Страница 55 из 74
— Андрас, великий князь преисподней. Тех, кому он благоволит, он учит убивать врагов, будь то хозяева или слуги. В армии проклятых душ под его командованием тридцать легионов тьмы, — казалось, что викарий читает какое-то официальное сообщение.
— Однако вы ведь не верите в… — попытался было возразить Кроккер, но снова викарий перебил его:
— Да, я, как и вы, Барри, не верю. Впрочем, если бы кто-либо поверил в князя преисподней Андраса и в то, что Ламия является, чтобы раздавить чью-нибудь душу своим змеиным телом, то разве здесь не самое подходящее место для их появления?
Ник уловил эту мысль.
— Вы имеете в виду… те кошмары, в которые человек верит, реально существуют здесь?
— Я пришёл к такому выводу. И если это так, то здесь обязательно должны быть и противоположные силы — силы добра — и они должны как-то проявлять себя. Но человеку легче поверить в реальность зла, чем в абсолютное добро. Это проклятие, которое мы несём в себе до самой смерти. Для тех несчастных здесь — ад, но они сами создали его.
— Эти бродяги сами по себе были воплощением зла, — Ник употребил выражение, которое вряд ли пришло бы ему в голову в его родном мире. — Вы не видели их. Та женщина… она была… ну, вот её-то вполне можно назвать женщиной-демоном. И монах — фанатик, ему бы еретиков сжигать в религиозном экстазе. И остальные — в наше время они были бы уличными грабителями — развлекаются, избивая людей.
— Святой отец, — казалось, Кроккер не столько слушал, сколько был поглощён своими мыслями. — Если они думали, что видели чудовищ и демонов, и это возникло на самом деле, вы полагаете, мы тоже можем вообразить себе подобное?
— Весьма вероятно. Но мы из разных столетий. Наши демоны не рождены теми суевериями, которыми были охвачены те люди, — они, можно сказать, безличностные. И хотя наши силы Зла безличностные, но они не менее могущественные от этого. Мы больше не предаём анафеме Сатану и его эмиссаров. Мы говорим о греховности наций, войн, промышленности, фанатизма. Безличностные демоны, если хотите. Мы говорим о «них», как о тех, кто ответственен за то либо другое зло. Но у «них» редко имеются имя и тело. Твой монах был убеждён, что его демоны имеют личность, имена, статус, вот поэтому они и явились к нему подобным образом.
Мы не можем, вызвать здесь наших демонов, потому что мы не можем определить их так. В нашем мире существует и всегда существовало великое Зло, но облик его и формы меняются от столетия к столетия, и оно больше не является для нас персонифицированным.
— А Гитлер? — возразил Кроккер.
— Да, в нём для нашего поколения действительно воплотился демон. А как у вас, Николас?
— Ни в ком и ни в чём конкретно. Всё обстоит именно так, как вы говорили, сэр.
— Всё это очень интересно, — заметил Кроккер. — Но каким образом ты ускользнул от них? Неужели один из этих демонов разрезал верёвки, а потом исчез в облаке дыма?
Ник почувствовал себя неуютно. Вот это-то ему совсем не хотелось рассказывать. В этом мире приходилось верить во множество невероятностей, однако поверят ли они в то, что случилось?
— Ну? — резко бросил Кроккер. — Так что же действительно с тобой произошло?
Ника припёрли к стенке — нужно было говорить правду, а значит, рассказать и про Авалона. Но он не сообщил им о своей первой встрече с Герольдом. А это могло навлечь на него подозрения.
— Ты в затруднении, Николас, — Викарий говорил настолько успокаивающе, насколько тон Кроккера раздражал юношу. — Случилось что-то такое, что тебе трудно объяснить.
— Всё это началось ещё раньше… — и он торопливо рассказал им о встрече с Авалоном, боясь, что если он будет колебаться ещё хоть чуть-чуть, его окончательно покинет мужество.
— Повтори-ка эти названия! — Хэдлетт внезапно прервал Ника в месте, которое вовсе не показалось юноше стоившим внимания. Однако он подчинился.
— Он сказал: «Авалон, Тара, Броселианда и Карнак».
— Великие святые места кельтов, — прокомментировал Хэдлетт. — Даже до нашего времени дошли слухи о них как о могущественных центрах психической энергии. Хотя местонахождение Авалона так никогда и не было с уверенностью определено. В легендах он располагался где-то на западе. Герольды с такими именами… да, всё соответствует…
— Чему соответствует? — захотелось узнать Кроккеру.
