Кукурузный мёд (сборник)

* * *

…По ночам Ансельм не раз вспоминал именно ту ночь.

Как он с сутулым, невнятного вида человеком, назвавшимся Лоринковым, прикопали под розовым кустом трепещущее еще тело девушки. Как капала на руки теплая и противно густая кровь. Как Лоринков, став человеком, ничуть не изменился в плане привычек, и жрал коньяк и блевал так же, как когда был ящером… Как шевелилась еще земля и Ансельм упал в обморок, а Лоринков, чертыхаясь, разрыл могилу, вытащил за руку наполовину Аурику из земли и протянул студенту потемневший из-за крови нож. Как блестели при полной Луне глаза несчастной девушки… И что они так и не закрылись. Даже когда Ансельм, озверев от всего этого и желая покончить поскорее, кромсал шею Аурики, – пока голове не заболталась – глаза ее так и не закрылись. С открытыми глазами они ее второй раз и закопали. Уходя, Лоринков похлопал Ансельма по спине и тихонько обронил фразу.

– Сэ мон сервитёр мэнтнан е тужур, вуаля у як аша си ву вуле парле ромэн (вот мой слуга отныне и навсегда, ну или «такие дела» если вы хотите говорить по-румынски» – фр.).

После чего прибавил уже громко, для Ансельма:

– Веди вини вици, пионер.

Видимо, последняя фраза и была с секретном. По крайней мере, с той поры Ансельм пошел за своими делами в гору, стал министром, позже премьером… И лишь иногда, по ночам, – в полнолуние, – он звонил красавице жене и, ссылаясь на дела, отпрашивался на ночевку в офисе. В полночь он выходил во двор своей уже партии.

Садился на скамейке и ждал, пока Аурика вылезет из-под розового куста

И, закрыв глаза, терпеливо переносил то, как девушка впивается в его шею острыми, словно бритвы, зубами. Выдирает из него вены, кромсает ребра, вытаскивает сердце. Муки жертвы ацтекских жрецов переживал в полнолуния самый могущественный политик Молдавии, Ансельм Круду.

Он терпел их и после смерти.

Сначала ждал, что страдания кончатся, – может, через тысячу лет, потом через две, – а потом перестал. Это навсегда, понял он. Надежды никакой. Второго Пришествия не предвиделось. Ведь история – вспоминал Ансельм институтские конспекты по книге какого-то японского кретина, – давно уже кончилась…

За нашу победу

Диверсант Василика примерил на себя пояс смертника и покрутился перед зеркалом. Пояс Василике шел. Он был красивый как молдаванин на своей свадьбе или своих похоронах. Он был широкий, словно душа русского народа. Еще он был расшит золотом и серебром и украшен большой надписью «Братскому русскому народу от жителей евроинтегрированной Молдавии». Диверсант Петрика с улыбкой смотрел на друга. Он предпочел взрывной жилет, так называемую куртку смертника. В принципе, выбор взрывного устройства особого значения не имел, лишь бы взрывалось. Инструктор в тренировочном лагере так им и объяснял, вспомнил Василика.

– Запомните, молдаванчики, – говорил инструктор.

– Главное в нашем бизнесе это Путь и умение видеть его, – говорил он.

– Подобно тому, как лучшие фехтовальщики мира к концу жизни отказывались от мечей и сражались чем под руку попадется… – говорил он.

–… хороший террорист может произвести теракт на ровном месте, чем угодно и как угодно, – говорил он.

– И история с Моисеем и его египетскими жабами отличное тому подтверждение, – говорил он.

– Ну хватит лодырничать, животные, – говорил он.

– За Молдову, за евроинтеграцию, за священные ценности европейсокго молдавского народа… – командовал он.

–… в говно шагом марш! – говорил он.

