Избранное

Но робот был беззвучен.

Она огляделась. Луга, деревья, кусты, казалось, лениво дремали, разморившись от зноя. Джанкарло, подумалось ей, беспокоился, чтобы я голая не ходила. С чего бы это? Неужели?.. Ей стало весело. Эта нелепая мысль все более смешила ее. Неужели они построили робот, способный?..

А если?.. Кто ее здесь увидит? Кто и что узнает? Почему не попробовать? Может быть, полоса из упругого вещества — орган чувственного восприятия.

Ольга раскинула руки и, бесстыдно выпрямившись, прикоснулась грудью к горячей поверхности. Появится ли со стороны робота признак понимания?

Там, за полосой, в чреве машины, вновь ожило — или ей это только почудилось? — то самое жужжание, резкими рывками переходящее на более высокие тона. Послышались два-три сухих щелчка, словно срывались пружины, высвобождая новые потоки энергии. Стена слегка завибрировала.

— Первый, — сказала Ольга тихо. — Первый, ты чувствуешь меня?

Наверно, из какого-то громкоговорителя, установленного непонятно где, а может быть, из самого павильона донеслось сбивчивое клокотание: гр-р-р-р, гр-р-р-р! — совсем не походившее на осмысленную речь.

Продолжая прижиматься всем телом к роботу, женщина подняла глаза. Прямо над ней вдоль карниза что-то медленно перемещалось. Она в любопытстве отступила и пригляделась. Это были антенны, разные — в виде шеста, ракетки, сетки, кисти; внезапно проснувшись, они изгибались едва уловимыми фиксированными движениями.

Но справа, внизу, почти на уровне земли, что-то еще привлекло ее внимание. В стене, которая производила впечатление монолитной и гладкой, возникла и стала медленно расширяться тонкая темная горизонтальная прорезь.

Безотчетный страх сковал Ольгу, перехватило дыхание. Присмотревшись, она, кажется, поняла: вделанный в углубление стены с такой точностью, что не различить, некий орган — рука, антенна или что-нибудь в этом роде — пытался выйти наружу. Как он выглядел? Что там было — щипцы, крючки или же инструмент для захвата?

Поборов оцепенение, она оттолкнулась от стены и отбежала вниз по склону метров на тридцать. Теперь она чуть не кричала от боли в исколотых ступнях.

Затем съежилась на корточках и, стараясь отдышаться, стала смотреть.

Рука — а это действительно оказалась металлическая рука на шарнирах ползучим движением выдвинулась сантиметров на тридцать и замерла в нерешительности. Внутри что-то легко и глухо лязгнуло. Недвижные глазницы иллюминаторов продолжали — как казалось Ольге — рассматривать ее, нагую, скорчившуюся среди травы под обжигающим спину солнцем. Рядом в тишине сновал шмель, и вокруг деревьев у реки щебетали в тишине птицы. Но в этой тишине было слышно и угрюмое жужжание в утробе машины, похожее на тяжкую одышку.

Минуты две-три рука пребывала в неподвижности. Потом одним махом убралась в свое убежище, и ее белого цвета наружная часть вновь слилась с поверхностью стены, сделавшись неприметной.

Ольга усмехнулась. Она, несомненно, находилась вне досягаемости, и Первый Номер отказался от мысли захватить ее. А если бы захватил? Какая сила у этой металлической руки? Было бы больно? Сумела бы она вывернуться? Какие намерения имело чудовище? Потрогать ее? Обнять? Задушить?

Жужжание понемногу стихало, уходя в глубины робота. Наконец совсем исчезло.

— Первый! — позвала она теперь уже громко. — Ты сердишься, бедняжка Первый Номер?

Из каземата донесся слабый шум, похожий на хриплое бормотание. Но вскоре затих.

Напряженно прислушиваясь, Ольга внезапно вздрогнула от страха. Справа от нее — только тень попала в поле зрения — что-то промелькнуло.

Она резко обернулась; сердце колотилось отчаянно! Ох!..

Стало смешно. И легко. Нет, не какая-то еще одна электронная рука выскочила из-под земли, чтобы сцапать ее (именно это первым делом пронеслось в голове). Дикий кролик. Он прятался в кустах, поднимавшихся по склону почти до основания стен, а теперь, выскочив на лужайку, сидел метрах в пяти от сооружения.

