Страница 80 из 94
— Каким образом? Он не мог оставить мое обвинение без ответа. И он не мог рассказать вам правду о своем положении даже в частном порядке.
— Он мог, — возразил Фрейзер. — Но он вызвал вас не только из чувства долга.
Грей смотрел на него.
— Конечно.
Фрейзер отвернулся, но Грей заметил проблеск улыбки на затененном лице.
— Вы англичанин, — сухо сказал Фрейзер. — Так же, как и он. И все-таки он пытался убить вас.
— Он должен был, — перебил Грей. — Его единственным шансом было попросить прощения, но он, черт возьми, знал, что я не прощу.
Фрейзер коротко кивнул, согласный.
— Разве я не сказал, что все случившееся логично.
— Но… — Он не договорил. Несмотря на всю чудовищность происшедшего он не мог не отметить, что Фрейзер сказал правду: Джейми тоже был виноват в смерти Твелветри и должен был сожалеть о ней.
— Да, но, — сказал Фрейзер со вздохом, — я бы сделал то же самое. Впрочем, вы убивали людей и получше Эдуарда Твелветри.
— Вполне возможно. Но я убивал их как врагов — из чувства долга.
Стал бы он врагом, если бы не Эсме и Натаниель? Скорее всего, нет.
— Вы убили его как врага. И не ваша вина, что он таковым не оказался.
— Очень благовидный аргумент.
— И убедительный.
— Как вы можете утверждать, что чувствуете мой ужас и тоску? Мою вину? — раздраженно потребовал Грей.
— Я действительно чувствую. Можно ощущать сильное горе, но рационально мыслить при этом.
— Вот как, — начал Грей потеплевшим голосом, но так как разговор начал напоминать ту несчастную стычку в конюшне Хелуотера, он отказался от этой тактики. — Вы действительно считаете все страстные слова нелогичными? А как насчет чертовой «Арбротской декларации»{4}?
— Речь может быть произнесена в порыве страсти, — признал Фрейзер, — но дальше ее приходится исполнять хладнокровно, по большей части. Декларация была написана или, по крайне мере, подписана рядом людей. Они все не могли быть под воздействием страсти, когда делали это.
Грей почти засмеялся, но покачал головой.
— Вы пытаетесь отвлечь меня от обсуждаемого вопроса.
— Нет, — сказал Фрейзер задумчиво, — думаю, я пытаюсь показать вам, что независимо от стремления человека поступать правильно, результат может быть оказаться совсем не тем, чего он желал или ожидал. И это можно считать основанием для сожаления. Иногда очень глубокого сожаления, — добавил он более мягко, — но не вечной вины. И потому мы должны отдаться на милость Божию, и надеяться получить Его прощение.
— А вы опираетесь на собственный опыт. — Грей не хотел, чтобы это замечание прозвучало так веско, но так оно и получилось. Фрейзер издал протяжный выдох через свой длинный шотландский нос.
— Вы правы, — сказал он после минутного молчания. Он вздохнул еще раз. — Когда я был лэрдом в Лаллиброхе, один из арендаторов пришел просить моей помощи. Это была старая женщина, она беспокоилась за одного из своих внуков. Его отец часто бьет мальчика без вины, сказала она, и она была уверена, что однажды убьет совсем. Не возьму ли я его конюхом к себе в дом? Я согласился. Но когда я заговорил с его отцом, он не согласился и упрекнул меня за то, что я вмешиваюсь в его дела с сыном. — он снова вздохнул. — Я был молод и глуп. Я ударил его. Вернее… я его побил, и он уступил мне. Я забрал паренька. Его звали Робби, Робби Макнаб. — Грей хмыкнул, но ничего не сказал. — Ну, Ронни, так звали отца, Ронни Макнаб было его имя, предал меня англичанам из обиды и гнева; я был арестован и доставлен в английскую тюрьму. Я… бежал… — Он поколебался, словно решал, стоил ли сказать больше, но решил идти дальше. — Позже, когда я вернулся в Лаллиброх в первые дни восстания, я узнал, что дом Макнаба сгорел, а сам он задохнулся в дыму.
— Я так понимаю, не случайно?
Фрейзер покачал головой, это движение было едва заметно в тени вязовой аллеи, они уже были в восточной стороне парка.
