Страница 37 из 48
Уже упоминавшийся Генрих Штаден оставил мемуары о своей службе в опричнине. Это источник совершенно не зависимый от Флетчера. С первых лет опричного режима Штаден сохранил знаменитую фразу Ивана IV, отправленную в органы судопроизводства: "Судите праведно, наши виноваты не были бы"! Это отражает обстановку, действительно сложившуюся во второй половине 1560-х годов. По сравнению с земскими, опричники имели огромное преимущество во всякого рода расследованиях и тяжбах.
Но если, как полагает автор этих строк, основной задачей опричной реформы было укрепление вооруженных сил, по каким причинам все-таки был развязан масштабный террор?
По всей видимости, он стал инструментом борьбы с недовольством опричными порядками, постепенно усиливавшимся в русском социуме.
Летом 1566 года государь Иван Васильевич созвал Земский собор, решавший судьбу Ливонской войны. Царь желал продолжить ее и довести до победного конца. Собор не стал ему перечить: собор вообще прошел как идеально отрепетированный спектакль…
Война длилась уже много лет, стоила дорого и в финансовом, и в человеческом смысле, высшей служилой аристократии она не была нужна. Но дворянство рассчитывало получить поместья на богатых, хорошо освоенных землях Прибалтики, да и государь ждал приращения новых территорий. В сущности, несмотря на поражение 1564 года, враг не сумел добиться решающего перевеса. Полоцк, Нарва, Юрьев Ливонский, многие другие города и крепости оставались под контролем наших войск. Дальнейшая борьба могла обернуться как угодно.
Из наших дней события 1566 года видятся через призму страшного поражения, постигшего Московское государство в конце 1570-х — начале 1580-х годов. Разгром за разгромом, падение Полоцка, Великих Лук… и замечательная стойкость Пскова, чудом спасшая Россию от полного военного краха. Кажется: остановись государь раньше, когда в его распоряжении еще была несокрушимая вооруженная мощь, когда держава еще не успела истощить экономический ресурс, когда великие твердыни еще оставались в наших руках, — какое благо принес бы он своему народу! Но все это из области альтернативной истории. Если бы да кабы… Увидеть из 1566-го страшный закат войны за Ливонию не мог никто из русских политиков, и царь в том числе.
Итак, собор пошел навстречу воле государевой: будем сражаться!
Вот только ход собора омрачили два неудобных обстоятельства. Во-первых, отсутствовал митрополит, который оставил кафедру, сославшись на немощь. Пустующее митрополичье место немо свидетельствовало: нет мира между царем и Церковью. Во-вторых, по завершении собора три сотни дворян приступили к монарху с просьбой отменить опричнину. Их коллективная челобитная гласила: "Не достоит сему быти".
Как чувствовал себя тогда Иван Васильевич? Он добился всего, чего хотел, внутри страны. Русский мир подтвердил согласие с волей царя. Оставалось нанести удар внешнему неприятелю да разгрызть крепкий ливонский орех. А тут — такая неожиданность! Массовое выступление — нет, не посадских людей, которые буйством своим привели его в ужас два десятилетия назад, в 1547-м, — а самих дворян, кои составляли основу военной силы нашей. Это всё профессионалы войны. Всё вооруженные воины. И если они не пошли на заговор и мятеж, так это большое везение… Надо полагать, земля дрогнула перед глазами Ивана Васильевича. Царь-актер наилучшим образом "отыграл" Земский собор, добился вроде бы успеха; публика рукоплещет. Все шло превосходно, как вдруг… самая сильная и опасная часть этой самой публики заявила, что ей не по нраву суть игры.
О событиях тех дней известно крайне мало.
Царь пришел в ярость, велел схватить зачинщиков и казнить их. Голов лишились трое лидеров антиопричной оппозиции: князь Василий Федорович Рыбин-Пронский, Иван Михайлович Карамышев и Крестьянин Степанович Бундов. Возможно, вместе с ними предали смерти и других "активистов" из числа челобитчиков, но тут свидетельства источников менее надежны. Неоспорима казнь всего нескольких лидеров оппозиции. Кое-кто из ближайших сторонников обезглавленной троицы отведал палок, остальных держали под замком несколько дней, а потом отпустили.