Кролик нехотя пощипал траву, потом замер, подняв уши торчком, как будто перед надвигающейся опасностью. Лишь нос нервно ходил ходуном, нюхая воздух. Но, видимо, ничего не чуял.

Озираясь, зверек поднял голову туда, где три стеклянные глазницы нарушали целостность пейзажа.

Как молния, метнулось с грозным лязгом из стены тонкое щупальце, выброшенное пружиной. Ничтожная доля секунды. Кролик, не успев даже приготовиться к спасительному прыжку, беспомощно забился в клешне. Металлическая рука легчайшей конструкции с двойными шарнирами тем временем продолжала свое дело — сдавливала кролика. При каждом ее сокращении зверек извивался и тонко кричал. Но клешня глубже и глубже впивалась своими когтями в его тело.

— Отпусти! Отпусти! — крикнула Ольга в ужасе, не смея приблизиться. Вскочив на ноги, она искала камень, палку — что угодно. Но рядом ничего такого не было.

Кролик верещал. При очередном сокращении рука даже изогнулась от натуги.

— Отпусти! Отпусти!

Антенна подняла кролика над землей, описала дугу в сорок пять градусов и остановилась, направив клешню в сторону женщины. Когти раскрылись, зверек шлепнулся на землю в последних судорогах. Рука, вращаясь, вернулась в первоначальное положение, затем опустилась и очень медленно втянулась обратно.

Только тогда, несмотря на весь ужас, Ольга наконец осознала истину. И, спотыкаясь, побежала к берегу, где лежала ее одежда.

— Ты!.. Ты, мерзавка! — кричала она.

Солнце освещало пустынный, безлюдный луг и черный комочек меха, лежавший неподвижно.

Ночь. Идет дождь. Темно и холодно. Дождь небольшой, но ветер захлестывает его на террасы Первого Номера, протяжно завывая среди вышек и антенн на высоте около 1350 метров над уровнем моря.

Еще засветло над Тексерудской долиной поплыли облака. Направляясь к северу, они бросали огромные тени на луга, на леса и на скалистые горы, которые из лучезарных замков вдруг превратились в почти черные стены, изъеденные ветрами и зловещие.

Потом начали собираться тучи, образуя гигантские эфемерные крепости фиолетовых оттенков. Их масса, за неимением больше места на севере, стала понемногу сползать вниз. Из Тексерудской долины тоже поднимались тучи. Наконец образовался серый очень высокий и однообразный свод. Облака снизу все надвигались. В Долине Счастья наступила ночь, идет дождь, и со всех сторон жалобно завывает ветер.

Как всегда при смене погоды, у жены Эндриада мигрень, и она уже улеглась в постель, приняв две таблетки. В своем особнячке Исмани изучает отчеты и планы, полученные от Стробеле, потому что еще далеко не все понял и стремится освоить предмет. Супругам Стробеле не спится, они возбужденно беседуют и курят. Лейтенант Троцдем, о котором давно уже не было слышно, возможно, играет в карты со своими солдатами из маленького гарнизона в крохотной казарме далеко отсюда. Все они ничего не знают и даже не подозревают о том, что´ сегодня произошло. Лишь Ольгу Стробеле время от времени бросает в дрожь при воспоминании о событиях сегодняшнего утра. Она рассказала обо всем мужу, но тот не поверил и стал смеяться. Однако Ольга умолчала о своем ощущении в последний момент, когда ей открылось, что Первый Номер не мужчина, и стало гадко, и она убежала одеваться; жена ничего не сказала мужу, но не от стыда: Ольга с удовольствием основательно обсудила бы интересную тему, но ей доподлинно известно, что в таких делах муж — полная бестолочь и вдобавок начинен пуританством (хотя, наверное, именно поэтому она и согласилась выйти за него замуж: ужасно привлекала идея перевоспитать этого ханжу). Но даже Ольга, которая была столь близка к разгадке великой тайны, не знает, что´ произошло на самом деле.

Все началось около полудня. Неожиданно изменилось напряжение в комплексе аппаратуры восприятия. Манунта находился в зале управления и сразу это обнаружил. Тем временем Первый Номер завершал сложную математическую разработку. Без видимых причин — приборы давали нормальные показания — расчеты оборвались. Неужели напряжение полностью упало? После технической корректировки операции возобновились обычным порядком. И все же…