Океан не спит

Виктор Устьянцев

ОКЕАН НЕ СПИТ

1

Летучка шла третий час. Больше всех критиковали отдел партийной жизни. Вот и сейчас заместитель редактора капитан 2 ранга Семенов назидательно говорил:

— Партийная работа — дело живое, творческое. А как мы о ней пишем? Скучно, шаблонно, без души. Отчеты о конференциях, собраниях и заседаниях, а где же люди, живые люди?

Семенова почти никто не слушал. Все, что он говорил, было абсолютно правильно и давным-давно известно. Об этом говорили на каждой летучке и уже много лет.

Старший лейтенант Николай Гуляев беспокойно посматривал на стоявшие в углу массивные часы. Они показывали уже десять минут третьего, а летучке не было видно конца. «Опять не удастся поспать», — с досадой подумал Николай. Сегодня он был дежурным по вычитке, или, как говорили в редакции, «свежей головой». Обычно после обеда дежурные отдыхали и приходили в редакцию к тому моменту, когда будут отлиты стереотипы внутренних полос.

Конечно, можно было попросить разрешения редактора уйти, но сейчас это делать не совсем удобно, ведь говорят о работе отдела, в котором он, Николай, сотрудничает. Хотя он знал, что ничего нового не услышит, все же старался уловить главную мысль выступающего. Она оказалась тоже не новой.

— Надо больше работать, товарищи, — заключил Семенов.

Когда летучка закончилась, Николай первым прибежал в отдел, чтобы взять фуражку и успеть уйти домой до возвращения остальных сотрудников. Сейчас они начнут выяснять, правильно ли их критиковали, а это отнимет по меньшей мере еще час.

В коридоре его поймал выпускающий Миша Кустов.

— Слушай, старина, на третьей полосе «хвост». Выруби восемнадцать строк. — Миша сунул ему пахнувшую краской еще влажную полосу.

— Я — «свежая голова».

— Сочувствую, но дело-то секундное.

— Ладно. — Николай зашел в ближайшую комнату, в которой размещался отдел культуры и быта. Все, кроме Юли, уже ушли обедать. Юля сидела на краешке стола и красила губы.

— Извините, я на минутку, — сказал Николай и уселся за другой стол.

— Пожалуйста, сейчас я закончу реставрацию и уйду.

— Подождите, пойдем вместе.

— Хорошо, — согласилась Юля.

Статья, не влезавшая в полосу, оказалась очередным перечислением «мероприятий», и сократить ее было легче легкого. Николай зачеркнул два последних абзаца и отнес полосу в секретариат.

На улице хозяйничал ветер. Он поднимал с тротуаров пыль, срывал с деревьев пожухшие от жары листья, долго и неуемно кружил их в ущелье улицы. «А в море, наверное, шторм», — подумал Николай и вспомнил, что сегодня в соединении ракетных катеров начинаются учения, а от газеты так никто и не пошел в море.

— Жаль, что вы дежурите, — сказала Юля. — Я хотела пригласить вас в театр, на премьеру «Подводного течения».

— Спасибо. Интересный спектакль?

— Тоска зеленая!

— Будете ругать?

— Что вы! Пьеса местного автора, флотского офицера, время действия — наши дни. Актеры лезут из кожи, чтобы хоть что-нибудь показать, но ни драматургии, ни характеров в пьесе нет.

— Зачем же ее ставят?

— А что ставить? Новый режиссер решил одеть театр во флотскую тельняшку. Ничего не скажешь, стремление похвальное, но что ставить? Пьес о флоте на современную тему почти никто из видных драматургов не пишет. Приходится решать эту проблему собственными силами. Кустарно, ремесленнически.

— Почему же театр должен одеваться только в изделия местного промкомбината? У нас есть добротно сшитые вещи: «Гибель эскадры», «Оптимистическая трагедия», «Любовь Яровая»…

— А что о сегодняшнем дне? «Океан»? На одной-двух пьесах далеко не уедешь. Сегодня у флота совсем другие проблемы, о них надо говорить. Приходят служить люди с высшим образованием, корабли оснащены новой техникой, установились новые отношения между людьми. Разве можно обойтись без этого? А ремесленническая поделка лишь дискредитирует тему.

— Именно об этом вы и напишете?

— Нет. Перескажу содержание пьесы, назову исполнителей каждой роли, одной фразой похвалю театр за то, что он настойчиво разрабатывает современную тему и привлекает местные творческие силы. Словом, напишу информацию, а не рецензию.

