Страница 30 из 45
Завязался спор.
- Вот ты говоришь о выборности. А вдруг не выберут того, кого нужно? — напирал Скатерщиков.
- Не выберут, значит, недостоин. Неужто, скажем, рабочая бригада выберет бригадиром худшего, а не лучшего из своей среды? — отвечал Алтунин. — Почему ты стараешься сразу же погасить любую живую мысль?
Скатерщиков опасливо поносился на него.
- Лучше бы ты не задавался такими мыслями. Говоришь вроде бы предположительно, но твои предположения очень уж часто стали сбываться. Не скликай чертей. Суеверный я.
В чертей он, разумеется, не верил. Верил в другое: раз Алтунин заговорил, значит, где-то что-то вынашивается, осмысливается. Опять начнется ломка, масса беспокойств. Алтунин с его извечной неугомонностью и одержимостью действовал на психику. Бог ты мой, как только с ним живет Кира?!
- Открой мне свою тайну, Алтунин, — заговорил Петр вкрадчивым голосом, — ты, по моим наблюдениям, всегда делаешь все мыслимое и немыслимое, чтоб подорвать свой авторитет, испортить со всеми отношения, вызвать неприязнь окружающих, загородить себе дорогу. И почему-то словно бы шутя это оборачивается в твою пользу: получаешь все более и более высокие должности.
Что мог ответить Сергей? Он только усмехнулся.
Но Петенька настаивал. Пришлось объяснить:
- Помнишь сказку про Иванушку-дурачка? Его бросили в котел с кипящим молоком, а из котла этот Иванушка вышел с новым должностным окладом в звании Иван-царевича. Так вот и я. Правда, в этот самый котел с кипящим молоком лезу всегда сам, без всякой надежды выбраться оттуда. И получится ли из меня Иван-царевич, тоже не уверен... Да не все ли равно? Кто-то ведь должен лезть...
Мы живем сразу как бы в трех временных измерениях. Самое короткое из них - наше сегодня. Самое необъятное - наши надежды. мечты, расчеты и упования - то, ради чего существуем в настоящем, ради чего разгребаем ворох мелочей, неурядиц, преодолеваем непонимание окружающих; собственно, и живем-то мы не ради настоящего, а ради некоего грядущего, до которого - увы! — не каждому суждено добраться. И, наконец, есть третье временное измерение - боль наша и радость в прошлом, которое всегда проступает как бы сквозь туман. В общем-то такого прошлого, каким оно нам представляется, в действительности не было никогда. Это опять же только наша мечта. Мечта о прошлом, о тех днях, когда были мы молоды и когда удары жизни казались не такими уж чувствительными.
Сибирь для Алтунина была его прошлым. Она навсегда осталась в ореоле романтики, в мареве несбыточного, ушедшего безвозвратно. Этого больше не будет, не будет... В прошлом все выглядит особенным. И если будущее мы любим рассудком, то прошлое - в нашем сердце...
И теперь, находясь в своей любимой Сибири, ради которой готов был трудиться день и ночь, Алтунин очень остро переживал свое физическое прикосновение к ней. Вон она, тайга, — без конца и края... Сколько там чудес! То чудеса Сергеевой юности, упрятанные в густые пихтовые урманы, в непролазные высокие заросли вейника. Каждая лиственница, каждый кедр - старые знакомые. Алтунин до сих пор помнит отдельные деревья, мимо которых когда-то проходил или проплывал по реке на легкой байдарке.
Уйти бы в леса, лежать на толстом моховом ковре, смотреть в блеклую синеву неба, бездумно класть в рот оранжево-желтые ягоды морошки... Огромные шары соцветий медвежьей пучки, синие кисти шпорника лезут в нос, сонно жужжат пчелы,.. А сколько черной смородины!..
Босой мальчуган Сережка Алтуня знал замечательные малинники на гарях. Можно было целый день идти по лесной гари, сплошь покрытой малиной, и нет ей конца. Тут все безгранично, бесконечно, и все манит к себе.
