Страница 143 из 151
— Что случилось? — вскочил с постели разбуженный муж.
— Кошка опрокинула молоко.
— Проклятье! — он ударил кулаком в ладонь. — Сегодня же приделаю крючок, чтобы закрывать буфет!
— Ты уж давно обещаешь! А чем я сегодня буду кормить детей! Да разве тебе об этом есть когда подумать? Хоть бы на один день оставил колхозные дела, помог по дому! Все на мне! Или колхоз без тебя развалится? Чтоб тебя с поля принесли на руках! — выпалила Фари страшные слова и осеклась — словно холодный комочек шевельнулся где-то в душе. Вытерла слезы; подолом платья, отвернулась.
Муж ничего не ответил. Позже, когда заболеет он чахоткой, начнет харкать кровью и умрет еще совсем молодым, еле переступив вторую половину жизни, когда увидит она его заостренное смертью лицо, — вспомнятся ей и этот рассвет, и отчаянное проклятье… И собравшиеся женщины будут не в силах унять ее — в кровь расцарапает Фари свое лицо. Еще не раз припомнятся ей эти опрометчивые, слова, и не раз будет она втайне ото всех лить безутешные слезы…
— Может, соседи что-нибудь дадут, — сказала наконец Фари. — Пойду, спрошу.
И на этот раз не вернулась она с пустыми руками, — старушка-соседка дала ей четыре яйца. А яйца в то время были дороже золота…
— Сваришь утром по яйцу, — сказала Фари, поднимая с пола мешок. — Мое тоже съешьте. Я пошла.
Подружки Фари ушли уже далеко в лес. Она ускорила шаг. На опушке остановилась, прислушалась. Ничего не слышно. Пошла наугад. Чувяки сразу наполнились росой.
— Э-ге-ге-гей!
Только эхо вторило ее крику.
— Эге-ге-гей, подружки! — Фари прислушалась. Издалека, словно потонув в сыром воздухе, донеслись голоса:
— Иди сюда! Мы зде-е-сь!
Фари быстро побежала на крик, спотыкаясь и цепляясь платьем о прошлогодние побеги ежевики. У женщин уже были полные передники черемши. Фари с наслаждением втянула острый запах травы.
— Смотри, сколько ее здесь!
Сорвав первый пучок, потянула в рот. Горло так и обожгло, а в желудке заныло, от боли она согнулась вдвое.
— Что с тобой, Фари?
— Ничего. Это так, от черемши.
— Ты такая бледная! Хочешь, у меня есть кусок чурека.
Фари с благодарностью приняла чурек. Стараясь есть помедленнее, она отщипывала маленькие кусочки, и ощущение сытости пришло скоро, боль в желудке затихла.
Домой женщины вернулись на закате с набитыми черемшой мешками. У Фари не хватило сил на пироги, она упала и засунула как убитая, старая бурка показалась ей мягче перины. На рассвете она еле поднялась. Долго стояла над спящим Додтаном, пока решилась прервать его сон. Парнишка блаженно разметался. Так не хотелось его будить!
На базаре соседки уже торговали черемшой. Весь воздух, казалось, был пропитан ее острым запахом. Додтан сбросил мешок на землю и без сил повалился на него.
— Смотри, помнешь черемшу!
— Кому надо, тот и такую купит! — мальчик нехотя поднялся! — У меня уже сил нет.
— Сейчас отдохнешь, мой маленький! — Фари облюбовала место, положила на прилавок мешок. — Вот здесь устроимся, тут нам будет хорошо, кажется, удачное место выбрали.
Додтан в изнеможении облокотился на дощатую перегородку. Фари стала раскладывать черемшу пучками из своего мешка и Додтана. Люди проходили мимо, взгляд их скользил безразлично.
— Черемша! Покупайте черемшу! — крикнула Фари, голос ее растаял в базарном гуле. — Неужели труды наши пропадут даром? — Фари жалобно взглянула на сына.
— Давай я покричу? — Мать кивнула. — Черемша! Превосходная черемша! Покупайте черемшу! Нигде вы не найдете такой черемши! — Додтан даже покраснел от напряжения.
К прилавку подошла молодая женщина, окинула взглядом разложенные пучки.
— Свежая черемша! Покупайте! — Фари во все глаза глядела на женщину, будто хотела заворожить ее. Женщина медленно перебирала пучки, три отложила в сторону. Слава богу, есть почин! Пусть это будет первая покупательница из тысячи! Лицо Додтана просветлело.
— Эх, продать бы всю черемшу! Сколько денег бы мы принесли домой!
— Ты давай смотри в оба, на базаре полно карманников, можем совсем без денег вернуться, — недовольно проворчала она, боясь спугнуть удачу.
К обеду продали большой мешок. Фари вытрусила его. Додтан, разомлевший от жары, постелил его и прилег.
— Смотри не усни!
