Страница 31 из 63
Ничем он, наверное, от большинства здешних обитателей не отличался уже. Николай мог припомнить, как и сам становился ребячливым во время ночлега на совхозной квартире в райцентре или в другой какой кратковременной отлучке, а Наумов тут жил уже восемь месяцев.
«Несерьезно, — подумалось, — никуда он меня не отвезет нынче». Поэтому правильнее всего было настраивать себя на ночевку в этом «кубрике».
«Да так и лучше, — рассудил Николай. — Чем канитель среди ночи разводить, лучше утром объявиться».
Дважды за вечер Наумов честно пытался организовать обещанное — отвезти Николая домой, — но дело не выгорело.
— Ну что, на своей колымаге тебя прокатить? — спросил невесело.
— Ладно, успокойся, — как можно беззаботней улыбнулся Николай. — Успею еще домой.
И больше они к этому не возвращались. Николай рассказал вкратце свою жизнь и чуть подробнее больничную историю, и они сели ужинать, не поджидая больше соседа Валерку.
— Значит, столуется в ином месте, — заключил Наумов. — Жизнь, как видишь, не постоянная, но веселая и разнообразная. Люблю такую!
Для себя он припас бутылку «старки», а Николая угощал жидким чаем, в котором тот размачивал магазинные сухари.
Побудку Наумов сыграл часов в шесть. Был он хмур, помят и разговаривал неохотно.
— Одевайся, да к Евгении зайдем, чай должна приготовить.
Николай чувствовал себя не лучше. Во сне тело его успело только расслабиться, но не отдохнуло.
В комнате дежурной они молча выпили по стакану чая с конфетками и пошли к автобусу. Солнце по этому летнему времени еще только вставало где-то, и между домами держалась прохладная голубоватая тень. Громыхнула где-то крышка мусорного ящика, и Николай оглянулся. Во всех трех этажах общежития окна были раскрыты настежь.
— Сгорим к черту этим летом, — буркнул Наумов.
— Да-а, — отозвался Николай и подкашлянул.
На автостанции, где уже было людно и стояли чистенькие автобусы, Наумов оставил его в салоне, а сам сходил за билетом к знакомой кассирше. Обернулся быстро.
— Ну, давай, кореш! — оживился на прощание. — Если не уволюсь из этой конторы, то осенью буду через вашу Богдановку ездить. Привет передай, кто еще помнит меня по каблухе. Давай, мне вахту пора собирать…
Оставшись один, Николай поискал глазами свой автобус и передвинулся к нему поближе. Через динамик стали объявлять отправления. Николай заволновался, подумав, что сейчас встретится с кем-нибудь из своих. Может быть, его уже заметили издалека, и он, чувствуя себя несвободно, невидяще смотрел по сторонам.
И вдруг совсем рядом появился его натуральный сосед, завсвинофермой Тимка Урюпин. Под ноги себе он свалил со спины тяжелый мешок, потрепал на груди промокшую рубаху.
Но сошлись они только на посадке, поздоровавшись за руку, сели рядом. В автобусе объявились еще две богдановские тетки и кузнец Егор Забелин. Николая, конечно, тут же обложили вопросами.
— Резали-то — страшно небось? — спрашивали тетки.
— Противно было кишку глотать, такую с фонариком. А резали… я же спал, — объяснял Николай.
— Мог не проснуться.
— Мог, наверное…
— Работать разрешили?
— Да пока отдохну, а потом, говорят, на легкие работы.
— Кто?
— Ну врачи говорят.
Попутчики на минуту примолкли.
— Да-а, — протянул Егор Забелин, — тогда считай, что влип. Врачи — тут, а в Богдановке — Подтелков.
— Называется, вылечили человека…
Николай был рад, что вырвался наконец, едет домой, а на него стали смотреть так, словно знали о нем что-то нехорошее.
— Круга́ смяли? — спросил он, повернувшись к соседу.
— Смяли, — отозвался Урюпин, как всегда, при разговоре, глядя в сторону. — Наш десяток первым и поделал. Кизяк можно давно в пятки́ слаживать.
— Моя ничего… угостила?
— Угостила.
«Угостила она», — подозрительно подумал Николай, почувствовав, что радость его поутихла.
— Тимк, а трактор мой ходит? — спросил он первое, что теперь взбрело в голову.
