Океан не спит

— А потом вот эти ребята, которых вы считаете толковыми, читают и думают: «Неужели у нас командующий такой глупый?» А тут еще политработники начинают с ними «прорабатывать» эту статью. Сидит матрос, слушает и не поймет, что в этих прописных истинах нового, полезного.

— Неужели так думают?

— Думают, товарищ адмирал. Да что говорить, я сам был не очень высокого мнения о вас, пока за эти дни не узнал вас поближе. Думал, вы просто дослужились до этой высокой должности, и все. Теперь-то вижу, что занимаете ее по праву.

— Ну ладно, не льсти. Сначала высек, а теперь льстишь. Не люблю я этого.

— Говорю то, что думаю.

— А ты, надо заметить, смелый парень. Как же ты отважился говорить мне такое?

— Когда-то и кто-то должен же сказать? И потом: это ведь в ваших же интересах.

— А ведь ты прав. И в таком положении не один я оказался. Как же это получилось?

— Очень просто. Сложилось исторически. Когда после революции к власти пришли рабочие и крестьяне, многие руководящие деятели были неграмотными или малограмотными. А их слова ждали. Вот и поневоле пришлось за них писать. А вы вот две академии закончили.

— Н-да, вот тебе и история, — адмирал забарабанил пальцами по столу. — Как же быть-то? Ведь пристают, просят написать, а писать-то мне некогда.

— Как вы думаете, у Ленина забот было меньше, чем у вас? А ведь сам писал! Пятьдесят томов!

— Так то Ленин! А из меня, сам посуди, какой писатель? Да и времени все-таки нет.

— Я понимаю. Мы ведь не против того, чтобы помогать вам. Забот у вас действительно по горло. Вы над первой фразой будете час мучиться, а я ее за пять минут напишу, потому что специалист. Не ахти какой, но набил руку. Написать мы за вас, на худой конец, напишем, но важно, чтобы в статье были ваши, а не мои мысли. Можете вы выкроить час времени, чтобы побеседовать с тем, кто за вас статью пишет? Час, даже два, можете. Но ведь вы, как правило, даже не знаете, кто за вас писал статью.

В дверь постучали, и вахтенный офицер доложил:

— Товарищ командующий флотом, ваш катер подан к трапу.

Адмирал взглянул на часы.

— Да, пора. Вы идете со мной?

— Никак нет, я еще не выполнил задания.

— Ну, оставайтесь, поплавайте еще. А я пойду на берег, там, наверное, дел накопилась уйма. Хлеб у меня, я тебе доложу, очень черствый. А за науку спасибо. От души. — Командующий положил руку на плечо Николаю и признался: — Знаешь, это очень трудно, когда ты один тут всему голова, самый старший. Побаиваются тебя, никто правду не скажет. То, что ты говорил, думают, наверное, стоящие ближе ко мне, чем ты. И по положению, и по возрасту, и по званию. А ведь молчат, стервецы!

Командующий начал собираться.

— Разрешите быть свободным, товарищ адмирал? — спросил Николай.

— Иди, иди.

— А насчет статьи-то будем считать, что договорились, товарищ адмирал?

— Какой статьи?

— Для нашей газеты.

— Ты, я вижу, ко всему прочему, еще и хитрец. Ладно, вернешься с моря, заходи, потолкуем и о статье.

Проводив командующего и передав старшине катера пленки, Николай зашел в свою каюту и развернул свежую газету. Прочитав врезку, задумался. Она была написана очень толково и не только предваряла обе статьи, но и, приглашая читателей продолжить разговор, четко определяла его тему и границы, ставила вопрос принципиальнее и шире, чем это было сделано в статье Савина. «А вот я не догадался объединить эти статьи», — подумал Николай. Он испытывал искреннюю благодарность к тому, кто так умно довел дело до логического конца. «Кто бы это мог сделать? Неужели Кравчук? В таком случае, честь ему и хвала».

10

Утренняя почта принесла еще шестнадцать откликов на статьи Савина и Коротаева. Два из них Хватов подготовил в очередную подборку, остальные оставил для обзора писем и для итоговой статьи. Пока Гуляев был в море, вести дискуссию редактор поручил Хватову. Кравчук был этим явно недоволен, потому что теперь ему приходилось не только подписывать, но и самому готовить материалы к печати. Может быть, он уже и отвык это делать, а может, и не умел никогда, но из четырех сданных им статей три вернули на доработку. Сначала Кравчук обиделся на ответственного секретаря, решив, что тот слишком предвзято подошел к материалам. Но после того как все три статьи прочитал Семенов и тоже забраковал их, Кравчук сел за доработку. Показывать их Бурову было опасно, редактор не любил неряшливости в работе.

