Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 142

Дело Власовых и дело Артамоновых

В литературном наследии М. Горького очень важное место занимают произведения большой эпической формы. Почти все они могут быть отнесены к жанру романа, но сам автор упорно называл их, в том числе свою итоговую четырехтомную эпопею, «повестями». «Фома Гордеев», «Трое», «Мать», «Жизнь ненужного человека», «Исповедь», повести окуровского цикла («Городок Окуров» и «Жизнь Матвея Кожемякина»), «Лето», автобиографическая трилогия («Детство», «В людях», «Мои университеты»), «Дело Артамоновых», «Жизнь Клима Самгина» — вот неполный список этих произведений.

Из них в настоящий том включены «Мать» и «Дело Артамоновых» — романы, которые принадлежат к главным, во многих отношениях «программным» произведениям М. Горького и позволяют составить представление о нем как о романисте. Правда, его творчество постоянно развивалось, и каждое новое эпическое полотно становилось у него особой вехой на пути неустанных исканий.

Однако в двух избранных произведениях наглядно проявились многие коренные особенности горьковской романистики. Во-первых, именно в них раскрыт с наибольшей полнотой внутренний мир двух основных классов-антагонистов нового времени: пролетариата и буржуазии. Во-вторых, здесь освещены две главные темы горьковского творчества: тема «воскрешения души» и тема «разрушения личности». И, в-третьих, здесь представлены две стилевые линии, позволяющие судить о богатстве и многообразии художественных средств писателя.

Необходимо отметить, что замыслы обоих произведений родились в одно и то же время — в начале 900-х годов. Характерно, что оба эти замысла должны были ожидать для своего осуществления решающих сдвигов в самой действительности — могучих революционных взрывов. «Мать», повествующую о событиях начала 900-х годов, невозможно было написать до революции 1905 года. Лишь после этого могли с такой силой зазвучать в финале произведения слова, обнажающие самую суть его: «Душу воскресшую — не убьют!» «Дело Артамоновых», повествующее о событиях нескольких десятилетий, невозможно было написать до Великой Октябрьской революции и до того, как народ отстоял ее завоевания в гражданской войне. Лишь после этого мог с такой определенностью зазвучать в финале произведения вывод, бросающий свет на все изображенное в нем: «Назад, товарищи, оборота нет и не будет для нас…»

Оба произведения говорят, в сущности, об одном: о необратимости процесса революционного изменения действительности — процесса, благодаря которому кончается предыстория человечества и начинается его подлинная история.

«Мать» — книга необычной и необычайной судьбы. Впервые появившаяся в 1906–1907 годах, она сразу получила невиданно широкое распространение. Сейчас трудно назвать такую страну на земном шаре, где не было бы издано это произведение. Немногие художественные произведения за всю историю мировой литературы имели такое огромное количество читателей и так сильно и непосредственно влияли на миллионы человеческих судеб. Известен отзыв, который дал о романе В. И. Ленин, прочитав его еще в рукописи: «…книга — нужная, много рабочих участвовало в революционном движении несознательно, стихийно, и теперь они прочитают „Мать“ с большой пользой для себя… Очень своевременная книга».[1] Нет сомнений, что В. И. Ленин имел в виду прежде всего «Мать», когда, опровергая «басню» буржуазных газет об исключении Горького из партии, заявлял в 1909 году: «Товарищ Горький слишком крепко связал себя своими великими художественными произведениями с рабочим движением России и всего мира, чтобы ответить им иначе, как презрением».[2]