После чего парни – двадцать отборных добровольцев, – с глубоким вдохом уходили на дно деревенского сортира с головой. Это была отработка приема «откуда-не-ждали», о котором инструктор прочитал в какой-то книжке про древних японцев. Будто бы карлик-нинзя затаился на дне деревенского толчка с копьем в руке и дыхательной трубкой во рту – и тут важно не перепутать, уже знали по опыту курсанты, – и дождался, когда на этот толчок сядет влиятельный и могущественный даймё. Ну, председатель района, если по-молдавски. И когда дайме присел, – говорил инструктор, вращая глазами, словно древний японский демон, – карлик-убийца проткнул его копьем, а сам ушел камнем на дно. Охране и в голову не пришло искать убийцу в яме со зловонной жижей…

История была красивой, но вызывала массу вопросов. Ну например… Как долго пришлось карлику-нинзя ждать влиятельного председателя древнеяпонского района? Откуда он знал, что даймё этот все-таки придет? Как был вычислен один из тысяч деревенских толчков Японии как место, куда все-таки придет даймё, и не просто придет, а еще и сядет? Наконец, оставался самый важный вопрос.

– Скажите, инструктор, – вежливо гудел в дыхательную трубку со дна выгребной ямы Василика.

– Как именно карлик-убийца понял, что даймё садится на толчок? – говорил Василика.

– Ведь отсюда не видно ни черта!, – восклицал он и кашлял, потому что фекалии попадали при криках в трубку.

– Сейчас объясню на практике, – говорил инструктор.

После этого курсанты, замершие на дне этого, – как называл его инструктор, – Мертвого моря, слышали плеск. Будто что-то тяжелое падало на поверхность выгребной ямы… Все становилось понятно, а у курсанта Биешу сработал рефлекс действовать по звуку, который вырабатывается у всякого, кто живет в тренировочном лагере диверсантов. Поэтому он вскочил с торжествующим криком и пронзил присевшего над ямой инструктора тяжелым копьем из стали. Так организация потеряла двух человек. Копье вылезло у инструктора из глотки, а курсант Биешу захлебнулся, потому что начал кричать еще до того, как всплыл на поверхность…. Парней похоронили на пригорке, и установили над ними красивый железный крест.

– Мы никогда не забудем тех, кто пал во время подготовки к Великому Мщению, – сказал идеолог лагеря.

– Их подвиг приравнивается к гибели в бою, – сказал он.

– А теперь споем, – негромко сказал он.

Ребята взяли друг друга за руки и запели.

– Я хотел бы остаться с тобой, просто остаться с тобой, – пели они.

– Но высокая в небе звезда, – выводили они под яркими звездами Молдавии.

– Зовет меня в путь, – плакали они, обнявшись.

– Группа крови-и-и, на рукаве, – пели они, обнявшись еще крепче, по-товарищески.

– Мой порядковый номер на рукаве, – целовали они друг друга в щеки по-дружески.

– Помоги мне остаться в бою, – скулили они, и некоторые уже начинали лапать друг друга.

Кто знает, чем бы кончились поминки, если бы не инструктор по Русской Ментальности, которого недолюбливал весь лагерь. Во-первых, он был русский, но кто лучше русского мог бы рассказать об устройстве этого мерзкого народа?!. Во-вторых, он был пьяный, и это была такая же постоянная величина как то, что он был русский.

То есть, пьяным и русским инструктор Лоринков был всегда.

– Что это вы делаете, гомосеки?! – крикнул он.

– Прекратите, немедленно, – рявкнул он.

– Отставить! – скомандовал он.

Курсанты смущенно отстранились друг от друга вытирая щеки и губы. Инструктор, пошатываясь, оглядел могильные холмики и отлил на них – как он сам позже утверждал, по старинному русскому обычаю, – и велел курсантам бежать кросс в 40 километров. Инструктору никто не перечил, потому что руководство лагеря возлагало на него большие надежды. Правительство Молдавии было уверено, что именно ренегат Лоринков широко распахнет перед диверсантами дверь в загадочную русскую душу. И именно благодаря этому парни, будучи незамеченными и не вызывая вопросов, сумеют совершить то, к чему их долго готовили в лагере диверсантов…

– Русская душа, – говорил задумчиво Лоринков, поиграв на флейте у костра.

– Я сказал русская душа, – сказал он.

Курсанты виновато отняли руки от ушей. Слушать флейту в исполнении Лоринкова было невыносимо, но он увидел такой эпизод в каком-то американском фильме, и с тех пор играл на флейте у костра перед каждой лекцией.

– Многие считают, что русская душа это такая химера, – сказал Лоринков.