Страница 2 из 142
Вожаки «Перевала» утверждали, что они якобы ведут борьбу за «новую литературу» и заняты только лишь разработкой «эстетических проблем», связанных со спецификой художественного творчества. Характерно, что на этой «специфике», на тяге молодых писателей к овладению мастерством, неизменно спекулировали враждебные литературные группировки, объявлявшие себя хранителями секретов мастерства. Перевальцы всячески препятствовали «вторжению политики» в искусство, стремились укрепить свои позиции на одном из наиболее действенных участков идеологического фронта — в литературе. Они пытались использовать закономерное стремление молодых писателей к выработке нового творческого метода, который позволил бы полноценно воплотить в художественной форме все многообразие революционной действительности. Выдавая себя за единственных представителей нового искусства, реакционные группы и группочки старались всячески влиять на литературную молодежь. Освободиться от подобных влияний подчас оказывалось делом нелегким. Понадобилась длительная и упорная воспитательная работа коммунистической партии, неутомимая и планомерная расчистка почвы в литературе от тлетворных «теорий», насаждавшихся реакционными группировками.
В 1929–1931 годы партийная печать систематически разоблачала литературные и теоретические выступления перевальцев. Были проведены обсуждения и дискуссии, раскрывшие сущность деятельности «Перевала» и завершившиеся в 1932 году его роспуском.
Все это оказало решающее влияние на развитие Петра Павленко как художника, обусловило его разрыв с «Перевалом», происшедший еще летом 1930 года.
Партия, громя враждебные литературные группировки, в то же время всемерно способствовала идейному и художественному росту честных советских писателей, направляя их внимание на изучение жизни страны, связывая их творческие интересы с задачами социалистического строительства.
В конце двадцатых и начале тридцатых годов партия всемерно помогает широким писательским кругам знакомиться с развертывающимся по всей стране социалистическим строительством. На Днепрострой уезжает Федор Гладков, на Магнитку — Валентин Катаев, в Кузнецк — Илья Эренбург, на стройку новой электростанции в Армении — Мариетта Шагинян.
Весной 1930 года бригада в составе писателей Николая Тихонова, Петра Павленко, Леонида Леонова, Всеволода Иванова и др. выехала в Туркменистан и по возвращении напечатала ряд известных стране произведений. Результатом этой поездки для П. Павленко было создание повести «Пустыня» (1931) и книги очерков «Путешествие в Туркменистан» (1931–1932). Сам П. Павленко позднее критически оценивал произведения своего туркменского цикла: «Уехав в Туркмению после выхода из «Перевала», я написал книги о Средней Азии, и, написав их, я понял, что влияние «перевальских» идей неощутимо еще гнездилось в творческом комплексе моих идей. Помимо политического разложения, «Перевал» воспитывал вялость, инертность в литературе, любовь к малой своей — боже упаси, только не общей, а именно своей одиночной теме, теме оригинальной души. Долгое время сказывался «Перевал» на моей работе».
Поездка в Туркмению явилась началом нового периода в творчестве писателя. Обращение П. Павленко к живым, реальным фактам социалистической действительности идейно его обогатило.
В своих новых книгах П. Павленко преодолевает насаждавшийся теоретиками «Перевала» субъективизм в изображении действительности. Он писал в очерках «Путешествие в Туркменистан»: «Мы, шестеро писателей бригады, ехали установить лицо сегодняшнего Туркменистана под всеми мыслимыми углами зрения и, приехав, увидели, что надо писать не углы своих зрений, но кривую позиции труда и быта Туркмении, потому что лет через пять записанное окажется легендой несуществующей старины и на факты сегодняшних записей будут опираться, как на предисторический фундамент, когда станут вычислять кривую туркменского роста».
Писатель поставил себе целью показать движение страны, ее развитие, ее рост, от «экзотически» отсталой и нищей окраины к свободной, цветущей социалистической республике.
Тема победоносного строительства социализма отныне становится главной, определяющей все творчество П. Павленко.
