Девушка из Хиросимы

За окошком послышались шаги. На оконной бумаге мелькнула тень. Хрипловатый голос спросил:

— Где дом учителя Акаги?

Направо на пригорке, третий дом по правой стороне, — ответила Сумико.

Шагов «е было слышно. Только что–то прошуршало у плетня. Сумико продолжала работать. Когда запас соломы, приготовленной для витья, пришел к концу, она расстелила у порога еще не обмолоченную солому–и со скалкой подсела к окошку, посмотрела в дырочку. Рюкити стоял, прислонившись к плетню, я, держа на руке развернутый платок, на котором лежала книжка, перелистывал ее. Сумико чуть–чуть отодвинула створку и взглянула в сторону сарая — дядя попрежнему сидел на лесенке, повернувшись спиной.

Рюкити читал что–то про себя, сдвинув брови. Послюнив палец, он перевернул страничку, и из книжки выпало несколько листочков. Он успел схватить на лету два листочка, остальные упали на землю. Один листочек скользнул по внутренней стороне плетня и опустился во дворике около кадки для дождевой воды.

Дядя перелез с лесенки на крышу сарая. Он мог повернуться в эту сторону в любой момент. Сумико поднесла руку к шее и стала щипать ее. Рюкити снял корзину со спины и, перегнувшись через плетень, попытался взять листочек, но не достал. Тогда он присел на корточки и, найдя щель в плетне, просунул руку. Дядя стал спускаться по лесенке.

— Уходите скорей! — торопливо шепнула Сумико в дырочку. — Сейчас сюда придут!

Рюкити взвалил корзину на спину, присел и еще раз просунул руку в щель, на этот раз почти до плеча.

Дядя уже спустился па землю. Сумико ударила скал* кой по подоконнику.

— Идут сюда! — прошептала она.

Рюкити встал. У него был смущенный вид.

— Никак не достанешь. Сожги эту бумажку. Очень прошу.

Он запихнул завернутую в платок книжку в кар–хман и зашагал вдоль плетня. Сумико задвинула створку и, низко нагнувшись, пробежала к плетню и схва–тила бумажку. Вбежав в дом, она засунула листочек под свернутые в круги готовые веревки, но тут’ же вытащила обратно и, подсев к алтарику, открыла дверцу нижнего ящика. За мешочком с лечебными травами и пластырями у задней стенки ящичка лежал узелочек с амулетными дощечками. Из–под него выглядывала сандалия с красными плисовыми шнурка–ми. Второй сандалии не было. Послышались шаги во дворике. Сумико успела захлопнуть дверцу ящика и засунуть бумажку за пазуху.

Дядя снял холщовые носки с резиновой подошвой и бросил их у двери. Затем стянул с шеи утиральник и вытер им лицо.

— С кем разговаривала сейчас? Кто стоял у окна, а?

Он придал своему лицу самое строгое выражение: нахмурился и опустил вниз концы рта. У него был такой вид, как будто он собирался заплакать. Сумико выдержала его грозный взгляд и спокойно ответила:

— Окно было закрыто.

Он посмотрел на окно, потом на Сумико.

— Смотри, не разговаривай с чужими. Если будут звать на какие–нибудь собрания и всякие штуки, не смей ходить. В прошлом году в Старом поселке забрали главарей этой самой… молодежной группы. Тоже устраивали собрания, собирали подписи, раздавали бумажки и допрыгались, всех зацапали.

Сумико поставила перед дядей котелок, палочки и чашку. Кончив есть, он достал из–за пояса трубку и закурил.

— Теперь здесь район военной базы. С красными будут крепко расправляться. И не только с красными, но и со всеми, кто с ними имеет дело. Если попадешь к этим самым, то конец. — Он ударил трубкой по ободку очага, выколачивая пепел. — Поэтому без моего разрешения не смей выходить. Мало ли что может случиться…

Он лег на пол, но закряхтел и снова сел, морщась от боли. Сумико подсела к нему сзади и стала растирать ему плечи и постукивать ребром ладони. Он засопел от удовольствия.

— Вот я умру… кто тогда будет делать вот так? — сказала Сумико. — У меня опять болит рубец и часто голова кружится. Наверно, кровь гниет.

Ничего не гниет. У тебя же нет пятен.

