Избранное

Не говоря ни слова, он осенил себя крестом и повел Амина Филиппова в церковь. Из темноты бесшумно, чуть ли не бесплотно выступили остальные кладоискатели, бесшумно и бесплотно заполонили церквушку, монах зажег свечу, передал ее Амину Филиппову, чтоб посветил, и подошел к образу святого Димитрия на красном коне, поражающего копьем зеленого дракона. При свете свечи дракон казался оранжевым. Монах оглянулся на стоявших у него за спиной людей, половина лиц пряталась в тени, и тихо произнес: «Прости меня, отец игумен, вечной твоей памяти ради творю сие!» Амин Филиппов полез за пазуху и вынул оттуда узелок. «Вот деньги», — сказал он.

Монах в руки денег не взял, велел положить их на дискос, сказал, что не притронется к ним, они пойдут на каменный крест святому игумену. После этого он сдвинул с места святого Димитрия вместе с конем и змеем.

Разбуженные букашки разбежались в испуге из темных своих норок, упал, стукнувшись спинкой о каменные плиты пола, жук, монах сунул руку за икону и вытащил оттуда пыльный полотняный мешочек. Он протянул мешочек Амину Филиппову, тот благоговейно принял его, и если бы вы, читатель, могли увидеть его в эту минуту, он напомнил бы вам святого — в одной руке свиток, в другой — свеча. Глаза кладоискателей засветились фанатическим светом. Думаю, что в эту минуту от их группы исходило больше силы и фанатической веры, чем от всех изображенных на иконах святых вместе с сорока великомучениками, каждый из которых прижимал дланью свою диафрагму. Великомученики, если верить богомазу, хоть дышали правильно, на три счета, как учат йоги, а люди Амина Филиппова вообще перестали дышать.

Перестали они дышать оттого, что наконец-то заполучили таинственную, оставшуюся еще от времен царя Ивана Шишмана карту всех святых и нечистых мест.

Только у монаха вид был подавленный, как у человека, совершившего святотатство или грехопадение.

10

Цыгане предприняли последнюю, отчаянную попытку уломать Ивана Мравова. Они поджидали его на шоссе возле чешмы Илинец, чтобы потолковать с глазу на глаз, но сержант сказал, что они могут говорить и при Матее. Сначала Мустафа наотрез отказался, настойчиво просил сержанта поговорить с ним наедине, но, поскольку Иван Мравов стоял на своем, Мустафе пришлось уступить. Он сказал, что табор решил взять под свое покровительство милицию, весь милицейский участок вместо с входящими в него селами, деревнями и выселками, со всем имуществом, какое на этой территории имеется, — домашним скотом, поленницами дров, пасеками, печами для обжига извести, лесопильнями, сыроварнями, всякого рода земледельческими орудиями и прочим. Сержант не мог никак уразуметь, как это табор возьмет его под свое покровительство.

— Под полное наше покровительство, — заверил Мустафа, — и благодаря этому вы выйдете в передовики, вам дадут повышение в чине, потому что, раз табор берет участок под свое покровительство, мы даем милиции клятву не посягать ни на общественное, ни на частное имущество. А если случайно что-то пропадет — лошадь, скажем, корова, овца, пчелиный улей и тому подобное, — то цыгане тут же раздобывают похищенное на соседнем участке и доставляют в Разбойну!

Таким же вот образом, объяснял Мустафа, до Девятого сентября они взяли под свое покровительство полицейский участок и, что бы в этой околии ни исчезло, раздобывали в соседней, но здешний полицейский начальник оказался собакой, никакой от него благодарности, только и знал, что гнать отовсюду, так что правильно народный суд сделал, что засудил его и прикончил. Сейчас милиция нас не гонит, а наоборот, и в благодарность табор единодушно решил взять участок под свое покровительство. Но об этом никто, кроме них двоих, знать не должен, надо лишь скрепить уговор честным словом. А уж остальное цыгане берут на себя, никто ни о чем не узнает, а народ, по словам Мустафы, у них в таборе — сплошь умельцы, до самого Дуная ищи, других таких умельцев не сыщешь.