— Нет, — тихо сказал он. — Это сделали другие мои арендаторы, потому что они знали, кто предал меня. Они исполнили то, что считали своим долгом перед лэрдом. И все это привело к смерти, а я ничего не мог изменить.
Их шаги стали мягче, когда они пошли медленнее.
— Я учту это, — наконец Грей успокоился. — А что стало с мальчиком? С Робби?
Одно широкое плечо приподнялось.
— Он жил в моем доме вместе со своей матерью. Потом… моя сестра написала, что он решил отправиться на юг искать работу; в горах для молодого человека ничего не было, можно было вступить в армию, что он и сделал.
Осмелев, Грей коснулся руки Джейми, очень мягко.
— Вы сказали, что человек не может предвидеть последствия своих поступков. Но в данном случае, я могу показать вам одно из них.
— Что? — Фрейзер ответил резко то ли от прикосновения Грея, то ли от его слов, но он не отступил.
— Робби Макнаб. Я знаю, что с ним сталось. Я видел его в последний раз в Лондоне и присутствовал на его бракосочетании. — он воздержался от упоминания невесты Роба, той самой Несси, не зная, как католики относятся к проституции. Вдруг они в этом вопросе так же строги и нетерпимы как шотландские пресвитериане.
Рука Фрейзера опустилась лорду Джону на предплечье, сильно напугав Грея.
— Вы знаете, где он? — голос Фрейзера доказывал его волнение. — Можете мне сказать, где его найти?
Грей спешно копался в памяти, пытаясь вспомнить слова Агнес: мой новый дом… конец О'Бриджерс-стрит… миссис Донохью…
— Да, — сказал он, воспрянув духом. — Я найду его для вас, я уверен.
— Благодарю вас, милорд, — быстро сказал Фрейзер.
— Не называйте меня так, — лорд Джон внезапно почувствовал себя смертельно усталым, хотя ему и стало лучше. — Раз уж мы разделяем вместе вину крови и угрызения совести за то, что сделали с этим ублюдком Твелветри, то не могли бы вы, ради Бога, называть меня моим христианским именем?
Фрейзер некоторое время шел молча, размышляя.
— Я мог бы, — произнес он медленно. — Сейчас. Но я должен буду вернуться, и тогда я не стану делать этого. Мне… тяжело будет привыкнуть к такой степени близости, а затем… — он махнул рукой.
— Вам не нужно возвращаться, — безрассудно выпалил Грей. У него не было власти ни отменить приговор Фрейзера, ни добиться помилования, он не мог давать такие обещания без согласия Хэла. Но он считал это возможным.
Он увидел, как был поражен шотландец, он даже немного отступил в сторону, хотя они продолжали идти рядом.
— Я очень благодарен вашей светлости за предложение, — сказал он наконец. Его голос звучал странно, Грей не понимал, почему. — Даже, если бы это было возможным… Но я не хочу оставлять Хелуотер.
Грей на мгновение решил, что неправильно понят, и попытался успокоить его.
— Я не хочу сказать, что вас заключат в тюрьму или даже выпустят на условно-досрочное освобождение в Лондоне. Я имею ввиду, что в свете вашей огромной услуги короне… можно добиться полного прощения. Вы сможете быть… свободным.
Это слово повисло между ними, словно маленький твердый шарик. Фрейзер испустил долгий дрожащий вздох, прежде, чем заговорил, но его голос звучал твердо.
— Я вас понял, милорд. И я действительно очень благодарен вам за доброту. Но в Хелуотере есть… один человек, ради которого я должен вернуться.
Грей спросил:
— Кто? — он был потрясен.
— Ее зовут Битти Митчелл. Одна из горничных леди.
— Действительно, — тупо сказал Грей, но сразу понял, что это прозвучало невежливо, и поспешил загладить вину. — Я поздравляю вас.
— Спасибо, но вы поторопились, — сказал Фрейзер. — Я еще не говорил с ней. Формально, я имею ввиду. Но есть… то, что можно назвать намерением.
Грей чувствовал себя, словно наступил на грабли, которые подскочили и ударили его по носу. Это было последнее, чего он ожидал — не только в свете социальных различий, которые должны существовать между лэрдом и горничной (хотя мысль о Хэле и Минни на фоне обгорелого ковра мелькнула в его мозгу), независимо от того, как низко упало благосостояние лэрда; но именно из-за сильного чувства, которое, как полагал Грей, Фрейзер питает к своей покойной жене.