Открыто и страстно защищая дело рабочего класса, дело пролетарской революции, роман «Мать» сразу разделил своих читателей и критиков на два лагеря: друзей и врагов. Но даже среди друзей, единых в понимании идейной направленности и идейно-политического значения романа, не было полного единодушия в понимании его художественной природы и художественного значения. Один из выдающихся критиков-марксистов В. Воровский, высказав в 1911 году в статье «Две матери» интересные и верные мысли о двух горьковских образах — о героинях романа «Мать» и пьесы «Васса Железнова», счел необходимым оговориться: «Правда, образ Ниловны был необычен, идеализирован, походил скорее на то, что могло бы быть, а не на то, что бывает в повседневной жизни; а потому и Ниловна, борющаяся бок о бок с сыном, представляет тип надуманный, маловероятный. Но зато в ней ярко и выпукло изображена мать — любящая, болеющая за свое детище, мать — „мученица великая“…»[3] Утверждая в другой статье, что М. Горький начал преследовать в своем творчестве не столько художественные, сколько педагогические цели, В. Боровский писал: «Эта новая манера письма особенно заметна стала у М. Горького, начиная с большой повести „Мать“… Новые произведения Горького почти сплошь наводнены только положительными типами, теми типами, которые пригодны для преследуемой им цели…»[4]

Оспаривая мнение В. Воровского, что Ниловна — «тип надуманный, маловероятный», М. Горький указал, что у Ниловны есть живой прототип — мать рабочего-революционера Петра Заломова и что она «не исключение». При этом он заметил: «Меня понуждает сказать это отнюдь не мое самолюбие автора, а — интересы дела» (29, 154). Нельзя согласиться и с тем, что «Мать» почти сплошь «наводнена» положительными типами, — нельзя, не отвлекаясь от всего, от чего не дано отвлечься положительным героям романа: от сцен обысков, арестов, разгона демонстраций, от суда, от «голгофы» Рыбина (одной этой страшной картины хватило бы на иное произведение, показывающее звериный облик старого мира), от трагического финала.

С другой стороны, в среде литераторов, которые были идейными противниками автора «Матери» и почти все отнеслись к роману резко отрицательно, усмотрев в нем свидетельство «конца» Горького как художника, иногда раздавались голоса о выдающемся новаторском значении этого произведения. Леонид Андреев был одним из тех писателей, которые в начале 900-х годов примыкали к горьковскому издательству «Знание» — центру всех демократических литературных сил, а после 1905 года стали отходить от реализма и от прогрессивного лагеря литературы. Л. Андреев ушел от этого лагеря дальше, чем многие, и ему пришлось услышать особенно суровые, но справедливые упреки от М. Горького и В. Воровского. Но вот его отзывы о «Матери», относящиеся к 1907–1908 годам: «Первая часть великолепна, единственное в своем роде, — писал он, — вторая — слабо. А в общем — значительно. Точно сам народ заговорил о революции большими, тяжелыми, жестоко выстраданными словами».[5] Уже порывая с горьковским направлением в литературе, Л. Андреев тем не менее признавал, что «Мать» — «роман очень ценный и высокохудожественно написанный; критика не сумела его оценить, но… к нему еще вернутся в будущем».[6]

Роман «Мать» — произведение, доступное миллионам и миллионам читателей и вместе с тем очень сложное как по ярко своеобразной, смело новаторской форме, так и по содержанию, для которого эта форма оказалась необходимой. В чем же состоит это содержание? Вопрос совсем не так прост, как кажется на первый взгляд.

Обычно говорят, что в романе «Мать» изображена жизнь рабочего класса, его борьба против буржуазии и самодержавия, рост его революционного сознания, выдвижение из его среды руководителей, вожаков… Все это, разумеется, верно, но слишком общо и мало помогает понять, почему такое содержание потребовало именно художественного воплощения. К тому же возникают новые вопросы. Почему в произведении, посвященном жизни рабочего класса, совершенно не изображен его труд, нет даже таких сцен труда, какие были в ранних рассказах и в первых романах М. Горького? Мы даже не знаем, на какой фабрике работают герои «Матери» (в «Деле Артамоновых» есть, пусть и краткие, указания на то, что артамоновское предприятие — текстильное; в «Матери» нет и таких упоминаний).

1





М. Горький, Собрание сочинений в тридцати томах, т. 17, М. 1952, стр. 7 (в дальнейшем ссылки на это издание даются в самом тексте указанием тома и страницы).

2

В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т. 19, стр. 153.

3

В. Воровский, Литературно-критические статьи, М. 1956, стр. 320.

4

Там же, стр. 311–312.

5

«Литературное наследство», т. 72 («Горький и Леонид Андреев»), М. 1965, стр. 522.

6

Там же, стр. 527.