— Ходит, к нему же и «крокодила» цепляли.
«Крокодилом» называли шнековый смеситель, которым теперь делали кизяк. Николай не понял, при чем тут его трактор, но переспрашивать не стал. Вообще расхотелось ему вдруг разговаривать. Тетки еще донимали, но он отвечал односложно, и они отстали.
За окном тянулась выгоревшая под солнцем обочина, бурые выгоревшие бугры виделись и вдали, бледная зелень покрывала поля.
«Июнь — а уже нет ничего», — вяло подумал Николай.
В себе он почувствовал теперь какую-то сосущую пустоту. Пытался представить себе жену, сына Витьку, но они ускользали, как давно забытые родственники, потому что не было у него раньше привычки что-то такое представлять, — все было каждый день на глазах. Николай взглядывал на Урюпина, собираясь спросить про своих, но тот, уронив лобастую голову на грудь, спал. От толчков туловище его колыхалось, а фуражка елозила по самой макушке.
В Богдановку автобус не зашел.
— Дядь, довези хоть до середки, видишь, какое у нас село агромадное, — стали упрашивать тетки.
— Позавчера довез, — не повышая голоса, ответил водитель, — потом две камеры вулканизировал.
— А чего ж наши ездиют, не прокалывают?
— Места знают… Выгружайтесь!
— С автостанциями да контролем скучно им работать становится, — громко заметил Егор Забелин. — Нету навара!
Водитель мыкнул что-то, но связываться не стал.
Николаю и Урюпину пришлось идти через все село, по единственной улице. Не такой уж «агромадной» была Богдановка, но длинной, вытянутой.
Урюпин тащил брезентовый мешок с банками кровельной краски, а у Николая занимали руки эти пыльные узелки, на которые он сам старался не обращать внимания.
— А ты огурцы-то зачем купил? — поинтересовался Урюпин. — У нас своих…
Николай взглянул на авоську и сбился с шага.
— Да вот… — пробормотал.
— Не подрассчитал, — заметил Урюпин, перекладывая мешок на другое плечо. — Как тебе платить-то будут?
— Как всегда, — рассеянно ответил Николай.
— Отку-удова…
«Ну и не подрассчитал, — думал Николай. — Так в больницу я же в апреле угодил…»
Вдруг около дома Ивана Чирикова он увидел свой трактор, а рядом покрывшуюся ржавчиной бульдозерную лопату. Прав оказался Урюпин, на мелочевку пустили его «детуху». Сам бы он вряд ли допустил такое — «крокодил» таскать. После посевной, до зяби и в зиму, он навешивал вот эту лопату и снова определялся как бы на постоянную работу. Хуже нет, когда встанешь утром и не знаешь, чем тебе в этот день заниматься. А Николай, становясь бульдозеристом, знал. В мае чистил силосные траншеи, а главный прицел держал на сезонников, на дикую бригаду, с которой проработал уже три лета. Сезонников в Богдановку привозил бригадир Сурик, и дружбой с ним Николай даже маленько гордился. Платили ему тоже неплохо…
От конторы их окликнули, приглашая на перекур, но Урюпин равнодушно прошел мимо, а Николай не стал отставать от соседа. Теперь и их палисадники было видно.
Возле колонки Урюпин остановился, сбросил мешок и попросил Николая нажать на рычаг. Подождав, пока сойдет вода, нагревшаяся в стояке, сосед расправил на плечах рубаху и подставил потную шею под тугую струю.
— У-ух-ха-ра-шо!
— Ну и буйвол ты, Тимоха! — не удержался Николай.
— Теперь нормально, — слегка промокнув шею и лицо кепкой, сказал Урюпин.
До дворов им оставалось два шага шагнуть, и Николай уже разглядывал свой. Пыльная сирень и клены с сухими верхушками загораживали окна, но по крайнему было видно, что Катерина перекрасила рамы белилами. Что-то там за этими перекрашенными окнами делалось сейчас…
— Слышь, сосед, — уже перед самым палисадником буркнул Урюпин, — а твоей дома нету, наверно.
— Почему? — Николай приостановился.
— Да она этим… дикой бригаде обеды варит.
«Да ты что?» — чуть не выпалил Николай и схватился свободной рукой за штакетину.
— Ну пока, — обронил Урюпин.