Страница 38 из 39
Я совершенно потеряла счет времени, хотя смутно понимала, что оно уже исчислялось не часами, а днями. Никто не торопился прервать мое запойное уединение, никто не торопился меня арестовать. Похоже, все обо мне забыли. Если это действительно так, думала я, то лучше уж навсегда. В редкие минуты просветления я пыталась кое-как проанализировать ситуацию. Почему все-таки за мной не приходили? Возможно, мертвого Карена до сих пор не нашли? Сомнительно. Или Рунов успел что-нибудь такое предпринять? В конце концов я решила, что это уже неважно, и в какой-то момент даже собралась идти с повинной в милицию, предварительно высосав очередную бутылку. Стоит ли рассказывать, что я так никуда и не пошла…
Когда я услышала тихие неторопливые шаги в прихожей, то даже не испугалась, подумав, что в моем положении не может быть ничего лучшего, чем хоть какая-то определенность. Я с трудом приподняла голову — Бог знает сколько я провалялась на диване как куль старой ветоши — и различила в нескольких метрах от себя человеческую фигуру. Вошедший произнес знакомым мне голосом:
— Ну и атмосферка, задохнуться можно…
Он решительно подошел к окну и потянул на себя фрамугу, и тотчас комната наполнилась свежим морозным воздухом. Только тогда я сообразила, что ко мне пожаловал Поликарпов.
— Между прочим, с Новым годом, — поздравил он и, наклонившись, взял в руки одну из пустых бутылок. — Фу, какая гадость, даже я не позволяю себе такого. Это ведь все равно что пить жидкость для промывки канализации.
Он приблизил свое лицо к моему, я разглядела его косящие глаза и попыталась улыбнуться.
— Ох, не нравится мне все это, — изрек он. — Ладно, сейчас будем менять ситуацию коренным образом.
По-моему, он опять исчез, но совсем ненадолго. Очень скоро я увидела перед собой на столе стакан с прозрачной жидкостью. Я выпила залпом водку и в изнеможении рухнула на диван. Ни с того ни с сего меня начал бить озноб. Поликарпов укрыл меня одеялом, а сверху положил еще свою старую куртку.
— Ну-ну, — подбодрил он меня, — сейчас полегчает, в конце концов, это еще не белая горячка. — И добавил: — Неприятная штуковина — похмельный синдром, знаю по себе.
Я вспомнила Петровича в Ольгиной квартире, который называл белую горячку «белочкой», и нырнула в тихое забытье.
Первое, что я увидела, проснувшись, — это большой кусок колбасы на столе. Я сразу почувствовала, что безумно проголодалась, что было совершенно неудивительно, если учесть, что с тех пор, как я убила Карена… В общем, кажется, с тех пор я так ничего и не ела.
Снова возник Поликарпов и принялся резать колбасу, приговаривая:
— Закусывать все-таки надо…
Пока я заглатывала колбасу, как удав, он наполнил стакан кефиром из пакета и, откинувшись на спинку стула, стал наблюдать за моей трапезой.
— Запой — штука неприятная, — заявил он, когда я наконец насытилась. — Из него выходишь, прямо как из подвала в солнечный день. — Он помолчал и поинтересовался: — И часто такое с тобой бывает?
Я пожала плечами.
— Да, дело дрянь, — отметил он, — женщины втягиваются быстрее и, между прочим, практически не излечиваются.
Тоже мне Христофор Колумб, открыл Америку!
— Ты куда-то собиралась? — между тем осведомился он.
Я удивленно приподняла брови.
— Да я вижу, чемоданчик собрала…
Какой еще чемоданчик? Моя бедная головка упорно отказывалась соображать. Чемоданчик, чемоданчик, стоп! Да как я вообще могла об этом забыть! А вдруг за то время, пока я в прострации валялась на диване, в квартиру заходил не только Поликарпов?
Я соскочила с дивана, торопливо открыла фибровый чемодан и облегченно вздохнула: сверток на месте.