— Принципам древней геральдики. Герольды Британии получали имена по названию графств — таких, как Йорк, Ланкастер, Ричмонд. Имена, которые носили помощники герольдов, восходят к древним королевским символам. А герольдмейстеры, которым подчинялись и те, и другие, именовались в честь провинций — Кларенс, Норруа, Ольстер и так далее. Если Николас не ошибается, то тоща здесь должны быть четыре герольда, и каждый носит имя одного из древних мест средоточия великого могущества в нашем мире… Возможно, являвшихся некогда вратами в этот. Тара находится в Ирландии, Карнак и Броселианда — в Британии… но всё это места кельтов. И именно к кельтским поверьям восходят наши легенды о Народе с Холмов. Хотел бы я знать, кто здесь герольдмейстер!
— Я не понимаю, зачем всё это нам! — возразил Кроккер. — Мы все знаем, кто такой Герольд, и что он может одурачить любого, кто станет его слушать. Похоже, Шоу, и ты наслушался его речей. Что он предложил тебе… что-нибудь стоящее?
Ник сдержал свой гнев, зная, что Кроккер произнёс вслух свои подозрения.
— Он предложил мне, — начал Ник, тщательно подбирая слова, — золотое яблоко и безопасность этого мира. Он предсказал приход великой опасности; Зло уже не раз затопляло эту землю и прежде, и сейчас снова надвигается. По его словам только те, кто примет Авалон, будут защищены.
— Золотое яблоко, — задумчиво проговорил Хэдлетт.
— Да, это ещё один символ.
— Итак, ты встретился с этим Авалоном… и что случилось после того? Неужели эти твои латники схватили и его? — Кроккер снова вернулся к рассказу Ника.
— Они пытались… монах даже хотел убить его… — он поведал о том, как тщетно орудовал монах своим шестом с крестом, и об исчезновении Герольда.
— Так значит, это случилось, когда они схватили тебя. Ну, а теперь объясни, каким образом ты сбежал от них.
И Ник рассказал о том мучительном звуке, который увлёк в западню бродяг, а он остался в одиночестве. Он не стал говорить о своих собственных страхах, а продолжил с возвращения Герольда, потом — об эпизоде с лошадью и мулом. После этого, стараясь подобрать наиболее выразительные слова, он рассказал и всё остальное.
Они больше не перебивали его и молча выслушали до самого конца, когда он увидел, как из воздуха материализовался замок и появился Герольд со своими четырьмя спутниками.
Вот тогда-то викарий и задал Нику вопрос, но не об его действиях, как этого ожидал Ник, или что он увидел, а о вышивках на зелёных плащах у спутников Герольда.
— Дуб и яблоня, и ещё два каких-то серебристо-белых цветка, — повторил Хэдлетт. — Дуб и яблоня… это очень древние символы, символы могущества. Два же других… Хотел бы я знать… Но мне нужно самому взглянуть на них. Боярышник? Бузина? Удивительно… старые-престарые поверья…
— А мне удивительно то, — заметил Кроккер, тщательно подбирая слова, — что вы ещё здесь, Шоу. Вы ведь взяли яблоко, разве не так?
Ник предвидел это обвинение. Но как доказать его ошибочность?
— Мне что, показать следы изменений, о которых вы говорили, сэр? — спросил он у викария, не отвечая Кроккеру.
— Изменения… какие изменения? — с отсутствующим видом поинтересовался Хэдлетт.
— Вы считаете, что с теми, кто принимает предложение Герольда, происходят изменения. Я не принимал предложение. Вам нужно, чтобы я поклялся в этом? Или вы можете сами каким-то образом убедиться? У вас в этом больше опыта, чем у меня. То, что произошло со мной там — когда мне удалось бежать — я не могу объяснить. Герольд сказал мне о свободе, и я просто попытался воспользоваться тем, что, как мне показалось, он имел в виду. И это сработало, хотя я и не могу объяснить вам, как или почему. Но — я — не — брал — яблока… — последние слова Ник произнёс с расстановкой и повторил их, вложив всю свою душу. Возможно, Кроккер и не поверит ему, но он наделся, что Хэдлетт поверит.