Страница 2 из 85
В баре накурено, мрачно, здесь есть мишень для игры в «дротики», с потолка, украшенного прессованной жестью, на толстых цепях свисает огромный телевизор, а стены облеплены фотографиями знаменитых актеров с автографами — странно, но самих этих знаменитостей тут никто никогда и в глаза не видел.
Я небрежно помахал рукой двум игравшим в «дротики» завсегдатаям и направился к бару, где и угнездился, поставив ногу на позеленевшую медную штангу и сдвинув шляпу на затылок.
Бармен Джимми смахнул пепел и крошки со стойки.
— Питер, поздравляю с этим хреновым Рождеством, — пробасил он.
— Ну, ну, и тебя с тем же. Сделай-ка нам «Диккенса», дружочек! — Я изобразил ирландский акцент.
Если б кто из новичков осмелился спросить у Джимми, что такое «Диккенс», то получил бы в ответ мрачное — «Оливер Твист», то есть мартини как с оливкой, так и с лимонной корочкой.
— Как дела? — осведомился Джимми, поставив мой стакан на картонное блюдечко с рекламой массажного салона на Восьмой авеню.
— Дерьмо, — любезно ответствовал я.
— Господи, ты только сейчас до этого дошел? — Джимми осклабился, сверкнул золотым зубом и занялся чем-то своим.
Я сделал первый глоток, подождал, пока смесь пройдет в желудок и даст первый толчок тепла. Огляделся, кивнул нескольким постоянным клиентам. Актерам и полицейским. Неудачникам.
Одиночки сбились стайкой у бара, вглядываясь то в стаканы, то в собственные отражения в большом зеркале. По левую руку, через два стула, пристроилась дама, явно не принадлежащая к числу завсегдатаев: норковое манто до пят, норковая шляпа с полями. Интересно, сколько невинных зверушек истребили ради такого прикида?
Я изучал ее отражение в зеркале. Сумка крокодиловой кожи, золотая зажигалка «Данхилл», сигареты с позолоченным фильтром. Золотые кольца, браслеты, тяжелая цепь. Бесконечно длинные ногти. Немолодые уже руки. Лицо скрыто полями шляпы и большими темными очками.
Я все еще пытался определить ее возраст, когда она положила на стойку бара деньги, взяла сумочку и прямиком направилась ко мне.
— Пятьдесят, — произнесла она вполголоса.
— Что? — не понял я.
— Пятьдесят, — терпеливо повторила она. — Пятьдесят долларов.
Я был ошарашен: что может делать шлюха с Парк-авеню на Восьмой?
— Весьма польщен, но неужто я выгляжу как мужчина, который может заплатить пятьдесят долларов?
— Болван, неужели я выгляжу как женщина, которой нужны пятьдесят долларов?
Мы молча таращились друг на друга.
— Так вы хотите заплатить пятьдесят? — Я даже охрип от удивления.
Она кивнула.
— Да или нет?
Я так до сих пор и не понял, почему тогда у меня не возникло никаких сомнений.
— Где? — просто спросил я.
— У вас.
— Тогда мне надо позвонить.
— Звоните, а я допью ваш мартини. Люблю оливки.
Телефон висел возле входа в кухню. Кто-то нацарапал на стене: «Отсасываю», приписав номер телефона. Я позвонил к себе, мой компаньон Артур Эндерс снял трубку только после пятого гудка.
— Арт? Это Питер, слушай, ты можешь смыться прямо сейчас?
— Что? — пискнул Арт. — Не понимаю.
— Мне нужна квартира на час. Срочно. Это важно.
— А в чем дело?
— Арт, короче, ты можешь уйти? В половине седьмого я встречаюсь у «Блотто» с Дженни, иди прямо туда и жди меня. Я угощаю ужином.
— Ты получил ту работу? — взволновался Эндерс.
— Я получил работу… Так ты отвалишь? Обещаешь?
— Могу я хотя бы перекусить?
— Только быстро! — И я повесил трубку.
Она прикончила мой коктейль, съела оливку и обсасывала лимонную корочку. Я заплатил за не выпитый мною «Оливер Твист» из десятки Сола Хоффхаймера, и мы двинулись к выходу. Публика смотрела на нас с любопытством, но мне было наплевать.
В такси мы обменялись ровно четырьмя фразами. В районе Шестьдесят первой улицы я спросил:
— Что вы делали у «Неудачников»?
