Страница 2 из 142
Привлекает внимание и другое обстоятельство: в произведении, изображающем классовую борьбу пролетариата, в сущности, нет ни одного образа капиталиста, а различные слуги буржуазии и самодержавия — директор фабрики, табельщик-шпик, полицейские, жандармы, судьи и т. д. — совершенно не показаны, в отличие от положительных героев, с внутренней стороны; большинство даже не имеет имен.
Нельзя сказать, что М. Горький плохо знал эту среду: он дал уже в рассказах 90-х годов и особенно в «Фоме Гордееве» яркую портретную галерею купцов и фабрикантов, а в пьесе «Враги», создававшейся одновременно с «Матерью», изобразил оба класса-антагониста с глубоким проникновением в психологию, в индивидуальность каждого персонажа. Почему же нет такого проникновения в романе «Мать»?
Пожалуй, еще более важен другой вопрос, неизбежно возникающий при слишком общих определениях темы романа «Мать». Если М. Горький хотел изобразить рост революционного сознания и формирование пролетарского авангарда, то почему в центре романа оказалась «вдова рабочего человека» и мать рабочего — Пелагея Ниловна Власова, а не ее сын — «железный человек» Павел Власов или кто-либо другой из революционных вожаков?
Были критики, которые ставили это обстоятельство в вину автору, считая, что оно существенно снижает идейное значение романа. В самом деле, разве следовало связывать почти все происходящее в романе с образом придавленной к земле женщины, которая с таким трудом освобождается от этой придавленности? Разве не лучше было бы в таком произведении отодвинуть эту фигуру на второй план? Подобные упреки высказывались и при оценке других произведений Горького.
Если даже обаятельный образ Ниловны показался недостаточно значительным, чтобы стать главным в романе, то что же сказать о жалком Самгине, оказавшемся на первом плане в грандиозной эпопее? Некоторые критики увидели в этом прямой просчет автора «Жизни Клима Самгина». Иными словами, критики, хваля «Мать» и «Жизнь Клима Самгина», высказывали сожаления, что М. Горький написал именно «Мать» и «Жизнь Клима Самгина», а не другие произведения. Ведь в центре этих произведений могли стоять только эти фигуры, — с ними связана самая суть того, что хотел сказать автор.
Важно понять, что в «Матери» рассказано не просто о революционной борьбе, а о том, как в процессе этой борьбы, в ее очистительном пламени, внутренне преображается человек массы, переживая свое второе рождение. Это второе — духовное — рождение особенно замечательно и поучительно у такого человека, как Ниловна. Ведь ей приходится высвобождаться из-под тройной тяжести — классовой, семейной и духовной, так как она не только человек угнетаемой массы, но еще женщина, притом находящаяся сначала под властью религии.
Хотя Ниловне сорок лет, она уже чувствует себя старухой (в ранней редакции романа она была действительно старухой, но затем автор значительно «омолодил» ее, желая подчеркнуть, что дело не в годах, а в том, как они прожиты). Ниловна почувствовала себя старой, не пережив по-настоящему ни детства, ни юности, не испытав радости «узнавания» мира. Все это приходит к ней, в сущности, лишь после сорока лет, когда для нее впервые начинают открываться смысл и красота мира, смысл собственной жизни. В той или иной форме такое духовное «выпрямление» переживают многие герои романа, но у Ниловны этот процесс имеет особенно трудный, даже мучительный характер.
Павел Власов — «железный человек», «редкий человек», «человек сказки», но и для него оказывается необходимым внутреннее обновление: он должен освободиться от излишней прямолинейности и «монашеской суровости», от всего, что дает основание матери назвать его «закрытым». Вначале он боится дать выход своим чувствам, особенно чувству любви. Его другу Андрею Находке вначале мешает, напротив, избыток романтической мечтательности и той душевной мягкости, которая прекрасна, если сочетается с твердостью и решительностью борца. Рыбину приходится освобождаться от недоверия к интеллигенции, Весовщикову — от недоверия ко всем людям (каким откровением становится для него, уверенного, что все люди враги друг Другу, прозвучавшее в новом, неожиданно широком значении слово: «товарищ!»).