— Не бойся, я приглядываю, — Додтан зевнул.
Устала и Фари, ноги так и подкашивались, клонило в сон. Если уж она едва сдерживается, то каково бедняжке Додтану! Он уже уснул, опустив голову на колени. Фуражка лежит возле ног, а в фуражке — монета. Боже, его приняли за нищего. Фари наклонилась, растолкала Додтана.
— Не продала еще? — голос мальчика звучал недовольно.
— Пока нет.
В это время из толпы выскочил оборванный мальчишка и, схватив четыре пучка черемши, бросился прочь.
— Стой! — кинулась Фари вдогонку. — Стой! Я тебя и на том свете достану!
Фари бежала, не разбирая дороги, но вора она все-таки схватила за шиворот. Он был года на три-четыре старше Додтана.
— Ну, негодяй, теперь не уйдешь, — кричала Фари. — Отдавай черемшу, ворюга! — она схватила парнишку за волосы.
— Пусти! Больно! — завопил тот. Ему удалось вырваться, но кто-то из базарных доброхотов тут же подставил подножку, и он упал в грязь. Вокруг мгновенно сгрудилась толпа. Фари подняла с земли спасенные пучки — мятые, грязные — это уже не товар. Люди вокруг гудели:
— Так ему и надо!
— Молодой совсем — а туда же, воровать!
— А что ему делать? Парень — сирота. Оголодал совсем.
«Сирота….» Сердце Фари сжалось, словно со стороны увидела она происходящее. Мальчонка медленно поднялся с земли. По замазанному грязью лицу текли слезы. «Прости его, всевышний… и меня тоже», Фари махнула рукой и сунула безжизненные пучки в его дырявый карман. Увидев, что его больше не преследуют, воришка выскользнул из круга и затерялся. Фари, подавленная, вернулась на свое место.
— Что с тобой, мама? — спросил встревоженный Додтан.
Она ничего не ответила, только крепко прижала к себе сына. Потом принялась собирать в мешок оставшуюся черемшу.
— Наторговались. Идем домой, — бросила Фари сердито…
Мелькают столбы вдоль дороги. Бегут-бегут воспоминания. Мчится поезд…
Далеко они уехали от родного дома. Выехали в полдень, а теперь солнце уже клонится к земле. Первый раз в жизни на старости лет собралась Фари в дальнюю дорогу. Хорошо еще, что Тасо, муж ее младшей сестры, помог — проводил старуху, усадил на место, все ей рассказал. А иначе попробуй разберись в этой толчее.
Как хитро придумана всякая вещь в вагоне! Все рассчитано, чтобы напихать побольше людей, и они не мешают друг другу! Сколько народу поместилось в поезде! Наверное, целое село. А сколько встречных поездов промелькнуло мимо!
В вагоне и свет горит, и радио можно слушать. До чего же люди хитры! Верно говорят — если надо, и курицу оседлают. Но чего раньше совсем не понимала Фари — так это то… как люди справляются в поезде со всеми простыми человеческими надобностями? Ей думалось, что время от времени поезда останавливаются в укромных местечках. Хорошо, что Тасо все ей объяснил. Тасо человек ученый, в школе восемь лет просидел, ученые люди все на свете знают…
Да, хороший муж у младшей сестры. Он даже не пускал Фари одну. Скоро, говорит, пойду в отпуск, сам отвезу тебя к Лазыру. Но Фари не согласилась. Тогда Тасо отправил Лазыру телеграмму, чтобы встречал мать. Проводил Фари, усадил и вслед помахал. А сын его Афон очень похож на Лазыра, когда он молоденьким был. Как Фари на него посмотрит, прямо сердце заходится: будто повернуло время вспять, будто снова стоит перед ней ее мальчик… Вот уж поистине мудрые слова — кровь, до седьмого колена в роду сказывается. Так и Фари — чует в Афоне родную кровиночку… Каждый раз старается ублажить, паренька. На этот раз привезла ему пирог с домашним сыром….
Над головой Фари загорелась маленькая лампочка. При тусклом сумеречном свете старуха осмотрела попутчиков. Одноногий мужчина сидел, закрыв глаза, — спит или задумался о чем-то. Рядом с ним женщина в очках читает толстую книгу — так она и вконец глаза испортит. На верхней полке над Фари обосновалась молодая девушка в желтых брюках и фланелевой рубашке: положила свои вещи и сразу присоединилась к компании молодежи в другом конце вагона. Возле окна, через проход, сидит другая девушка, моложе первой. На руках у нее ребенок. Такой маленький, а уже в майке — мужчиной поскорее хочет стать. Какая, однако, мамаша молоденькая. Фари была постарше, когда вошла в дом к мужу. Хотя, как считали тогда, она запоздала с замужеством — жених долго не мог собрать калым. И дети поздно пошли. Даже страшно было поначалу, что не на кого будет опереться в старости.