Юля вздохнула и, энергично взмахнув рукой, будто отсекая что-то, перевела разговор на другую тему:

— А лето проскочило так быстро! Скоро начнутся дожди.

Николай не обратил внимания на эту ее последнюю фразу и, продолжая разговор, сказал:

— Вы знаете, у меня такое ощущение, что мы часто делаем не то, что должны делать.

— Что именно вы имеете в виду?

— Ну хотя бы вашу будущую рецензию. Кому она нужна?

— Коля, меня иногда просто умиляет ваша наивность. Вы уже четвертый год работаете в газете и не можете понять элементарных вещей.

— Это верно. И знаете, чем больше я работаю, тем меньше понимаю, зачем все это нужно. И ваша рецензия, и наши прейскуранты мероприятий. Есть вещи весьма скучные, но читателю надо о них знать. Оперы об экономии горючего не напишешь, а статья и даже фельетоны нужны. Не об этом речь. Мне часто кажется, что мы пишем все не о том. Крутимся где-то вокруг главных вопросов, а к ним подступиться или не хотим, или боимся. Вот вы, почему вы собрались писать информацию, а не рецензию? Только честно!

— Не хочется работать на корзину. Рецензию никто не напечатает. И правильно сделают, что не напечатают. К кому я буду обращать ее? К театру? Но там все великолепно понимают, что это ни от меня, ни от них не зависит. К зрителю? Он целиком согласится со мной, но что он сделает?

— А может быть, вы просто недооцениваете ни тех ни других? В конце концов, пьесу-то ставит театр, а смотрит ее зритель.

— Логично.

— Так в чем же дело?

— У меня все-таки нет уверенности в том, что от этого будет какой-нибудь толк.

— А может быть, вы просто боитесь испортить отношения с театром?

— Не боюсь, а не хочу. Я не побоюсь испортить отношения с кем угодно, но при одном условии: если буду знать, что от этого получится хоть какая-то польза. И запомните: я никого и ничего не боюсь. Я в любое время могу уйти отсюда в другую газету, уехать в другой город. А вот вы этого не сможете сделать, вы — офицер, вы будете служить там, где заставят, с теми, с кем заставят. И знаете, Коля, раз уж мы заговорили об этом, скажу: я боюсь за вас! Вы слишком прямолинейны, вы можете просто сломать шею, ничего не добившись. Во всяком случае, головокружительной карьеры вы не сделаете.

— А мне это и не нужно.

— Знаю, что не нужно.

— Зачем же тогда говорить? И вообще, почему вы вдруг заговорили обо мне? При чем тут я?

— Эх вы! — с упреком сказала Юля. — Впрочем, вы никогда не отличались догадливостью. Глупенький, я же вас люблю!

Николай остановился и оторопело посмотрел на нее. Она горько усмехнулась и, свернув в переулок, быстро пошла к дому. Николай растерянно смотрел ей вслед. Он знал, что должен окликнуть ее, что-то сказать ей. Но что? Ее признание было неожиданным, как выстрел.

С Юлей они работали вместе вот уже два года, она пришла в редакцию сразу же после окончания университета. Поначалу у нее что-то не клеилось, что-то удавалось, словом, как у всякого молодого журналиста. Но уже через год она стала одним из лучших сотрудников редакции, с ее мнением считались. Даже опытные работники, прежде чем сдавать материал, нередко давали ей почитать, чтобы она литературно «почистила» его. У Николая с ней установилась та спокойная и деловая дружба, которая строится на взаимном доверии и уважении и складывается как-то незаметно и естественно.

Николай был давно и безнадежно неудачлив в отношениях с женщинами. Причиной тому то ли его слишком заурядная внешность, то ли он просто робок, а может, излишне требователен — во всяком случае, он не испытал ни одного из тех увлечений, которые свойственны людям его возраста. И он как-то свыкся с этим, решив, что все должно произойти в свое время и само собой, благо, ему было всего двадцать пять лет и годы не поторапливали его. В те моменты, когда в нем бунтовало извечное и тайное человеческое естество, он шел к одной своей давней знакомой, рано овдовевшей, скромной и непритязательной женщине, потерявшей надежду на вторую любовь. Уходил он оттуда каждый раз с какой-то душевной опустошенностью, твердым сознанием ненужности этой связи и твердым намерением больше не возвращаться. И все-таки возвращался, презирая себя за это и мечтая совсем об ином.