Самоидентификация

- Раскидал номер по знакомым. Но желающих немного, в основном, все чинятся сами. Люди звонят, зная, что будет дешево, и что их не кинут. Вот и все.

- Все ж дело, - пожимаю плечами.

Отхлебываю кока-колы, потому что в ларьке все пиво показалось мне слишком мерзким, а Жора оказался совершенно безразличен к тому, что я буду пить, и невозмутимо взял бутылку «карлсберг», и сейчас мы сидим на скамейке под деревом в маленьком парке.

- Успел с кем-то повидаться? – деловито спрашивает.

- Так, с Колькой, с Пашкой Михеевым. В основном, осматривался.

- Как тебе баба Михеева? Или не увидел?

- Увидел, - киваю. – Своеобразная.

- Говори прямо – уебище лесное, - отпивает еще пива.

- Напоминает мне про одного приятеля в Питере, - не совсем внятно, сомневаясь, стоит ли проводить параллель.

- По поводу?

- Она вроде как на каком-то месяце.

- Не от него, - пожимает плечами Жора.

- Откуда инфа?

- Базар у тебя поменялся. Гладкий, осторожный.

- Наверное. Привыкаешь, – ухмыляюсь. – Приспосабливаешься.

- Ее ебало пол-района. Или нет, пол-города. Типа современные отношения. Это она, как институт бросила и решила вернуться сюда, стала ими заниматься. Ходить по рукам, жить за счет подачек хахалей. Тактика количества.

- Каждому свое, - бормочу. – И за коим хреном она ему?

- Любит, - смеется. – А вообще, он говорил по секрету, что устал жить без бабы, а эта легко доступна, а он к ней с серьезными намерениями, ну, и сошлось. А о том, что ей кто-то уже влепил в самую матку, узнал уже после месяца жизни с ней.

- Ты-то как сам в этом плане?

- Залетных проституток? Не мое, – широко улыбается. – А вообще, не очень. Не интересно иметь дело с теми, кого знают все твои знакомые. Знают, - на всякий случай. повторяет, видимо, полагая, что я могу не понять контекста. – А те, кого не знают – это либо дети, либо тетки.

- Раньше было не так.

- Согласен. Всякое бывало.

Молчание. Шум на улице слишком приглушен, и мне с непривычки несколько давит на уши и на мозг эта звуковая идиллия.

- Есть тема, - находится Жора. – В общем, сегодня у одного мужика День рождения. Вася Смирнов, который замдиректора магазина, помнишь?

- Еще бы, – ухмыляюсь. – Сколько водки с ним пролито перед моим отъездом.

- Он тебя знает, - кивает. – По крайней мере, когда я ему по телефону сказал, что ты приехал, он сам предложил тебя прихватить. Ты как?

С места в карьер, и я не уверен, что перспектива попахивает конструктивным результатом, и мне надо бы обдумать это…

- Да с удовольствием.

- Ну и отлично. Начало в семь вечера. Выпьем, поздороваемся с пацанами – там будет немало наших. Кто остался еще, конечно.

- Саша «Тракторист» будет?

- Саша «Тракторист» точно не будет. Точно.

Вопросительно смотрю в лицо Жоры.

- Саша «Тракторист» не сможет быть. Прошлый год. Героин. Поссорился с барыгой. Хоронили по частям.

Не нахожусь, что добавить. Всякое бывает. В большом городе это ежедневное явление. Кто-то умирает по естественным причинам. Кого-то просят с этого света. Но здесь так плотно и так много знакомых, что это особенно ощутимо. Или нет. Странное, смутное ощущение. Мне явно нужно пойти на этот День рождения.

- И где будет?

- Ресторан, - Жора кидает пустую бутылку в криво стоящую металлическую урну. – Рядом с «Праздником», ровно в семь будь там.

- «Инвайт» в порядке? «Чекиниться» надо? - ухмыляюсь.

- Кхм, - Жора с укоризной смотрит на меня. – Не горячись. Здесь…

Он теряется. Спесь спадает. Он что-то хотел сказать, но то ли забыл, что, то ли передумал.

- Да ладно. Я не так уж далеко ушел.

- Думаешь? – спрашивает как-то тоскливо, с горечью. – Надеюсь, нет. Давай, до вечера.

