Свидетель защиты

Дождь немного утих, гром пророкотал глухо, видимо, где-то за горой. Андрею Аверьяновичу очень не хотелось покидать палатку, шлепать по воде и карабкаться на огромное, неохватное дерево. Он представил себе и мокрую колонну ствола, и первые сучья пихты высоко над головой. Не просто до этих сучьев добраться, даже с помощью веревки. Лет тридцать назад, когда он весил шестьдесят килограммов и лихо делал «склепочку» на турнике, пихтовый ствол не смутил бы его, но теперь эта гимнастика была ему, кажется, не по силам.

На той стороне реки стали видны деревья и скалы. С неба лило, не переставая, но сейчас это был все-таки дождь, а не водопад. Андрей Аверьянович до боли в глазах смотрел на одинокий валун, вросший в землю на склоне. Поток то подкатывал к нему, то отливал назад, готовясь для нового прыжка. Несколько раз валун торчал как голый остров. Но вода не смогла удержать своих позиций и откатывалась ниже, чтобы с новой силой ринуться на косогор. Вот уже с десяток минут она ни разу не захлестнула камень целиком, и Андрей Аверьянович проговорил с надеждой:

— Кажется, перестала прибывать.

Ему не ответили. Только спустя минут десять Валентин Федорович, который тоже, видимо, следил за рекой по какому-то ориентиру, сказал:

— Похоже, что держится на одном уровне.

Дождь утихал, теперь это не вызывало сомнений, редела водяная завеса, и открылся ближний снежник, стало видно, как по водотокам летели вниз одетые пеной потоки.

— Кажется, пронесло, — с облегчением сказал Прохоров.

Дождь все шел, но смирный, обыкновенный, река по-прежнему мчала бешеные волны мимо палатки, ревела, но вода больше не угрожала людям, она даже отступила немного, оставив в покое одинокий валун, который не выпускал из виду Андрей Аверьянович.

Путники вспомнили, что они сегодня не обедали, и наскоро поели.

Стало темнеть. Прохоров ухитрился разжечь костер, и все обсушились. Спать легли двое, третий должен был бодрствовать на тот случай, если ночью дождь усилится и река начнет прибывать. Чтобы не застала врасплох: с горной водой шутки плохи.

Первым вызвался дежурить Андрей Аверьянович.

— Все равно не усну, — сказал он, когда Валентин Федорович запротестовал и хотел уложить его спать. Ему и в самом деле не хотелось спать. Тело устало предельно: непривычная верховая езда, эта ужасная гроза с ливнем, заставившие испытать не только нервное, но и физическое напряжение — все это отчаянно утомило. Но сейчас он ощущал ленивый покой, состояние, которое хотелось пережить сознательно, продлить, наслаждаясь им. И голова была совершенно ясная, легко думалось. Шаг за шагом он перебрал в памяти события сегодняшнего дня, вспомнил удивительные эффекты грозы — негативное видение окружающего мира, этот гром, который катался от стены к стене, как живой, и нельзя было установить, где он возник и где угас. Горное эхо. В разных горах оно звучит по-разному, об этом он где-то читал. Как оно ведет себя в этом ущелье, он убедился сам.

И тут Андрей Аверьянович подумал о Кушелевиче и о том, как тот обернулся на выстрел. Точно ли на выстрел? Он обернулся на звук выстрела. И никого не увидел. И не мог увидеть, потому что там, куда он посмотрел, никого и не было…

Глубокой ночью Андрей Аверьянович разбудил Прохорова, а сам лег на его место.

— За время моего дежурства никаких происшествий не случилось, — пробормотал он, — дождь идет, но несильный.

Лег, укрылся с головой, думал, что уснет не сразу, но сон сразил моментально, и когда утром он открыл глаза, то в первое мгновение удивился, что в палатке светло — ведь он едва успел пристроить голову на вещевой мешок.

6

Дождь перестал еще ночью, и река поутихла, ушла в прежнее русло. Там, где она побывала, полегла трава, на месте вырванных кустов и деревьев зияли ямины. Прохоров, ходивший на разведку, сообщил, что у рощи гнутого бука смыло тропу.

Андрей Аверьянович пошел посмотреть. Метрах в ста от палатки тропа, идущая к перевалу, обрывалась, будто ее срезали: огромный пласт земли с тропой, со всем, что на нем росло, сполз в реку и следов от него не осталась.

