Страница 76 из 79
…генеральный прокурор брезгливо отложил письмо в сторону – теперь понятно, что за разводы на нем были, подумал он, – и всмотрелся в фото. Так и есть… на одном премьер-министр Фелат, еще не премьер-министр, а простой кандидат в депутаты, был почти лысый. Сейчас всю его голову покрывала густая шевелюра… Так вот зачем понадобилась ему пересадка волос… подумал, цепенея от холодного ужаса, прокурор Зубец.
И засуха в этом году реально небывалая, подумал он. Пипец как страшно, подумал он.
Я спасу Молдавию, подумал он.
– И сделаю это прямо сегодня, – сказал он.
* * *
…наскоро позавтракав бычьим яйцом, в котором было запечено перепелиное, и все это с горсточкой красной икры – какой на ха продовольственный кризис, подумалось, – Генпрокурор оделся. Тщательно осмотрел себя в зеркало.
Сиреневая – цвета лица допрашиваемого, когда ему сдавливают горло, – рубашка.
Золотая, – словно солнце родины, – цепочка, скромная, не с руку толщиной, как у других, а с мизинец (все-таки должность предполагает некоторую… скрытность, понимал Зубец).
Лакированные туфли с острым носком, сияющие, словно меч правосудия.
Ну и по мелочи: зеленая барсетка, мобила на поясе, крестик в полкило, блестящий ремень с надписью «Айм соу бьютифул», и, конечно, меч правосудия.
Генпрокурор, когда занял должность, первым делом предписал всем прокурорам такой носить. Самый большой, по уставу, принадлежал ему – полутораметровый, в золотых ножнах, с клинком булатной стали и надписью на рукоятке, инкрустированной драгоценными камнями.
«Лимба ноастра е…» («язык наш это…» – рум.)
А дальше, на всякий случай, ничего не написали.
Оглядел себя еще раз, улыбнулся, зубом цыкнул. На заднем сидении служебного автомобиля газетку развернул. Морщась, прочитал о себе поклепы в проправительственной прессе. Заголовок на первой полосе газеты «Тимпа» гласил:
«Генпрокурор говорит дома по-русски»
Внизу была распечатка. Зубец, – все утро морщишься, с тревогой подумал он, как бы подтяжку делать не пришлось, – бегло просмотрел ее. Журналюги сраные не соврали. Все это и правда он сказал вчера дворнику.
– Твою мать сука на ха… – сказал он.
– Заманал млядь шаркать своей метлой гребучей, – сказал он.
– Садись на нее и уматывай отсюда как ведьма, – сказал он.
– Иствикская млядь, – сказал он.
Само собой, все это пришлось говорить по-русски! Ведь в языке Эминеску нет ругательств! Но педикам из «Тимпы» разве объяснишь?! Журналисты…
Им насрать на кого срать, лишь бы просраться!
…по пути в Дом правительства Генпрокурор заехал в церковь, где набрал во фляжку святой воды из бака с надписью «Святая вода». На всякий случай, купил еще освященный крест и свечей дюжину. Попросил благословения батюшки. В общих чертах, конечно.
– Благослови отче, – сказал он.
– На что? – сказал отче, включив диктофон.
– Не могу сказать, – сказал Генпрокурор, глядя на язычки свечей, танцующих в темноте храма, словно актриса Бьорк в художественном фильме «Танцующая в темноте», который в Молдавии показывали без звука, так как русскую озвучку Генпрокурор запретил, а румынские титры сделать не смогли, языкового запаса никому не хватило.
– И все же? – сказал бодро отче.
–… – упрямо промолчал Генпрокурор.
– Ну тогда иди и плати в кассу по тройному тарифу, – сказал обиженно отче.
– Благословить незнамо что, оно, конечно, дороже, – сказал он.
Генпрокурор уплатил, взял чек – чтобы как командировочные потом оформить, – и заскочил в поликлинику. Там взял справку, что девственник. На всякий случай – помнил по институту, что когда-то одна бикса спасла Францию, потому что целка была. Понятно, что формальность, но… Когда речь идет о вещах потусторонних, любая куриная лапка пригодится! – думал Генпрокурор, много читавший и про зомби на Гаити.
Потом – на работу. Там бегло просмотрел документы, сыграл в «Тетрис» со своим ноут-буком, и пробежался по коридорам. Стоны, крики, мольбы раздавались в кабинетах. Отлично, работа кипит, понял Зубец.
