Нуба

— Совсем? Представь, его не будет, а зима воцарится навсегда…

— Ты любишь разговоры, Техути. А я устала от них. Не время сейчас играть словами и мыслями.

— Всегда время, княгиня. Иначе твоя голова закостенеет. А тебе — думать за целое племя.

Она кивнула и передернула плечами. Воздух остывал и становился тонким, как первый ледок на лужах.

Техути приподнял край шкуры и осторожно накинул его на плечо Хаидэ. Она замерла. И запах ее, он незаметно втянул воздух, — опять изменился… Техути ждал, держа руку на весу. И, когда женщина, вздохнув, привалилась к его горячему плечу, бережно обнял, окутывая шкурой. Ее волосы касались его подбородка. И это было… Это было в тысячи раз острее и сильнее каждой из его любовных встреч, что остались в прошлом.

Он сидел неподвижно, легко обнимая ее плечи согнутой рукой и прорываясь через кружение в голове, дивился себе. Что в ней такого, в этой невысокой, упрямой, с круглым подбородком и твердыми глазами, что заставляет его ощущать себя мальчишкой двенадцати лет? Что? В какой книге он пропустил написанное об этом? Или читал, но пока не испытал сам, оно протекало мимо глаз и ушей.

— Я так сидела. Очень давно. С Ловким. Нас наказали, всех четверых. И Ловкий пришел ночью, принес мне глиняного ежика, чтоб я носила его в волосах. Он и сейчас лежит у меня в сумке, самый первый ежик. А Ловкого нет…

— Ты грустишь из-за этого? — Техути прижал ее к себе немного сильнее. И Хаидэ тут же мягко откачнулась, придерживая на своем плече край шкуры.

— Нет. Мне нет времени грустить о прошлом, советник и собеседник. Слишком много важного происходит сейчас.

— Расскажи мне. Вдруг я сумею посоветовать. Если я — советник княгини.

Она молчала. В палатке за их спинами заворочалась старая нянька, пробормотала что-то и снова затихла.

— Мой отец, — медленно сказала Хаидэ, — ночь полна призраков. Я вижу его тут, ведь я сидела не только с Ловким. Он пришел и сел рядом, так же, как я сижу сейчас, вытянул ногу, взялся рукой за колено. Говорил со мной. Рассказывал о матери.

— Это память, княгиня.

— Нет! — она тряхнула головой, рассыпая по плечам длинные волосы, — я его чувствую! Прямо сейчас! Но он как тень. Он шепчет, а я не могу услышать. Я…

Техути ждал. И она закончила, справившись с голосом:

— Я должна найти его в нижнем мире. Мне нужен Патахха, пусть приведет меня к отцу.

Степь примолкла. Только звезды висели все ниже, будто черный небесный свод опускался под их тяжестью. Засматривали в самые глаза. Техути вспомнил, как она вернулась из стойбища шаманов, молчаливая, с бледными скулами и долго шепталась с Фитией, что-то спрашивая и замолкая, когда он поворачивался к ним, сидящим у костра. Нянька громко вздыхала и горячо шептала княгине, споря с ней. А после махнула рукой и ушла, дергая подол, обиделась. В ответ на вопросительный взгляд египтянина княгиня сказала отрывисто «Патахха спит. Или — умер». И больше не говорила ничего. До этой ночи.

— Это очень опасно, Хаи. Расскажи мне больше.

— Младшие встретили нас с Ахаттой. Ее оставили у крайней землянки. А меня проводили к реке. Там в обрыве — вырыта пещера. Она как нора. Туда надо лезть на четвереньках. А внутри, за пятью поворотами — комната. С круглого потолка свисают корни. И он лежит там, посредине. Спеленутый, как мертвец. Младшие взяли с собой лучину, там негде зажечь большой факел. И его глаза — они открыты, желтые и мертвые, смотрят в потолок. А на шее — черная рана. Свет мигал, и мне показалось, что в ней до сих пор бьется кровь, черная. Я… я подползла совсем близко, хотела спросить его. Об отце. Но он даже не шевельнулся! Говорила и смотрела, приближала лицо, думая, вдруг почую дыхание. Но он не дышит!

Техути снова обнял ее плечи и прижал к себе, покачивая.

— А потом лучина погасла. Я подумала, может он скажет мне в темноте? Но младшие вцепились мне в рубаху и тащили в нору, лопотали невнятное. Ты знаешь, что они не могут говорить без него? Патахха покинул наш мир, не передав права говорения и старшинства. Как он мог? Я ушла. Потому что в темноте нащупала его руку. Она как дерево. Он совсем мертвый, только гниль не может взять его тело. Значит — он ждет. А я не знаю, как докричаться до его головы и сердца! А ты знаешь? Скажи мне!