Тучи, как и вчера, плыли над головой быстро, но уже в одном направлении. Седловина перевала то погружалась в туман, то проступала отчетливо со всеми своими снежниками.

Андрей Аверьянович вернулся к палатке. Мирно вился, истаивая среди деревьев, дымок от костра, в котелке закипал чай.

— Через часок тронемся в обратный путь, — сказал Прохоров.

— Чистая пропустит? — спросил Валентин Федорович.

— Если опять дождь не пойдет, через час пропустит.

— А на ту сторону реки можно перебраться? — спросил Андрей Аверьянович.

— Здесь едва ли, — ответил Прохоров. — Если выше подняться, то можно.

— Вам нужно на ту сторону? — удивился Валентин Федорович.

— Нужно. Одно предположение проверить. Для начала довольно будет, если кто-то один туда переправится. С ружьем.

— Я могу, — сказал Прохоров, — если надо.

— Надо, — подтвердил Андрей Аверьянович.

После завтрака Прохоров отправился вверх по течению и довольно скоро нашел место, где можно перебрести угомонившуюся реку. Когда он показался на том берегу, Андрей Аверьянович, пригласив с собой Валентина Федоровича, пошел к дереву, где стоял в день убийства Кушелевич.

— Теперь стреляйте, — крикнул он Прохорову.

Раздался выстрел, и Валентин Федорович, непроизвольно глянув за правое плечо, на три молодые пихты, вопросительно посмотрел на Андрея Аверьяновича.

— Эхо, — ответил тот. — Я подумал о нем ночью, когда вспомнил, как по ущелью катался гром.

— Значит, стреляли с того берега?

— Значит, могли стрелять и оттуда. Давайте-ка и мы перебредем и посмотрим, как он выглядит, тот берег.

На той стороне реки тоже обнаружилась тропка, не такая широкая и набитая, как на этой, но вполне сносная. С нее видно и дерево, за которым стоял Кушелевич, и рододендроны, в которых поджидал его Моргун. Стрелять можно было и в того и в другого, оба находились отсюда примерно на одинаковом расстоянии, метрах в сорока — сорока пяти.

— Если стреляли отсюда, — сказал Валентин Федорович, — то ни о каком случайном промахе и речи быть не может.

Андрей Аверьянович согласился: целиться в одного, а попасть в другого отсюда невозможно.

Вернулись на левый берег, и он попросил Прохорова стать на место, где упал Моргун.

— Возьмите ружье на руку, — скомандовал Андрей Аверьянович.

Прохоров снял ружье с плеча и бросил стволы на левую ладонь, при этом стал вполоборота к Андрею Аверьяновичу.

— Кушелевич утверждает, что Моргун стоял в таком положении, что ему оставалось только поднять приклад к плечу. Это и заставило Кушелевича укрыться за деревом.

— Так оно, видимо, и было, — согласился Валентин Федорович. — Вы вчера едва не заставили меня усомниться, но сегодня вы уже укрепили мою веру в то, что Кушелевич говорит правду. Все сходится.

— Не все, — возразил Андрей Аверьянович. Он достал из кармана блокнот и карандаш. — В медицинском заключении написано, что пуля вошла в горло убитого справа от кадыка, и, порвав пищевод и дыхательные пути, вышла слева. — Андрей Аверьянович на блокнотном листке нарисовал изгиб реки, поставил точки: две на левом берегу, одну на правом. Соединил их прямыми линиями и получился треугольник. Вершина падала на точку, в которой находился Моргун. В этой точке карандаш изобразил круг — со стрелочкой. — Представим себе, что это шея, — пояснил Андрей Аверьянович, — стрелочка — кадык. Положение списываю с натуры: так стоит и держится Прохоров. И что же получается? С той стороны реки стрелок не мог попасть в шею справа от кадыка, мой элементарный чертеж наглядно убеждает в этом.

— Но Кушелевич со своего места тем более не мог попасть.

— Совершенно верно. Если бы он выстрелил, то пуля пробила шею Моргуна не справа налево, а наоборот.

— И что же из этого следует?

— Видимо, следует предположить, что Моргун стоял не левым, а правым боком к Кушелевичу, а значит, не держал ружье на руке, а если и держал, то не угрожал им.