Страница 144 из 151
А молодая мать что-то грустит и сыночка не приласкает, смотрит, а словно ничего не видит.
Очкастая женщина куда-то ушла. Мужчина, не раздеваясь, прилег на постель. Фари тоже хотела спать, но стеснялась укладываться. «Посмотрю, как другие устраиваются на ночь», — решила она.
Тут пришла женщина с веником в руках — та самая, что проверяла возле вагона билеты. Волосы короткие, шея побрита — вылитый мужчина. Смотрит недружелюбно. Народ едет в вагоне разный, может, и разозлил кто-нибудь. Женщина показывает на обрывок газеты и зло говорит что-то мужчине. Жаль, Фари раньше не обратила внимания, а то бы убрала. Это ведь не охапку хвороста из леса принести или из Силтанука мешок груш. Женщина с ребенком что-то сказала, наверное, заступилась за инвалида. Проводница досадливо махнула рукой и ушла. Мужчина снова отвернулся к стенке. Фари наконец тоже улеглась и под монотонный перестук колес заснула.
Несколько раз за ночь старуха вздрагивала, когда проносился мимо встречный поезд и грохот и ветер врывались в окна вагона.
Фари хотела было прикрыть окно, да не справилась с задвижкой. Старому человеку и стакан воды выпить — что гору перейти. Попутчики мирно спят. Похрапывает мужчина, неподвижно замерла на самом краю полки молодая мать — не упала бы еще, чего доброго. Шуршит страницами книга, оставленная на столике очкастой пассажиркой. Мчится поезд…
Фари по привычке проснулась с солнцем и устроилась себе в уголочке, наблюдая за соседями по вагону. Никогда еще не была она так тесно окружена чужими людьми. Впрочем, она и не считала их теперь чужими — еще бы, столько вместе проехали! Вот наконец проснулась и пошла умываться девушка с верхней полки. Вернулась — ее и не узнать, причесалась по-новому, подкрасила глаза и губы. Да… чтобы быть красивой, надо следить за собой. Девушка достала сумку — всю в хитроумных замочках и пряжечках, вынула белый хлеб, два яйца и кусок колбасы. Села за столик.
— Я пойду умоюсь, — сказала Фари, словно девушка могла понять ее.
Вернувшись, Фари увидела, что и все остальные встали. Девушка, позавтракав, снова присоединилась к своим приятелям. Смех их разносился по всему вагону. Мужчина смотрел в окно, женщина в очках вновь взялась за свою толстую книгу. Не вставала еще только молодая мать. Лежит и поглядывает на играющего в ногах малыша.
Фари потянулась к своему фанерному чемодану — надо бы перекусить, накануне вечером она ничего не ела. А в дорогу надавали ей уйму всякой снеди. Конечно, близкие не одобряли затею старухи — в ее-то возрасте мотаться по дорогам! Но раз уж она решилась проведать сына, — никто слова поперек не сказал. Только советовали — как найдешь его, вези домой. Нечего ему мыкаться по чужедальним краям. В родном селе все, кому работа не в тягость, хорошо зарабатывают. И яйца, и сыр, и сметану нанесли ей, везла она и араку, и три пирога, испеченных ею самой на дорогу.
Фари разложила пироги. Обратилась к мужчине:
— Милый человек, вот я на дорогу испекла — отведай, помяни господа бога.
Мужчина вопросительно посмотрел на нее.
— Помяни господа нашего. Говорят, мужскую молитву бог лучше слышит. — Фари протянула хромому бутылку с аракой. — Именем Лазыра, угощайся.
Мужчина что-то ответил. Фари разобрала только одно слово: арака.
— Да, да, — обрадованно закивала она головой, — арака, хорошая арака. Сама-то я не делаю, соседи на дорогу принесли. Пей, не стесняйся, все хорошее от бога. Я вот к сыну еду. Выпей за его здоровье!
Мужчина взял бутылку, улыбнулся. «Какая добрая у него улыбка», — подумала Фари. Он вытащил кукурузную кочерыжку, затыкавшую горлышко бутылки, что-то сказал и сделал несколько крупных глотков. Очкастая покосилась на него. Мужчина оторвался от бутылки. Фари поспешно протянула ему пирог.
— Закуси.
Мужчина отведал пирога, протянул бутылку старухе.
— Да что ты, я не пью, — залепетала Фари. — И не уговаривай. Я и молодой была — в рот не брала ни капли, где уж на старости лет начинать! А ты выпей еще, — и отвела его руку.
Мужчина что-то сказал, поясняя слова жестами.
