

— Зачем вам понадобилось разрубать монету? — спросил Иван Мравов. — Все монеты следовало отдать целенькими. Это ведь для наживки.

— Он мне не говорил, что для наживки. — Корчмарь несколько приободрился.

— Как будто ты сам не догадался, что для наживки!

— Нет! Я вообще не хотел влезать в это дело, но он мне пригрозил и заставил их купить. И поскольку я подозревал, что он ваш доверенный человек, работает, так сказать, на нашу власть, я и согласился.

— А для чего ты ее разрубил?

— Покупатели заставили. Засомневались, настоящие ли монеты, я я ничего им сказать не могу, мне, говорю, один человек с ближних выселок — оставил на продажу несколько монет, я и продаю, чтоб человеку одолжение сделать, потому что тут постоялый двор и всякий народ через него проходит. Покупатели все равно сомневаются, ведь большие деньги уплатили, разрубили мы одну монету, оказалось — фальшивая.

— Одна фальшивая, а другие?

— И другие оказались фальшивые. Люди пришли с меня деньги назад требовать, стали грозить, что, если я не отдам, властям донесут. Я тогда и сказал Матею, чтоб вернул деньги, потому люди обижаются, а он обругал меня, пригрозил, что пристукнет, потом, правда, помягчал, обещал деньги отдать, но потребовал назад золотые монеты. А я-то их уже людям отдал и сказал Матею, что, когда он мне деньги вернет, я у тех людей монеты возьму и ему отдам. А он до сих пор денег мне не отдал. Сперва говорил, что отдаст, отсрочки просил, потом стал приходить сюда, крепко выпивать, и говорит, что ничего платить не собирается, даже еще грозится, что здесь пух и перья полетят, вымогателем обзывает, иностранным агентом, мошенником и злодеем. А какой я злодей?