Она говорила быстро и горячо, повышала голос и тут же переходила на сердитый шепот, чтоб не разбудить Фитию. Прижимаясь к мужскому плечу, в такт словам сжимала его руку, притискивая к своему животу. И замолчала, напряженно ожидая ответа.

Перед глазами Техути снова поплыли светлые коридоры огромной библиотеки. Полки, набитые свертками папирусов, некоторым — многие сотни лет. Они переписывали их, чтобы знания не рассыпались в прах. И снова складывали в ниши, множа и закрепляя написанное веками. А он, макая стило в чернильницу, выводил иероглифы и шевелил губами, стараясь запомнить важное. Ночью в маленькой каморке доставал из тайника свои свитки и заполнял их тысячами мелких значков. Да, он знал. И сейчас ему придется отравить этим знанием женщину, которую полюбил. Потому что он никогда не смирялся с поражением. Она ждет помощи и получит ее. И он станет ей первым и самым нужным помощником.

Глядя как медленно, незаметно для глаза, вращается звездное полотно, кинутое поперек черного неба, он ответил.

— Да. Я знаю.

И повторил:

— Но это очень опасно.

— Я не боюсь.

— И это я знаю тоже.

Он скинул с плеч нагретую шкуру и плавным движением переместился, садясь напротив княгини так, как сидят писцы, скрестив поджатые ноги. Взял ее горячие руки в свои. И притянув, сказал, глядя, как в темных глазах рассыпается звездная пыль.

— Послушай меня, смелая. Сейчас я попрошу тебя об очень важном. Самом важном. Ты готова услышать?

— Да, — она подалась к нему, сжимая пальцы.

— Я расскажу, как тебе говорить с Патаххой. И он приведет тебя к Торзе Непобедимому, где бы тот ни был. Но обещай мне. Ты всегда будешь верить мне, не задавая вопросов. И я всегда буду рядом с тобой. Ближе всех. Ближе твоей сестры и ближе старой няньки. Чтоб суметь вывести тебя из темноты в свет. Обещай.

— Я клянусь тебе чистым сердцем учителя Беслаи…

— Нет! Не нужны клятвы. Они призовут духов. Мне достаточно твоего слова.

— Я обещаю тебе. Ты будешь рядом. Всегда. Ближе любого человека на этой земле.

Ее серьезное лицо белело в темноте, поблескивали пряжки на военной рубахе. Техути, ослабев от облегчения, не шевелясь, смотрел в темные глаза. И, с трудом выплывая из-под упавшего сверху покрывала счастья, медленно наклонился и коснулся губами ее лба. Шепнул, не отодвигаясь:

— А теперь — иди спать. Завтра я расскажу тебе, что надо делать. Что мы сделаем.

Он еще сидел снаружи, слушая, как она шебуршится в палатке, позвякивая рубахой. Переговаривается с нянькой. И встал, когда рядом замаячили черные фигуры воинов с копьями. Пошел к своей палатке через ночь, огромную и глубокую, как океан, радуясь ее бесконечности. Сегодня ему больше ничего не было нужно. Только нырнуть в маленькое нутро, отгороженное от ночи шкурами, завернуться и глядя в темноту бессонными глазами, перебирать достигнутое — кусок за куском, шаг за шагом. Ее руки в его руках. Лицо напротив. И слова, которыми она, безгранично доверяя, отдала себя его воле. И снова это было сильнее и слаще тысячи любовных стонов и криков из его мужского прошлого.

— Я никогда не причиню ей боли, — сказал он, засыпая.

— Никогда, — повторил незнакомый шепчущий голос, — никогда. Если она сама не захочет испытать боль.

Перед его полузакрытыми глазами проплыло незнакомое женское лицо. Темное, с пухлыми губами, украшенными в уголке рта горстью серебряных колечек. И с длинными туго заплетенными косами, черными и блестящими, как просмоленные веревки.

Техути хотел удивиться. Раскрыть глаза, чтоб получше рассмотреть незнакомку. Но сон взял его, валя навзничь тяжелой мягкой лапой. Толкнул, пуская в спящую голову картинки яркого лета, в котором он летел, стоя в маленькой колеснице и чувствуя спиной взгляд княгини, а бедром — касание ее колена.