— Вещичек-то не густо, — скосил свои и без того раскосые очи Поликарпов.
Вместо комментария я достала из чемодана сверток и положила его перед экс-кагэбэшником.
Он сразу посерьезнел:
— Что это?
— Думаю, что не взрывное устройство.
Поликарпов нервным движением рванул желтую бумагу и замер в изумлении.
— Черт побери! — прошептал он. — Разбудите меня! Этого не может быть!
Я вернулась на диван и налила себе еще полстакана кефира. Когда Поликарпов немного успокоился, я вкратце рассказала ему свою историю нового обретения реликвии.
— Выходит, Ольга была лучше, чем я о ней думал, — задумчиво произнес он. — Она не смогла, не смогла… Поняла, что творит… Но что теперь с этим делать?
— Чего проще? — отозвалась я. — Вернуть Иратову, и все.
— Иратов умер, — сообщил Поликарпов, — и его счастливая наследница уже вовсю продает его барахлишко.
— В любом случае меня это больше не касается. Вы сражались за то, чтобы Евангелие осталось в стране, вот и продолжайте в том же духе. В конце концов, так или иначе, но своего вы добились. Вот она, ваша реликвия. Теперь вы даже можете доказать, что были правы, что вы не сумасшедший… А с меня взятки гладки, потому что, потому что… — Я хотела сказать «потому что я убила Карена», но только махнула рукой. — У меня остался только один долг, а дальше…
— Да как ты не понимаешь! — вскричал Поликарпов, перейдя на «ты». — Как ты только не понимаешь, что оказалось в твоих руках! Это же…
— Евангелие, написанное глаголицей, которое упоминается… — пробубнила я и махнула рукой. Какая разница, где упоминается, меня это не касается.
Он заскрипел зубами, как безумный:
— Жанночка, девочка моя, ты же счастливица, ты отмечена печатью! Нет, я до сих пор не могу в это поверить. Черт побери, она сделала это!
Своим энтузиазмом Поликарпов напоминал припадочного ведущего какой-нибудь любимой народом телеигры.
Он бегал и бесновался так долго, что у меня зарябило в глазах. Я даже подумала, не тронулся ли он и в самом деле. Когда он наконец успокоился и сел на диван, то, закинув руки за голову, мечтательно произнес:
— Знаешь, а ведь мы с тобой прикоснулись к вечности. Сама посуди, мы с тобой грешили, впадали в запой, бились головой об стенку и сходили с ума, а все же эта честь выпала нам. Пройдут годы, от нас и наших страстей не останется и воспоминаний, а то, что мы с тобой сделали… В общем, не исключено, что нам это зачтется и здесь, и…
Поликарпов посмотрел вверх, где, по его мнению, наши грешные души могли рассчитывать на кое-какое снисхождение. Когда придет срок, нам нужно будет напомнить, что мы тоже время от времени творили добрые дела, хотя и неосознанно.
Он снова запаковал сверток, положил его в чемодан и заторопился:
— Ну, я пошел, нужно скорее организовать экспертизу, еще неизвестно, в каком оно состоянии.
У двери он оглянулся и спросил-спохватился:
— А ты что собираешься делать?
— Не знаю, — призналась я честно. — Наверное, поеду на родину проведать мать. А там… — Я хотела сказать, что попробую жить начисто, если мне будет позволено сжечь черновик.
— Ну, крепись, — он замялся, подбирая слова, — ты же умная, красивая баба, не забывай об этом… Ну, я пошел.
Я кивнула. Поликарпов уходил счастливым, унося с собой Евангелие. Я достала из сумки пудреницу и, раскрыв ее, взглянула в зеркальце. Мое отражение по крайней мере не отводило глаз.
ОБ АВТОРЕ
Елена Яковлева окончила факультет журналистики Московского государственного университета. Работала в газете. Автор ряда повестей, публикуемых издательством «ЭКСМО-Пресс».
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.