Возможно, последствия для них были бы гораздо более тяжкими, но, надо полагать, от горших бед челобитчиков спасло появление в Москве митрополичьего преемника. Им стал Филипп, игумен Соловецкой обители. Считанные недели отделяли его восхождение на митрополичью степень от выступления противников опричнины на соборе. Филипп, один из величайших русских святых, прошел долгую монашескую школу в краях суровых и скудных всем, кроме разве только иноческого благочестия. Он никогда не жаловал опричнину, и по восшествии на митрополичью кафедру резко высказался против нее. Игумен соловецкий потребовал от царя "…чтоб царь и великий князь отставил опришнину. А не отставит царь и великий князь опришнины, и ему в митрополитех быти невозможно. А хоши его и поставят в митрополиты, и ему за тем митрополья оставити; и соединил бы воедино, как преже того было. И царю и великому князю со архиепископы и епископы в том было слово, и архиепископы и епископы царю и великому князю били челом о его царьском гневу. И царь и великий князь гнев свой отложил, а игумену Филиппу велел молвити свое слово архиепископом и епископом, чтобы игумен Филипп то отложил, а в опришнину и в царьской домовой обиход не вступался, а на митрополью бы ставился. А по поставленье бы, что царь и великий князь опришнины не отставил и в домовой ему царьской обиход вступатися не велел, и за то бы игумен Филипп митропольи не отставиливал, а советовал бы с царем и великим князем, как прежние митрополиты советовали с отцем его великим князем Васильем и с дедом его великим князем Иваном".
Это значит: царь гневался, но вынужден был пойти на уступки. Филипп, став митрополитом, обещал не заниматься опричными делами и монаршим домашним обиходом. Но взамен он получил от государя обещание "советовать… как прежние митрополиты советовали". Иначе говоря, глава Русской церкви опять мог входить к монарху с "печалованием" об опальных, с советом простить их и помиловать. И на первый раз, думается, он посоветовал Ивану Васильевичу отнестись к челобитчикам с мягкостью. Тем не менее их вожди все-таки лишились жизни. Остальные же, всего вероятнее, обязаны ее сохранением отважному митрополиту.
Итак, над опричниною грянул первый гром.
Какое уж тут наступление в Ливонии, когда Москва превратилась в зыбкую почву…
Ежегодно в русской столице составлялись списки воевод, отправляемых для службы в полки, гарнизоны и на строительство крепостей. Осенью 1565 года возник первый подобный список военачальников из опричнины. А после того на протяжении двух лет — никаких известий о боевой работе опричных командиров. Ни звука, ни знака. Очевидно, все они требовались в столице — во избежание, так сказать. Особенно после тревожного лета 1566-го.
Однако большой террор все еще не начинался.
Он вообще длился недолго, весь уместившись в период с рубежа 1567–1568 годов до весны 1571 года — около трех лет. Однако размах его превысил всякое вероятие. Очевидно, меры, предпринятые государем в области земельной политики и военного дела, а также казни 1565–1566 годов, хоть и немногочисленные, но, по всей видимости, крепко насторожившие весь военно-служилый класс, вызвали как минимум глухое недовольство. Позднее современник и очевидец главных событий грозненской эпохи напишет: "…всю державу своея, яко секирою, наполы некако разсече. Сим смяте люди вся…" Выступление на Земском соборе 1566 года было чем-то вроде верхушки айсберга: громада недовольства скрывалась под темной водой.
Осенью 1567 года большая русская армия сконцентрировалась, чтобы окончательного разгромить польско-литовские силы на Ливонском театре военных действий. Возглавил войско сам государь Иван Васильевич. Цвет опричнины участвовал в кампании наряду с полками земцев. Войска собрались в районе Ршанского яма и должны были повести наступление на Ригу.