— Взять, к примеру, хоть этого, — показывая на конокрада, убеждал он сержанта, — из всех умельцев умелец, из-под тебя лошадь уведет, а ты и не почувствуешь. (Конокрад, по-прежнему с обмотанной тряпьем головой, в подтверждение его слов кивнул.) Однажды он, к примеру, увел коня из-под одного пьяного торговца и вместе с конем обернулся невидимкой, а торговец вмиг протрезвел и как увидал, что нету под ним коня, а только седло да еще поводья пустые болтаются, так у него волосы дыбом встали. Такое взяло его удивление, такой страх, что он упал с седла и расшибся чуть ли не до смерти. Вот до чего умелый этот цыган, а у нас есть и почище его умельцы. Так что если будет между табором и милицией уговор, то на всем милицейском участке перышка лука никто не украдет, а если украдет, то такое же перышко будет украдено хоть за тридевять земель и доставлено сюда.

С негодованием отклонив предложение Мустафы, сержант еще раз пригрозил, что передаст всех цыган прокурору, потому что мало того, что они угнали лошадь и пытались подкупить его фальшивыми деньгами, так теперь еще имеют наглость предлагать ему жульнический союз да еще сулят возмещать краденое с помощью краж в соседнем участке.

— Соседний участок — Мемлекетова, — сказал он Матею, — пусть скажут спасибо, что попали в руки не к нему, а к нам!

Матей согласился, что, попади табор в руки к Мемлекетову, от них бы только перья полетели!

Излив свое негодование, сержант неожиданно проявил интерес к исчезновению перышка лука и спросил Мустафу, почему, к примеру, в селе должно исчезнуть перышко лука, а не лошадь, к примеру, или что подороже?.. В мозгу у него вновь шевельнулось воспоминание об убийстве Илии Макавеева и о грядке с луком в Чертовом логу, убранной так, словно по ней прошлись метлой. Мустафа на это ответил, что про лук сказал просто к примеру, потому перышко лука — это самое пустячное дело и позарится на него только самый пустячный человечишка, оттого он про лук и сказал.

Здесь, у чешмы, Иван Мравов во второй раз увидал злобную тетку и девушку из Чертова лога. Хотя жара стояла неимоверная, на девушке было столько всего накручено, что хватило бы на двоих, — кочан капусты, да и только. Несмотря на множество одежек, девушка шла босиком. Черная усатая тетка с большими ушами, которые в здешних краях считаются признаком долголетия (цыганки тоже утверждали, что у кого большие уши, тот живет дольше тех, у кого маленькие), поздоровалась, сказав: «Бог в помощь», но таким злым голосом, будто говорила: «Да разразит тебя господь!» или что-то в этом роде, а ее дочь глупыми своими глазами глянула на милиционера, глянула на Матея, улыбнулась обоим глупой улыбкой, высунула кончик языка и облизнулась.

— Приглянулись мы с тобой этой девахе, — сказал Матей Ивану Мравову и в свою очередь улыбнулся ей, а когда обе женщины ушли в сторону монастыря, свистнул им вслед. Девушка, наверно, услыхала свист, оглянулась, но мать дернула ее за руку и принялась отчитывать.

По дороге в село Иван Мравов несколько раз вспоминал про перышко лука и несколько раз спрашивал Матея, отчего все-таки цыгане упомянули о перышке лука, нет ли тут какой связи с той грядкой в Чертовом логу и с убийством Илии Макавеева. Матей сказал, что он выбросил из головы эту цыганскую рвань, и долго смеялся, вспомнив предложение Мустафы взять шефство над милицией.

— Что они тебе еще предложат? — спрашивал он сержанта. — Бьюсь об заклад, всю ночь будут головы ломать и завтра в участок явится делегация с новым предложением. Смотри, как бы не соблазнили тебя какой-нибудь цыганкой. Видал, какие у них в таборе красавицы? Есть совсем белокожие, белее болгарок. Либо в детстве украденные, либо подкидыши!

— Думаю, больше им предложить нечего! — сказал Иван.

Табору и вправду больше нечего было предложить, но как только милиционер и его помощник ушли, цыгане собрались у одного из шатров и стали ломать голову над очередным отчаянным предложением.

Когда Иван Мравов опять зашел к сестре, племяннику уже приелись сверкающие кружочки. Иван подобрал их с пола и с удивлением обнаружил, что одной монеты не хватает. Обшарил всю немудряще обставленную комнату, но недостающей монеты не нашел и спросил у сестры, не приходил ли в дом кто чужой. Сестра сказала, что чужих никого не было, а приходил свекор насчет покупки двух поросят, но его разобрало беспокойство, и он ушел, не дождавшись сына. Сержант заторопился, вскочил на велосипед и помчался догонять своего глуховатого свата.