Заглянул в одну из дверей на выбор.
У окна трое парней своих – и один приглашенный из СИБ-а (КГБ – прим. автор.) курили. Посреди кабинета на стуле задержанный плакал. Генпрокурор пригляделся. Узнал тварь. То был Володька Лорченков, из писателишек, взятый по делу заговора против основ государственности Республики Молдова, подготовленному аккурат к празднованию 20—й годовщины государственности Республики Молдова.
Рождественский гусь, можно сказать!
Выглядел притырок – констатировал с удовлетворением Генпрокурор, – так себе. Жалкий, съежившийся… По лицу текли слезы, под стул капала моча… Обоссался, вражина! И все причитал:
– Нет, нет, нет, – причитал он.
– Так и запишем – говорил майор, который сегодня добрым следователем работал, и, подпирая щеку рукою, писал, глядя добро.
– «Нетнетнет», по словам задержанного, – писал он.
– То есть… – пищал задержанный.
– Да-да-да!!! – судорожно выкручивался он.
–… – дружный, здоровый смех доносился ему в ответ.
Зубец тоже улыбнулся. Любил он рабочую атмосферу своего ведомственного здания. Хоть и отдавала она иногда мочой и говнецом…
– Ну, как работа, орлы? – спросил Генпрокурор подчиненных.
– Как чмолота задержанная? – спросил он.
– Не колется, тварь! – дружно смеясь, отвечали ребята.
– Жалко, времени нет на него, дело есть поважнее… государственное… – сказал Генпрокурор.
– Отвечай гнида, ты писал?! – рьяно перед начальником один из молодых следователей работать начал.
Ткнул листки в морду вражине, на стуле гадюкой свернувшейся.
Дневник то был, найденный у Володьки при обыске.
– «1 марта. Весна. Прохудилась крыша. Чинил» – прочитал следователь.
– «Ходил в магазин. Купил перловки. Варили суп» – прочитал он.
– Ты, сука бля, это писал?! – сказал он
– Я.. да.. то есть… не.. я… как скажете! – лепетал Володька.
– Ты, куйло, понимаешь, что эти строки дышат ненавистью к народу, – сказал следователь
– К стране, – сказал он.
– Ходил в магазин… значит, машин тут нет ни у кого? – сказал он.
– Народ нищебродов да? – сказал он.
– Крыша прохудилась… значит, дома тебе наши молдавские не нравятся? – сказал он.
– Ненавидишь молдаван ты куйло?! – сказал он.
– Да как у тебя рука, на ха, поднялась такое на ха писать на ха?! – сказал он.
– Это… это… не я, не я, это герой мой! Лирический! – крикнул Володька и нова разрыдался.
– Интеллигенция, – сплюнул Генпрокурор.
– Говно! – сказал он.
– Даже смелости открыто признать, что ненавидит нас, нету, – сказал он.
– В стране засуха какой 100 лет не было, – сказал он.
– А эти говноеды… народу в спину плюют, – сказал он.
– Расстреляйте его, ребята, – пошутил он.
Ушел, не оглядываясь. Щелкнул выстрел. Глухо шмякнулось о цементный пол тело.
– Да я же пошутил, – подумал Генпрокурор.
Но возвращаться не стал.
Было дело и поважнее.
* * *
В кабинете премьер-министра первым делом Генпрокурор начертил пентаграммы, штук 20. Ориентировался по учебнику «Прикладная магия для офисов и госучереждений: приворожи, наведи, сними», изданный «Кишинеуполиграфом» при поддержке Министерства просвещения тиражом 500 тысяч экземпляров.
– Чтобы ты, Диавол, не смылся, – прошептал он.
Зажег свечи, спрятав их за занавески, до поры до времени. Проверил обрез, пересчитал пули серебряные. На стенах мелом кресты начертил. Водицей святой все окропил. Да и стал ждать. Много времени это не отняло, премьер-министр был точен, как часы. На работу, как всегда, в 14.00 пришел. Отправил охрану перед дверью, зашел……
тут-то ему и уткнулось в грудь дуло обреза.
Глянул безумным зрачком с глаза покрасневшего Генпрокурор. На котором, почему-то – что это с Вами, хотел было спросить премьер-министр, – красовалась связка чесноку.