Древолюция

Надо, надо расширяться. Но как не хватает толковых менеджеров! И главное, где их здесь возьмешь? На многие километры — леса и леса, в Дымове только техникум есть, а до ближайшего института — сотни километров. Кто уезжает за образованием, тот как камень в воду — бултых, и пропал.

Он налил еще полбокала.

Вот разве что Вожаков. Толковый парень, из местных. Не зря его в мастера выдвинул. Не прогадал. Но вот дальше… Не тот он человек, чтобы его дальше двигать, не тот. У него принципы. Это Дмитрий Сергеевич сразу почувствовал. Вожаков уважает его, как руководителя, но — не больше. Если не меньше. А ему нужен свой. Свой! Чтобы хотел того же, чтобы любил то, что любит шеф. На такого можно положиться. И всегда знаешь, чего от человека ждать. А Вожаков — чужой, как прикормленный волк. А волка, сколько ни корми… своим не станет.

Сергей Дмитриевич залпом допил коньяк. Хотелось дать кому‑нибудь в морду.

Он вспомнил, как утром перед поездкой на работу вышел к берегу озера. Солнце уже взошло, и яркие лучи отражались на гребешках волн. Ему нравились такие минуты. Когда он выкраивал время и выходил на берег, любуясь озером, ему казалось, что этот мир и есть настоящий, а его жизнь, бизнес, все, что окружает, в чем он варится последние десять лет — какая‑то жуткая иллюзия.ѓ Не так все должно быть, не так. А как? Ответа он не знал.

Как обычно, Кабанов спустился по пологому песчаному берегу к воде, и почти сразу заметил это.

Странная зеленая пленка покрывала большую часть водной глади. Поначалу он принял ее за водоросли, но быстро убедился в ошибке. Точно, пленка. Но странная пленка. Не говоря уже о цвете, она совсем не походила на разливы бензина или мазута. Кое–где на поверхности виднелись сгустки пены.

Сергей Дмитриевич тут же подумал о Жукове и его комбинате. Мало Тарасыча год назад комиссия из Екатеринбурга мурыжила, мало ему, что статьи о загрязнении реки комбинатом столько шума наделали, мало штрафов заплатил! Опять за свое! Экономит, экономист херов! Кабанов подумал, что дочка любит гулять по берегу, и неизвестно, насколько опасна эта зеленая дрянь. Постояв с минуту, он заметил, что пятно медленно сдвигается в сторону. Видно, ветер гонит. Может, и совсем уйдет. Озеро большое. Все равно — свинство, надо позвонить Тарасычу и сказать, чтобы прекращал это дело. Здесь же лучшее место на озере, не зря Кабанов тут дом поставил. Местный шаман сказал, что когда‑то, до человека, здесь обитали добрые духи. Правда, на всякий случай Дмитрий Сергеевич пригласил и попа освятить строительство.

Кабанов отодвинул пустой бокал и придвинул телефон:

— Але? Семена Тарасыча мне. Узнали, нет?

Секретарша узнала сразу:

— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич. Сейчас соединю.

Через несколько секунд в трубке послышалось пыхтение директора целлюлозно–бумажного комбината. Интересно, чем это он там занимается? На тренажере, что ли, прыгает?

— Да, я слушаю.

— Слушает он! — вместо приветствия раздраженно произнес Кабанов. — Тарасыч, ты опять в озеро стоки сливаешь? Ты что, охренел, в натуре? Уже у моей дачи твое дерьмо плавает!

— Ты что, Дима? Какие еще стоки? — совершенно естественно удивился Жуков. Но Кабанов знал этого «жука», он еще не такое с ангельским лицом говорит.

— Короче, — веско сказал Кабанов. — Я сегодня на озере был, там дрянь какая‑то зеленая плавает у берега. Откуда ей взяться, если не от твоего завода?

— Все это ерунда, Сергеич. Зачем я буду озеро засорять, когда я сам в нем рыбу ловлю? Это не от комбината. И потом, год назад комиссия мои стоки проверяла. Все соответствует!

— Знаю я твои комиссии! Соответствует! Будто я не знаю, как ты с комиссиями работаешь. Что хочешь, подпишут.

— Мои стоки, если не знаешь, вообще в озеро не идут! — разгорячился Жуков. — Они в реку сбрасываются! А река из озера вытекает, а не наоборот! Учи географию!