Не ожидая моего согласия, встает и уходит. Я молчу. Провожаю его взглядом и замечаю, что его походка поменялась. Я не так уж много от него узнал сейчас, а настроение у него несколько упало после одной лишь реплики. Для меня причина его расстройства прозрачна. Но я не буду поднимать тему сам. Те паче, что мне, в сущности, плевать на то, почему он так никуда и не выбрался. Я сделал свой выбор еще тогда, сотню тысяч лет назад. И теперь я хожу в костюме на заказ и катаюсь в «ауди», а он ходит с грязной сумкой с инструментами и катается на маршрутках и электричках в область. Мало ли.

Город почти не изменился. По сути, здесь нечему меняться. Вот только люди стали еще менее приветливыми. Коммунальщики, кажется, устали от своего сизифова труда, и поэтому улицы местами здорово запущены. Я гуляю уже второй час. Может, третий. А, может, целую вечность.

Лиза держит меня за руку. Крепко. Уверенно. Улыбается. Мы идем из кино. Выходной. Такая же суббота. Мне все это нравится. И здесь вечное лето.

В этом уголке воспоминаний вечное лето. Но есть и другие. Например, тот, что вскрывается, как некачественно зашитая рана, когда я заворачиваю во двор на улице Дзержинского.

Я встаю. Отряхиваю плечо кровоточащей рукой. Жутко болят лицо, спина, ноги. Болит все, на что пришлись удары. Удары тяжелых ботинок. Рядом лежит без сознания Пашка Михеев. У него будет серьезное сотрясение. Мы просто оказались не в том месте. У меня кровоточат губы. На морозе, наверное, боль не так ощутима. Завтра будет хуже. А завтра надо в школу. Я не могу наступить на правую ногу, но хромаю до Пашки и тереблю его, превозмогая боль в пальцах, от некоторых из которых отломаны ногти. Падаю на него. Бью по лицу не раскрывающейся полностью ладонью. Вскоре он приходит в себя. Потом «скорая». Милиция. Чудовище с синяками, кровоподтеками, гематомами в зеркале по вечерам.

Ухожу. Другой мир. Я перестаю верить глазам, когда вижу огромную надпись «SCOOTER» на двухэтажном здании, назначения которого я не знал никогда. Этой надпись черт те сколько лет. Другой мир. Я хотел бы понять, есть ли здесь что-то от меня, но пока натыкаюсь только на обрывки воспоминаний, которые уже не так ощутимы, как хотелось бы. И меня там нет. Есть что-то иное.

Смотрю на фотографии, которые привез из поездки в Питер один одноклассник. Всегда его ненавидел. Теперь ненавижу еще больше. Не понимаю, зачем он это принес. Понимаю, что в Москве не круто. Здесь не круто. В Твери не круто. В Питере круто. Ненавижу этого очкастого хмыря. Его родители работают на нашем заводе. Отец – какой-то мастер, мать пристроена невесть кем, наверное, просто получает оклад и премии. У них все есть. Очкастый урод стоит рядом с фонтаном в Петергофе и улыбается, и все вокруг залито солнцем, и в линиях воды кое-где играют полоски радуги.

Навстречу мне идет высокая, вроде, в меру полная девушка. Поднимает взгляд от мостовой и не без интереса смотрит на меня. Я не вижу ее лица и слегка улыбаюсь, прежде чем добраться до него, и когда оно предстает передо мной, я быстро отворачиваюсь и ощущаю прилив адреналина. Она страшна, как автомат Калашникова во Вторую Мировую. Она держит в руке зажигалку. У нее мужеподобные черты лица. Никакой косметики. А одежда – какой-то долбанный комок ткани, с трудом оформляющийся в куртку и брюки. Честно говоря, когда я смотрю на таких мужеподобных зверюг, на педиков, на лесбиянок, на неухоженных разжиревших свиней обоих полов, я искренне соболезную природе. Ведь она, глядя на них, наверняка думает: «Вашу мать, я же дала вам половые различия, дала возможность объединяться друг с другом по принципу «мальчик-девочка», дала возможность получать наслаждение от общества друг друга без каких-либо дополнительных средств, дала вам ваши манеры, склад ума, достоинства, связанные с полом, а вы, ублюдки, все засрали, превратили все мои труды в посмешище! Ради этого были годы эволюции? Чтобы вы могли долбиться в зад с представителем того же пола или превращать свое тело в гниющую, привлекающую только последних бомжей помойку?»

Природа, конечно, все сделала правильно. А люди все портят. Как всегда. Закуриваю. Хочу успеть зайти домой перед вечером. Привести себя в порядок. Зайти домой? Туда, где когда-то был мой дом.