— Искала партнера.
В районе Семьдесят второй я осведомился:
— А почему я?
— Вы выглядите более или менее мытым.
Глава 4
Я жил на Западной Семьдесят пятой улице в шестиэтажном особняке, превращенном в многоквартирный дом. Входная дверь на три ступеньки ниже тротуара, зеленые пластиковые контейнеры для мусора вдоль стен. В доме двенадцать квартир: половина выходит окнами на улицу, половина — в захламленный внутренний двор с единственным деревом в центре.
Мы с Артуром Эндерсом снимали двухкомнатную квартиру — гостиная плюс спальня — на первом этаже. Нам повезло: грабители влезали к нам всего лишь дважды. После чего мы установили на дверь три замка и цепочку, а также решетки на окна.
Один спал в спальне, второй на кушетке в гостиной, и каждый месяц мы менялись. Крохотная кухонька, крохотная ванная с душевой кабинкой. За эту роскошь мы платили 450 долларов в месяц и почитали себя счастливчиками.
Вот уже почти пять лет мы смотрели на это жилье как на временное — пока я не получу главную роль, а Артур не допишет Великую Американскую Пьесу. Мебель мы собрали с миру по нитке — что-то отказали друзья, что-то купили в магазинчиках Армии спасения, что-то нашли на помойке.
Ящики из-под апельсинов служили книжными полками. Катушка от кабеля — журнальным столиком. Настольные лампы мы соорудили из фотографических рефлекторов, а обеденный стол — из двери, которую положили на бетонный блок. Здесь пахло жидкостью против тараканов и подгоревшими гамбургерами. Одежда висела на спинках стульев и дверных ручках, а пол, покрытый истертым коричневым линолеумом, украшали драные ковры, которые презентовал один наш приятель, большой любитель кошек.
Итак, я справился со всеми тремя замками и впустил даму в наш дворец.
— Боже! — вырвалось у нее.
— Ну, здесь не так, чтобы очень… — признал я.
— Здесь очень «не так, чтобы очень».
Однако она сняла шубу и шляпу и аккуратно сложила их на кресле с продавленным сиденьем. Затем наступил черед очков, и я впервые получил возможность увидеть ее лицо.
Под пятьдесят, догадался я. От природы не красавица, но парикмахер и косметолог потрудились на славу. Хорошо бы, тренер по аэробике и массажист так же потрудились над телом, пока скрытым свободным шерстяным платьем цвета шампанского.
Лицо, без сомнения, выдает характер сильный. Может быть, даже слишком сильный. Твердый взгляд, тяжеловатая челюсть, тонкие губы, увеличенные помадой. Рыжеватые волосы, искусно уложенные над высоким лбом, шея без морщин, широкие плечи. Полная грудь.
Женщина встретила мой изучающий взгляд с полным спокойствием.
— Ну как, в порядке?
— Вполне, — ответил я.
— Вы — прелесть! — Она коснулась моей щеки. — Есть что-нибудь выпить?
— Красное вино.
— На худой конец сгодится.
— Боюсь, — я постарался для разнообразия придать голосу британский акцент, — это «кьянти».
Она рассмеялась. Я вышел в кухню за вином, а когда вернулся, она как раз выходила из спальни.
— Везде только мужская одежда, — отметила она, — и не вся вашего стиля и размера. Значит, ваш компаньон — мужчина.
— Совершенно верно.
— Вы случайно не педик?
— К сожалению, нет. А как мне вас называть?
— Марта. Это мое настоящее имя. А вы?
— Питер.
Она и не вздумала пошутить по этому поводу, за что я был ей крайне благодарен.[3]
Она в два глотка прикончила вино, и я повел ее в спальню — по счастью, в этом месяце спальня принадлежала мне.
Тело у нее оказалось лучше, чем я ожидал. Крупные алые соски, тяжеловатые, слегка обвисшие груди, — но меня это нисколько не покоробило. Широковатая спина, но хорошая талия и крепкие бедра. Несколько крупнокостна, но и это не вызвало у меня никакого внутреннего протеста.
— Ты красив, — сказала она, внимательно меня изучив.
— Спасибо.
— Только без извращений, — предупредила она. — Простой, нормальный трах.
И я обслужил ее в соответствии с заказом.
3
«Питером» по-английски иногда называют мужской половой орган.