Древолюция

— И что? — спросил Поборцев. Ему было интересно, чем закончилась история.

— Да ничего. Я думал, этого борова Тарасыча снимут, так нет, удержался. Правда, говорят, заставили новые фильтры для воды купить, — дядя чокнулся с Алексом и выпил. — Хорошо, что ты у нас такой… Журналист. А как в других областях? Кто там напишет? Ведь везде, везде землю губят! Туристы, мать их за ногу, где жрут, там и срут! Пол озера загадили! Наши‑то местные знают, что нельзя костры жечь, где попало, мусор бросать, а эти… В городе живут, институты по-заканчивают, а то, что природа не может их городской мусор переварить — не понимают! Ладно, там кости — зверье сожрет. Кожура там всякая, бумага — сгниет когда‑нибудь, ничего. А бутылки тысячу лет пролежат, а они их еще и бьют! Окурки в воду бросают! Варвары!

И он уронил на стол бугристый, испещренный шрамами кулак. Рюмки жалобно звякнули.

Это была больная и излюбленная дядина тема. Дядя Петя не зря стал лесником. Это была его стезя, его суть. И пока он работал, дымовцы могли не опасаться за свой лес. Надежнее охранника для этой земли найти было трудно.

Алекс вспомнил недавнюю историю, как дядя не побоялся начальства и высказал приехавшему в лесхоз проверяющему все, что думает о незаконных вырубках и загрязнении леса. Когда ревизор уехал, начальство пригрозило дяде Пете увольнением, на что он, нимало не стушевавшись, ответил, что у него племянник — известный журналист и, ежели что, он напишет и про них, как уже написал о комбинате…

Одним из ярких впечатлений детства Александра осталось происшествие в лесу. Ему тогда было лет восемь, наверное. Дядя накричал на туристов, устроивших костер в неположенном месте и к тому же замусорившим окрестные кусты. Один из отдыхающих, детина немаленького роста, казавшийся Саше просто громадиной, нехорошо выругался и демонстративно выплюнул хабарик. В следующее мгновение дядя Петя сдернул с плеча двустволку и выпалил из ствола под ноги наглецу. После чего тот мигом поднял окурок и собрал все бутылки в радиусе ста метров. Державший его под прицелом дядя сказал:

— Ты у себя в квартире мусор не бросаешь, а лес — это моя квартира, понял?!

Наверно, именно тогда Алекс перенял у дяди любовь к природе, и слова, что природа — наш дом, не были для него пустым звуком.

— Ну, а здесь чего новенького? — спросил Алекс.

— Здесь‑то? — дядя почесал заросшую седыми волосами щеку. — Написать про что думаешь?

— Так просто спросил.

— Журналисты так просто не спрашивают! — глубокомысленно изрек дядя Петя и взял бутылку, намереваясь разлить остатки. Поборцев отрицательно помотал головой и прикрыл свой стакан ладонью. Дядя долил себе. — Аномалии у нас происходят, понял. У озера. Можешь написать.

— Я аномальными делами не интересуюсь, — усмехнулся Поборцев. Он прекрасно знал, как его коллеги-журналисты пишут нескончаемые байки про летающие тарелки, гигантских жуков–убийц, призраки и таинственные секты демонопоклонников, приносящих кровавые жертвы. Он, пожалуй, мог бы пописывать подобные статейки, но давно для себя решил: будет писать только правду и ничего, кроме правды. Вранья в стране и так хватает.

Не торопясь попыхивая сигареткой, дядя Петя рассказал, как в последнее время про Пелымское озеро пошла недобрая слава. Люди и раньше говорили всякое: про затопленную в незапамятные времена деревню, про гигантских щук, опрокидывавших лодки, но это байки для туристов. Большинство местных смеются над ними.

А вот что не байки, так это несчастный случай с рыбаком из поселка, которого нашли мертвым на берегу с разбитой головой. Кому понадобилось убивать рыбака–пенсионера? Что с него взять, кроме рыбы?

Потом странный случай с группой туристов, ночевавших на том же, если идти от Дымова, левом берегу. Одного из них, отошедшего ночью в кустики, схватили какие‑то щупальца, и он едва смог вырваться. Кстати, на ногах остались удивительные следы. Правда, говорят, что он мог по пьянке запутаться в кустах или в рыболовной сетке. Все же знают этих туристов!