— Ладно, ладно, спокойно, — он сбавил тон, чувствуя, что Тарасыч прав. — Проехали тему. Ты лучше скажи, когда на рыбалку собираешься? Я бы тоже поехал, стресс снять.

— О чем разговор? Присоединяйся! Хоть в эту субботу можно.

— Ну, лады. Давай.

Почему‑то он поверил Тарасычу. Раз на рыбалку зовет, значит, и впрямь не засоряет. Не будет же он отравленную рыбу есть? А может, это действительно тина какая‑нибудь, ряска… Он же не трогал ее руками. Да черт с ней! Разве у него проблем мало, еще о тине какой‑то думать?

Алекс припарковал машину у забора, вслепую нашарил крючок калитки, открыл ее и вошел во двор. Дом у дяди–лесника был основательный и выделялся среди прочих домов на улице именно ощущением мощи и непоколебимости. Такие же чувства возникают, когда смотришь на пирамиду или какой‑нибудь Тадж–Махал. Но дом дяди Пети совершенно не походил на пирамиду, но, тем не менее, вызывал именно такое ощущение. По крайней мере, у его племянника.

Рядом с калиткой, у сарая, с вечно разобранным мотоциклом внутри, стояла собачья будка. Но Алекс знал, что она пустует. Командор, так звали пса, умер с полгода назад, и дядя Петя пока не завел нового. А вот и хозяин.

Дядя Петя не изменился с той поры, как племянник видел его в последний раз. А было это уж больше года тому, когда Алекс приезжал писать о местном комбинате. Всклокоченные волосы, черная редкая бородка, местами тронутая проседью, неторопливые размеренные движения и ясные, острые глаза. Даже когда дядя напивался и нес несусветную чушь, эти глаза смотрели прямо и четко, создавая удивительный контраст.

— А–а, Сашка! — сказал дядя, шагая с крыльца навстречу Поборцеву. — Здорово.

Они пожали руки.

— Больно ты быстро добрался. Гоняешь, небось?

— Какое там, — усмехнулся Алекс. — У вас тут милиция строгая, не погоняешь.

— Ну, ладно, пошли в дом.

Расположились на кухне, где на стенах висели гирлянды сушеных грибов и пучки трав. Широкое окно давало много света и прекрасный вид на участок и улицу. Поборцев сразу заметил стайку ребятишек, скопившихся возле его новой машины.

— Сейчас колеса проткнут, — проронил дядя. Алекс невольно привстал и почувствовал на плече тяжелую дядину руку:

— Пошутил я. Ха–ха–ха! Не бойсь, наши ребята чужого не трогают. Ну что, по маленькой за встречу?

Алекс подумал, что сегодня вряд ли куда еще поедет, и кивнул:

— Давай.

Он не любил водку, но дядя бы обиделся. Лесник уважал традиции, особенно связанные с возможностью выпить. Кое‑кто называл его пьяницей, но Алекс так не считал. Он знал, что дяде Пете остановиться так же просто, как курильщику бросить окурок. Раз — и все. Кроме того, дядя пил тогда, когда ему было хорошо, а когда было плохо — не пил. И почти никто не заметил, что, когда умер Командор, дядя так горевал, что не пил почти полгода.

Ухнули по первой.

— Водку‑то ключница делала? — спросил Поборцев, поморщившись.

— Почему ключница? — нахмурился дядя Петя. Он взял в руки бутылку и внимательно рассмотрел этикетку. — Шемордановский завод спиртных напитков.

— Оно и видно, — племянник захрустел свежим огурцом, зажёвывая жуткий сивушный привкус. Поборцев пожалел, что не привез водки с собой. Пусть стоит дороже, зато хоть пить можно.

— Ну, рассказывай, как у тебя там дела? Как работа? — спросил дядя.

— Да нормально, — Алекс не хотел распространяться про свои неурядицы. Он знал, что дядя высоко ценил его статьи и любил похвалиться известным племянником. Хотя какая там известность! У нас журналист становится известен, когда его грохнут, подумал Поборцев. За редким исключением.

— Работаю.

— Сюда‑то тоже по работе приехал?

— Отдохнуть.

— Это хорошо, на рыбалку сходим, отдохнешь.

Дядя разлил еще по одной. Поборцев вздохнул. Придется допивать это пойло.

— Тогда после твоей статьи такая буча была! — не без удовольствия сказал дядя Петя. — Мне сосед, Сергеич, рассказывал. Начальство комбината забегало, давай стоки проверять. Не знали, за что хвататься! Потом комиссия из Екатеринбурга нагрянула.