И все эти внутренние сдвиги и перевороты переживает «мягкая, печальная, покорная» Ниловна, которую прежняя жизнь учила скрывать от людей свои чувства и жить в страхе перед всем и всеми. Принижает ли Ниловну то, что она вступает на путь революционной борьбы после сына, побуждаемая вначале лишь материнской любовью? Нет, нимало не принижает: любовь толкает ее на путь борьбы, а борьба помогает понять, какое счастье и какая ответственность — быть матерью.
В публицистическом заключении, которое имел в ранней газетной редакции рассказ «Однажды осенью», М. Горький страстно обличал социальный строй, мешающий женщине совместить в себе «мать, жену и гражданку».[7] В романе «Мать» мы, видим, как возникает такое «совмещение» благодаря начавшейся борьбе против эксплуататорского строя. «Когда человек может назвать мать свою и по духу родной — это редкое счастье!» — говорит Павел Власов. И по мере того как Ниловна становится родной сыну не только по крови, чувство материнства растет в ней, распространяясь на многих, на всех, кого охватывает великое слово «товарищи» (под таким названием вышел роман «Мать» в первом английском издании).
Революция пробуждает все подлинно человеческие чувства и самые высокие из них — материнство и братство. «Прославим женщину — Мать, неиссякаемый источник все побеждающей жизни! — восклицал М. Горький в одной из „Сказок об Италии“. — Прославим в мире женщину — Мать, единую силу, пред которой покорно склоняется Смерть!» М. Горький создал целую галерею матерей, каждая из которых становится символом жизнетворящего и жизнеутверждающего начала. И самая замечательная из них — героиня романа «Мать».
Сосредоточив внимание на тех революционных сдвигах, которые происходят в сознании людей, на процессах духовной жизни, М. Горький показал реальную основу этих процессов и сдвигов. Судьбы героев «Матери» свидетельствуют о том, что только борьба против сил, порабощающих человека извне, способна освободить, очистить его изнутри. «Человека надо обновить, — говорит Рыбин. — Если опаршивеет — своди его в баню, — вымой, надень чистую одежду — выздоровеет! Так! А как же изнутри очистить человека?»
Горький дал ответ на этот вопрос, воспев очистительное пламя революционной борьбы, раскрыв подлинно общечеловеческий смысл идей социализма, несущих в себе начала не только нового общественного строя, но и совершенно новых нравственных отношений, нового морального «кодекса». Когда Ниловна впервые увидела Николая Ивановича, ей показалось, что он «прибыл откуда-то издалека, из другого царства, там все живут честной и легкой жизнью…». А когда Ниловна после первомайской демонстрации, после ареста Павла, переезжает из рабочей слободки в город, к Николаю Ивановичу, в среду профессиональных революционеров, ею овладевает такое чувство, словно она попала на островок будущего.
Действительно, здесь отброшены прочь и заменены новыми все то представления и все те нормы поведения, о которых Ниловна прежде думала, что они даны от века и навеки. Она привыкла к тому, что люди тянутся к собственности, как к главной опоре и главному смыслу жизни, — теперь она увидела людей, которые гораздо охотнее, с гораздо большей радостью дают, чем берут, и которые как бы богатеют от каждого своего подарка. Она привыкла к тому, что люди стремятся к покою, видят счастье именно в нем, — теперь она узнала людей, для которых покой — несчастье, а счастье — борьба, творчество, деяния. Она привыкла к тому, что люди любят говорить о своих страданиях, что они даже хвастаются своими болезнями, — теперь она увидела тех, кто презирает страдания и даже самое смерть.
Любуясь всем этим, М. Горький остается строгим и суровым реалистом: «островок будущего» еще омывают со всех сторон и бьют в упор волны враждебного ему общества, угрожая не только физическому существованию новых людей, но всему их духовному миру. «А может, они пытают людей? — спрашивает Ниловна сына о жандармах, о тюремщиках. — Рвут тело, ломают косточки? Как подумаю я об этом, Паша, милый, страшно!..» Он отвечает: «Они душу ломают… Это больнее — когда душу грязными руками…»
7
«Самарская газета», 1895, № 156, 22 июля.