У других отдыхающих кто‑то, и тоже ночью, уволок палатку, причем, когда они в ней спали. Люди никого не видели, но преследовать вора побоялись. Говорили, что палатку утащил огромный зверь…

Дядя видел эти следы. Действительно, странные. Вроде, как через чащу тащили поваленное дерево. Земля распахана, дерн сорван, черничные кусты безжалостно изломаны. Не похоже на живое существо. В одном месте, где удивительный след проходил через полоску прибрежного песка, дядя заметил на нем…

— Словно пучок змей, едрит его к монаху, кто‑то волок, — сказал дядя Петя, допивая водку. — Весь песок в извилинах!

— Может, кто‑то просто тащил поваленное дерево, — развел руками Алекс. — Браконьеры какие‑нибудь. И след от корней остался.

— Э, нет! — дядя поднял указательный палец. — Дурак ты. Если браконьер, то зачем ему дерево несколько километров по лесу таскать? Да это десяти мужикам не под силу! И потом: браконьер дерево срубит, от веток очистит, так же волочь легче, а тут след такой, будто дерево с корнями волокли!

Поборцев покрутил головой. Действительно, странно. Но в чудеса он не верил. Жизнь страшнее любого романа ужасов и удивительней любой фантастики. Жаль только, что не добрее детских книжек.

— Есаул, есаул, что ж ты бросил коня! — напевал Петр Петрович Гориков. Его трактор–лесовоз двигался по просеке, заглушая пение птиц бодрым лязгом и грохотом. Начиналась новая смена.

Вот и участок. «Мужики хорошо постарались, работы сегодня много. До конца смены возить», — подумал Петр Петрович, окидывая взглядом лежащие вповалку стволы, потом перевел взгляд на небо: ни облачка. Гориков резво развернулся, подогнав трактор тылом к ближайшему дереву. Крупные ветки были обрублены — цепляй да тащи. Лишь бы чертова прокладка снова не полетела, туды ее в качель! Но вроде ничего, тянет «старичок». Он вылез из трактора, не глуша двигатель, надел рукавицы и ухватился за стальной трос, свисающий со стрелы. Отточенными годами движением Петр Петрович продел трос под стволом, затянул, как мог, залез в кабину и медленно приподнял стрелу. Стальная петля туго затянулась вокруг ствола. Теперь поехали.

Тракторист прибавил газу, двигатель взвыл, и трактор потащил дерево по развороченной гусеницами, усыпанной обрубками веток и осыпавшейся хвоей просеке. Пошла первая ходка.

Сделав с десяток ходок, Петрович притомился. Жарковато. От нагретого двигателя воняло маслом и солярой, да не привыкать. Надо бы передохнуть, хотя до обеда еще… Нынче время‑то другое, раздумывал Гориков, если заявишься на базу в неурочное время… Чревато будет. Раньше можно было, при прежнем директоре, а сейчас новый хозяин, Кабанов, мужик строгий. Всех, кто с бутылкой не расставался, за ворота отправил. Многие мастера тогда ушли. Зря он так. Талант, как известно, не пропьешь!

Он остановил трактор прямо на просеке, и полез под сиденье. Бутылка на месте. Сегодня можно. Во–первых, «Кабан» вчера уже приезжал, а приезжает он нечасто. А во–вторых, в кабине хрен что унюхаешь, а он из трактора и вылезать не будет.

С такими мыслями Петр Петрович открутил пробку и сделал хороший глоток. Стакана в кабине не было, дабы не возбуждать подозрений мастера. Новый мастер, Николай, тоже… Молодой, да ранний! Дело свое знает, да тоже не терпит пьющих. Ну, тебе‑то какая разница? Норму даю? Даю! Даже больше даю! Техника у меня всегда в порядке. Что же, и выпить немного нельзя? Говорит, ты за рулем! Да я, считай, сорок лет за рулем! Что я, задавлю кого‑нибудь на просеке? Здесь же тебе не проспект!

Петр Петрович сделал пару глотков, достал из замасленной матерчатой сумки завернутый в бумагу бутерброд с вареной колбасой и в три укуса съел. Хорошо! Ладно, еще пару заездов, и на обед.

Он в очередной раз вылез из трактора, чтобы продеть трос. Споткнулся, зачерпнув носками сапог развороченную гусеницами землю. Затянул трос. Поехали! Но двинувшийся с места трактор задрожал. Двигатель загудел, и Гориков отпустил газ, почувствовав, что натянувшийся трос сейчас лопнет. Что за хрень, зацепился, что ли?