Тут и пожары особенные, не такие, как повсюду. Случаются «низовые», когда огонь ползет по земле, выжигая траву и не трогая деревья. Бывают и «верховые» - страшное бедствие! Будто эскадроны пылающих всадников перемахивают с одной кроны на другую, пока не превратят тайгу в сплошное море огня. Волны темного дыма неделями нависают над городом, и все живое охватывает паника. Только ребятишки, словно дикари, пританцовывают от восторга: «Огонь, огонь!..» В детстве он почему-то действует на воображение притягательно. Яростная, неукротимая стихия, к которой хочется приобщиться, стать ею!
Когда случался в тайге пожар, лоси, красные лисицы и другое зверье появлялись на проспектах города, жались к людям. Особенно много было бурундуков и летяг. Сережка Алтунин жалел их. У него дома долгое время жил толстенький барсук, прибежавший из тайги во время пожара.
А какие таймени ловились в здешних речках! Чебака за рыбу не считали - «черной рыбы и за так не надо»...
Быть бы всегда босоногим мальчишкой, шляться по распадкам, а не биться в стену головой от ярости из-за какого-то там зонирования, которое упорно не хочет зонироваться, не иметь бы дела с такими же, как сам, сумеречными от беспрестанных забот людьми, не знать бы таких скучных вещей, как объем капиталовложений. На худой конец избавиться хотя бы от элемента неопределенности. Пусть кто-то другой испытывает на себе давление времени, терзается проблемами и проблемками, неусыпно заботится о вовлечении в хозяйственный оборот природных богатств, о сооружении новых машиностроительных заводов, гидроэлектростанций, шахт, газопроводов, новых городов. Ха!.. А кто же такой этот «другой»? И почему другой? Помнишь, что говорил Юрий Михайлович Самарин: «Раз ты кузнец, значит, должен ковать счастия ключи...»
Алтунин всегда ковал. С шестнадцати лет. В кузнечном цеху нашел он себя как личность, нашел жизненное призвание. Там же нашел любовь, единственную и неповторимую.
Образ Киры словно бы двоился в его сознании. Была Кира, мать его детей, цветущая, счастливая женщина, его жена. И была другая - та, которую с волнением поджидал у старой даурской лиственницы, которая шла когда-то по кузнечному цеху с гордо вскинутой головой. Твой арочный молот находился в самом дальнем углу пролета. И тоненькая девушка шла прямо к тебе, что тебя сильно удивило. Ты видел ее чистое, как снег, лицо, слегка выгнутые четкие брови и неясный, невысказанный вопрос на ее припухлых губах. И когда она остановилась возле тебя, улыбнулась, когда встретились ваши взгляды, в серой зернистой глубине огромных Кириных глаз тебе неожиданно что-то открылось...
Он не знал сейчас, какую из двух любит больше. Наверное, все же ту Киру, причинявшую невыносимые страдания. Ту, с которой уходил в буйный, жесткий вейник, чтобы укрыться от всего мира. Есть в тайге такое заветное местечко, где только кукушка кукует в распаренном зное...
Его тянуло в тайгу. Но он не мог уподобиться туристу, предаваться праздности. Каждый час его пребывания в этом городе, где он родился и вырос, был на учете. Повидал мать, тещу - и снова за дело. Поехал в обком партии.
Бывая в служебных командировках, он всегда наведывался к местным властям. А сейчас, когда требовалось в самые короткие сроки провести реконструкцию на головном заводе объединения, без этого просто не обойтись. Местные власти, партийные органы крепко держат в своих руках обширное хозяйство всего экономического района. А главное, они распоряжаются кадрами, ресурсами рабочей силы.
По опыту Алтунин знал: если хочешь, чтобы завод или производственное объединение работали эффективно, — сочетай интересы своей отрасли, своего министерства с местными интересами, с интересами того района, на территории которого находится предприятие.
Здание обкома располагалось на берегу реки. От реки тянуло пресной сыростью. Река несла куда-то грузовые пароходы и тяжелые баржи. В прибрежном сквере, как и в былые времена, росли стройные крепкие гладиолусы, а на скамейках сидели девушки в брючках, и Сергею казалось, будто они сидят здесь лет пятнадцать, а то и более. С тех самых пор, когда был он здесь с Кирой, стоял вон там, у самой воды, и показывал ей на ладони божью коровку...
Не без волнения поднимался Алтунин по знакомым лестницам обкома. Визит его сюда имел не только практический смысл. Была еще и другая побудительная причина - он мог бы назвать ее глубоко личной.