Когда Хватов положил на стол еще два отклика, Кравчук недовольно поморщился, но все-таки, отложив статью, прочитал их и подписал.

— Заварили кашу, теперь расхлебываем. Сколько писем мы уже получили?

— Девяносто четыре, — ответил Хватов. — А раньше и за месяц столько не получали.

— И что в этом хорошего?

— Как что? Читатели заинтересовались, — значит, мы нащупали проблему, которая волнует многих.

— Еще надо разобраться, что за проблема.

— Вот мы и разбираемся.

— Эх, Хватов, молод еще ты, вот и ерепенишься. Тебя жизнь пока только по головке гладила, а бока не мяла. Слышал пословицу: «Не говори „гоп“, пока не перепрыгнешь»? Так вот, есть другая: «Перепрыгнув, не говори „гоп“. Посмотри сначала, куда прыгнул». Не нами с тобой такие проблемы решаются. Вот разберутся там, наверху, дадут нам как следует по шапке, тогда поймешь. Впрочем, дадут мне, как начальнику, а ты в стороне окажешься.

— Всю жизнь вы чего-нибудь боитесь.

— Ну ладно, не вам меня критиковать. Займитесь лучше делом. Вот подготовьте этот материал. — Кравчук взял одну из забракованных статей и подал Хватову.

Выправив статью, Хватов отнес ее Кравчуку и спросил:

— Правда, что Коротаев жалобу написал?

— И вам уже известно? — усмехнулся Кравчук и, важно откинувшись на спинку стула, сказал — Да, написал. Политуправление будет разбираться и, надо полагать, поставит все на свои места.

«Не рано ли торжествуешь?» — подумал Хватов, а вслух спросил:

— А вы убеждены, что Коротаев прав?

И тут же понял, что вопрос неуместен. Кравчук ничего не делал по своим убеждениям, у него их просто не было, кроме одного: делай, что велят. Если завтра ему велят делать совершенно противоположное тому, что он делал сегодня, он безоговорочно согласится, не вдаваясь ни в какие рассуждения, заботясь лишь об одном: как бы самому не пострадать при этом. Он относился к породе людей, которые никогда не порываются что-либо большое совершить, а заботятся лишь о том, чтобы не совершить ошибки.

11

Сойдя на берег, Николай сразу же из гавани позвонил Юле. Но к телефону никто не подошел, и он решил, что ошибся номером. Позвонил снова, и опять ему не ответили. «Где она может быть? — думал он. — Скорее всего, у Чубаровой». Но он не знал телефона Чубаровой.

У контрольно-пропускного пункта его нагнал газик.

— Садитесь, подвезу, — пригласил начальник политотдела, открывая дверцу.

В комнате было холодно — топить еще не начали. На полу и на столе лежала пыль. Он снова позвонил Юле, но ее еще не было. Скоро одиннадцать. «Может, лечь спать?» Но он знал, что не уснет. Все эти дни ему очень не хватало Юли. Он окончательно понял, что любит ее, и уже не боялся, а ждал встречи с ней. Он каждый день думал о том, как они встретятся, что он скажет, что ответит она. Он скажет: «Я вернулся. Если хочешь, я сейчас же приеду к тебе».

Он ни разу не подумал о том, что ее может не быть дома. И сейчас ему стало почему-то обидно. Но он тут же постарался подавить эту обиду. «В конце концов, она не знала, что я приду именно сегодня. А сидеть одной ей тоже, наверное, тяжело. Скорее всего, она у Чубаровой, кажется, сегодня спектакля нет».

Он позвонил в справочное, и ему дали телефон Чубаровой. Но позвонить ей не успел: в дверь постучали. Вошел Хватов.

— Привет, старина! Вернулся? Увидел у тебя свет, дай, думаю, зайду. Не помешал?

— Нет, садись. Впрочем, погоди, тут пыльно. Сейчас я смахну, где-то была тряпка. А ты откуда так поздно?