—■ Могут появиться… скоро уже будет восемь лет с тех пор, а рубец попрежнему то чешется, то болит. Наверно, белокровие…

— Будешь почагце есть рис — и все пройдет… Господин Сакума на–днях купил соевый завод за Монастырской горой и будет брать на работу местных жителей. Может быть, тебя удастся устроить.

Проводя руками по его спине, она нащупала под верхним халатиком около пояса что–то продолговатое и плоское.

— Мои сандалии куда–то делись, — пробормотала она. — И лапти тоже.

Он кашлянул.

— Выходить из дому будешь только с моего ведома. А то попадешь еще в какую–нибудь беду.

Он растянулся на цыновке и закрыл глаза. Сумико смыла глину с подошв его носков, собрала расстеленную на земляном полу солому и села за работу. Услышав тихий храп дяди, повернулась к нему спиной, вытащила смятый листочек из–за пазухи и тщательно расправила его. Перед тем как приступить к чтению письма, она поправила волосы и взглянула в зеркальце, висевшее на столбике.

Она с трудом разобрала написанное, буквы валились на правый бок. Это какое–то извещение, а вовсе не письмо. Она сложила листочек и запихнула за пазуху.

Под вечер к дяде зашли отец Яэко и отец Харуэ — Дзинсаку. Они пошли в школу слушать речь приехавшего из Токио молодого господина Югэ. Скоро должны были состояться выборы в нижнюю палату, и староста советовал всем голосовать за молодого господина Югэ, так же как в свое время все голосовали за старого господина Югэ, владевшего тогда всеми окрестными горами. За последние годы род Югэ немного обеднел и часть его владений перешла к роду Сакума, который происходил из простолюдинов и разбогател на подрядах во время войны.

Вскоре после ухода дяди пришла Яэко. Сумико рассказала ей о том, как Рюкити выронил какую–то записку у плетня. Яэко прищурила глаз.

— Это он нарочно подбросил… Сумитян прочитала?

Сумико молча вытащила записку и передала Яэко. Прочитав записку, Яэко тоже поджала губы.

— А я думала, что Рютян написал письмо Сумитян…

Сумико презрительно фыркнула:

— Стала бы я подбирать такие письма!

Надо сообщить учителю.

Дядя сказал, чтобы я не выходила из дому, и унес сандалию.

Ладно, я сама передам учителю.

Яэко спрятала бумажку в рукав и вышла, сказав, что зайдет потом.

Сумико выглянула в окошко. Яэко остановилась у калитки и показала на веточку сливы, воткнутую в плетень:

4–Девушка из Хиросимы

— Это Сумитян засунула?

Сумико посмотрела на плетень, покраснела и кив: нула головой.

— У нас тут уже отцвели, а в горах еще нет, — сказала Яэко.

К ней подошла Харуэ — с белым платочком на голове, в безрукавке и черных шароварах, прикрытых красным передничком. Как всегда, она была чистенькая и нарядная.

— Харутян ходила в город? — спросила Яэко.

На щеках Харуэ заиграли ямочки.

— Ходила за лекарствами. А на дороге около круглой скалы работают чужие солдаты. Подозвали меня и дали карамельку. И лопотали что–то по–ихне–му… Я взяла карамельку и убежала.

Яэко неодобрительно покачала головой.

— А что они там делают?

Протянули веревки, поставили какие–то штуки, что–то измеряют. А один с нашивками на рукаве стал по–японски говорить мне…

Харуэ сказала что–то на ухо Яэко и захихикала. Они медленно пошли по улице.

— Я буду ждать Яэтян, зайди непременно! — крикнула вдогонку Сумико.

в

Она удобнее уселась у окошка. Стало быстро темнеть, но она не зажигала керосиновой лампочки. Где–то вдали заквакали лягушки. Сквозь деревья замелькало желтое пятно: зажегся электрический фонарь у ворот усадьбы Сакума. Оттуда доносилось мерное постукивание станка для витья веревок — работали во дворе. Сумико надела дядины лапти, подкралась к плетню и понюхала цветы на ветке. Вернувшись в дом, опять села у окошка.

Высоко–высоко за облаками прогудели самолеты. Через некоторое время снова раздался их гул, сопровождаемый свистом. Со стороны усадьбы стал доноситься стук колотушки сторожа.

У плетня неслышно появилась сгорбленная фигура. Сегодня Таками был без темных очков, в халате и кепке. Он подошел к окошку.