— Арака хорошая, пойдет на пользу. Она для мужчин, что для младенца материнское молоко. Сосед, который принес мне ее, толк в этом деле знает. Никто еще не видел, чтоб из его дома выходили пьяные. То-то же…
Мужчина выпил еще немного, потом заткнул горлышко пробкой — все, мол, спасибо, больше не могу.
— Ешь пироги, не стесняйся, — продолжала угощать Фари. — Жаль, остыли… А сыр почему не пробуешь?
Фари взглянула на женщину в очках, показала на стол:
— Присаживайся поближе, позавтракай!
Женщина взглянула на Фари. Что-то ответив, отодвинулась подальше. Стесняется, наверное.
— Именем Лазыра, отведай моего угощенья, — старуха протянула ей ломоть пирога и кусочек сыра. — А то мы едим, а ты нет — неудобно это получается.
Вежливо улыбнувшись, женщина сказала несколько слов, из них Фари поняла лишь одно: бабушка.
— Да, да, бабушка я, — обрадовалась Фари. — Бери, бери, не отказывайся, а то обидишь.
Женщина нахмурилась. Сняв очки, она протерла стекла платком и вновь уткнулась в книгу.
Фари смутилась. Мужчина, покосившись на очкастую, зло кашлянул, приподнялся и достал из сетки соленые огурцы, кусок сала и початую бутылку магазинного вина. Что-то сказал, Фари поняла его.
— Спасибо, уважил. Раньше я и сама солила огурцы, а теперь годы уже не те, слишком хлопотно…
Поели. Фари прикрыла остатки еды газетой и вновь забилась в угол. Женщина в очках отложила книгу, достала с верхней полки большую сумку с яркими наклейками. Сладкий аромат разнесся по вагону. Как же это называется, задумалась Фари. Ее однажды соседи таким угощали. Вот память стала! Как только имя свое не забыла! Ах да, вспомнила! Торт это называется, торт. Очкастая выложила на стол кусок торта, кусок колбасы в блестящей обертке, коробочку с маслом и две спелые груши. Глянула сперва на мужчину, потом на Фари, что-то сказала. К столу приглашает? Мужчина что-то проворчал, убрал со стола остатки завтрака, сделал знак Фари, мол, тоже убери. Ну да ладно, старуха освободила столик. Убрала еду в чемодан. Потрогала пироги, приготовленные в подарок. Как бы не засохли в этой жаре-духоте! А арака, которую она везла в большой грелке, еще, чего доброго, резиной пропахнет. Не обрадуется Лазыр таким гостинцам.
Откуда-то взялась пушистая кошка, по-хозяйски прошла между сиденьями. Подойдя к завтракающей женщине, стала заискивающе смотреть на нее, замурлыкала, прыгнула ей на колени. Женщина улыбнулась, погладила кошку. Прибежала девочка лет пяти в прозрачном капроновом платьице, подхватила кошку. Женщина наставительно сказала ей что-то, и девочка, порхая, как бабочка, убежала прочь.
Ох уж эти кошки! Теперь Фари их видеть не может. Хотя какой дом без кошки! И у нее тоже есть, греет ей ноги по ночам. Вот эта-то бездельница, можно сказать, и заставила старуху отправиться в дорогу. А было вот как.
…Накануне Фари увидела дурной сон. Снилось ей, что ее Лазыр женится. Гремела во дворе нартская плясовая. Звуки фандыра неслись по всему селу. Родственники пристали к Фари: сыграй да сыграй! В прежние годы под звуки твоего фандыра даже мертвые готовы были пуститься в пляс! Когда же тебе играть, как не на свадьбе сына! Фари подхватила фандыр, растянула мехи и… проснулась!. О, такой сон — предвестник большой беды!
Она тогда до утра не сомкнула глаз. Раньше обычного встала. Не терпелось ей поделиться с кем-нибудь своими опасениями. Первой повстречалась соседка Аминат. Ей и рассказала свой сон. Аминат стала успокаивать: ничего, мол, страшного, люди кругом свадьбы справляют, ты о них думаешь все время — вот и увидела во сне. Но сердце было неспокойно. Ходила она весь день сама не своя. И только легла в постель и прочитала вечерние молитвы, как под окном послышался шорох.
И вспомнила Фари давешний сон, вздрогнула, прислушалась. Так и есть — кто-то негромко стукнул по оконнице. Кто бы это мог быть в такой поздний час? Неужели Лазыр нагрянул? Быстро соскочила с постели, надела галоши. Вот так же, много лет назад, вернулся Лазыр из армии, явился среди ночи, не известив ее письмом. От радости она тогда прямо онемела.