Позже, уже зрелым писателем, в одной из статей, обращенной к советскому юношеству, П. Павленко выразил свое великое преклонение перед красотой и могуществом советской отчизны: «Никакой роман не успел бы следовать за движением нашей жизни, — так она стремительна и разнообразна, так повседневно нова, так ошеломляюще богата».
В очерках «Путешествие в Туркменистан» П. Павленко очень точно определил свою творческую задачу. Он заявил о стремлении отразить «диалектику темпов и времени», стремительность развития страны. «Туркмения прошлого ликвидируется… Еще три, четыре, пять лет — и начнет жить другая страна, и мы спешили литературно зарегистрировать сегодняшнюю, которая так и не была известна в искусстве». Эпизоды и факты, свидетельствующие о переустройстве всей жизни республики, П. Павленко излагает нарочито суховато, иллюстрируя их цифрами и сопровождая разнообразными деловыми предложениями. Писатель как бы стремится воссоздать деловую атмосферу первых лет строительства социализма.
Очерки о Туркмении во многом как бы дополняют книгу «Стамбул и Турция». В одном из разделов этой книги рассказана трагическая история опытного шелковода, гренёра, который доказал, что Брусса — центр турецкого шелководства — находится на грани упадка, так как брусский червь поражен заразной болезнью, с которой необходимо немедленно начать борьбу, иначе гибель грозит всей промышленности округи. Шелковод в течение тридцати лет производил записи наблюдений над червем и открыл способы его лечения. Но иностранные предприниматели уничтожают его записи. Им невыгодно заниматься оздоровлением шелковичного червя, это отзовется на их сегодняшних прибылях. А будущее турецкого шелководства их нимало не заботит («Шелковый город»). В очерке «Шелк» из книги «Путешествие в Туркменистан», а затем в рассказе «Шелк молодых» («Молодая гвардия», 1931) Павленко рисует образ советского шелковода. Это рабочий Анна-Мамед. Дед его, Нияс, заложил некогда первые тутовые рощи на берегу Аму-Дарьи и снял первый кокон. В годы советской власти отец, мать и сестра Анны-Мамеда, по призыву партии, были посланы аулом в качестве первых рабочих на новую ашхабадскую фабрику шелка. Молодой рабочий Анна-Мамед — мечтатель и деятель. Он борется против байской пропаганды и изучает науку шелководства, становится в этой области новатором. И эти два дела сливаются для героя очерка воедино. «Что такое шелк? — говорит Анна-Мамед. — Партработа. Чем я могу ответить на провокацию Беги (бая. — Л. С.)? Я отвечаю удвоением урожая коконов». Анна-Мамед — человек социалистического мира. Он хозяин своей земли и своего будущего.
Повесть «Пустыня» (1931) нельзя рассматривать в отрыве от туркменских очерков П. Павленко. Но если в последних все же на первый план выступают «факты тысяч дней» и «дни, набитые фактами, как время», то в повести писатель стремится выявить сущность исторических процессов, современником которых он является. Основная тема «Пустыни» — это социалистическое преобразование природы и воспитание людей из народа. Символична та борьба со стихией, которой открывается повествование: «Аму-Дарья прорвала ночью свой левый берег у кишлака Моор и ринулась, ломан тугайные заросли, в пустыню». Но на пути у разбушевавшейся реки, несущей смерть всему живому, встают коммунисты. По приказу партии инженер Манасеин — строитель каналов — возглавляет отряд по борьбе с наводнением. Героям приходится бороться и с вражеской пропагандой и с теми, кто исподтишка пытается сорвать работу экспедиции, они вступают и в открытую схватку с басмачами. И все же эти героические подвиги, как указывает писатель, являются лишь прелюдией к еще более значительным событиям — к началу повседневного упорного труда по освоению и обживанию пустыни. Мысль Маяковского о том, что в Стране Советов «простым делаемым делом» стало «недосягаемое слово «социализм», красной нитью проходит через всю повесть П. Павленко.