Страница 29 из 48
До второй половины 1540-х годов Ивана Васильевича вряд ли по-настоящему допускали к дипломатическим вопросам. Позднее государь уже мог влиять на них. Так, например, важна была его непримиримотвердая позиция по поводу войны с Казанью. И лишь со второй половины 1550-х, как уже говорилось, он обрел достаточную независимость от Боярской думы, чтобы оказывать определяющее воздействие на российский внешнеполитический курс. В дальнейшем, до самой кончины, Иван IV остается главным стратегом отечественной дипломатической деятельности.
Нельзя сказать, чтобы он был совершенно бездарен как дипломат. Некоторые историки, напротив, считают его масштабным и глубоким творцом внешней политики России. Р. Ю. Виппер, в частности, писал: "Среди московской дипломатической школы в качестве первоклассного таланта выделяется сам Иван IV". Действительно, на арене больших международных игр царю удавалось добиться серьезного успеха. Так, стратегически верным был выбор приложения главных военнополитических усилий во второй половине 50-х годов XVI столетия: не против Крыма, а против Ливонии: нельзя не признать остроумным ход с привлечением папы римского к трудным переговорам со Стефаном Баторием в начале 80-х (и ведь это действительно помогло делу!); гибкая политика проводилась в отношении англичан — им давали льготы по торговым делам в зависимости от того, насколько они оказывались способны к услугам в делах политических: наконец, затея с привлечением Магнуса Ливонского на сторону Московской державы выше всяческих похвал. И видимо, на истории Магнуса стоит остановиться подробнее. Герцог Магнус, брат датского короля Фредерика II, в 1570 году получил от Ивана Васильевича несколько прибалтийских городов и гордое звание короля Ливонского. В 1573 году его женили на Марии Владимировне Старицкой, причем свадьба прошла с большой пышностью. Таким образом принц породнился и с русским царским домом. Магнус участвовал в войне на стороне России, а также выполнял роль союзника, которому легче было договориться с местным дворянством и городами. Его королевство представляло собой буферную зону, получавшую поддержку и от России, и от датчан. Подданные Магнуса вновь обретали все свои старые привилегии, а заодно и новые льготы — по торговле на территории России. В свою очередь, марионеточная "держава" становилась экономической зоной, связывающей европейских торговцев с Московским государством, — чем-то вроде допетровского "окна в Европу". Идея была хороша…
Но!
При всем том не в характере государя было вовремя остановиться в своих требованиях, ограничить проявление эмоций ради холодного дела дипломатии, увидеть приоритет державных интересов над личными. Увлекшись игрой страстей, политической интригой, государь в большей степени стремился предъявить иностранцам собственные остроумие и ученость, нежели добиться конкретных результатов. Тот же Р. Ю. Виппер дает точную характеристику стилю Грозного-дипломата: он "…любил выступать лично в дипломатических переговорах, давать иностранным послам длинные аудиенции, засыпать их учеными ссылками, завязывать с ними споры, задавать им трудные или неожиданные вопросы; он чувствовал себя в таких случаях настоящим артистом… В политическом таланте Грозного замечаются, однако, те самые шероховатости и излишества, что и в его литературной манере, в развлечениях его повседневной жизни. Неуравновешенная натура легко подвигает его к резкостям, к заносчивости".
"Артист" — точное слово в точном месте. Государь Иван Васильевич играл великого дипломата. Пытался произвести впечатление на "публику". Театральная поза, амбиция, воспламенившаяся под действием всеобщего внимания к могущественному "московиту", вели его ум к выходкам и балаганным трюкам, но не позволяли проявить твердость в намерениях и действиях. В любом значительном успехе он видел нечто естественное, принадлежащее ему по неведомому, но твердому праву, а потому и не заботился о развитии преимущества. На волне побед государь бывал чрезмерен в требованиях и тем губил уже, казалось бы, полученную политическую прибыль. Зато неудачи ввергали его в избыточную уступчивость.
С тем же Магнусом Ливонским Иван Васильевич в 1577 году поступил жестоко, унизил и едва не убил за самовольство. Но все же государь продолжал ему доверять, с необыкновенной беспечностью полагаясь то ли на страх короля перед московскими полками, то ли на чувство благодарности к русскому царю за прежние благодеяния… Но король Ливонский, будучи мотом, пьяницей и неудачливым воителем, ко всему еще и проявил склонность к измене. Предательство Магнуса дорого обошлось нам на ливонском театре военных действий. Весь удачный эксперимент с "буферным королевством" рухнул.
Дважды Иван IV вел переговоры с королевой Елизаветой I, добиваясь согласия принять его с семьей под покровительство английской короны, если злоба подданных выгонит монарха из страны. Само по себе подобное действие, исходящее от православного царя по отношению к государю инославному, нелепо и позорно. Мало того, Иван Васильевич сопроводил его попытками сватовства то к самой королеве, то к ее родственнице Мэри Гастингс, то уж совсем неопределенно — "к кому-нибудь" из королевского дома Елизаветы. Его собственная жена Мария Федоровна Нагая была в то время жива и здорова, но царь не сомневался в легком решении проблемы развода. Да что за срам! Даже подлая приказная братия хихикала над Иваном Васильевичем, называя его "английским царем". Но и, стремясь добиться решения столь важной для себя задачи, как предоставление "политического убежища", царь не сумел сдержать ярости от уклончивых ответов англичан и опустился до оскорблений: "…видно, у тебя [Елизаветы], помимо тебя, другие люди владеют [властвуют], и не только люди, а мужики торговые, и не заботятся о наших государских головах и о чести, и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков!"
Упорство польского короля Сигизмунда II Августа в военных предприятиях против Московского государства тоже подпитывалось царской "вежливостью". Среди прочего, Иван Грозный удостоил врага намека на бездетность: "Вот умрешь ты, от тебя и поминка не останется".
Особенных оплеух сподобился шведский король Юхан III. Его Иван Васильевич именовал "безбожником", сравнивал с "гадом" (змеей), род его назвал "мужичьим". Династия шведских правителей действительно знатностью не отличалась. Еще и века не прошло, как Шведская провинция в результате восстания ушла из-под власти датских королей. Шведские государи, таким образом, в глазах Ивана Грозного — не выше "волостных старост" во владениях природных монархов-датчан. Одно из посланий Иван IV завершает следующим образом: "А если ты, раскрыв собачью пасть, захочешь лаять для забавы, — так то твой холопский обычай: тебе это честь, а нам, великим государям, и сноситься с тобой — бесчестие, а лай тебе писать — и того хуже, а перелаиваться с тобой — горше того не бывает на этом свете, а если хочешь перелаиваться, так ты найди себе такого же холопа, какой ты сам холоп, да с ним и перелаивайся. Отныне, сколько ты не напишешь лая, мы тебе никакого ответа давать не будем". Разумеется, Юхан III оставался непримиримым врагом России вплоть до последних кампаний Ливонской войны. А окончил ее шведский монарх "мужичьего рода", отторгнув от России обширные земли.
Б. Н. Флоря показал, насколько беспомощен оказался Иван Васильевич в борьбе за опустевший в 1572 году польский престол, насколько неуместной была его политическая риторика, насколько лишен был его курс гибкости. Царя поддерживала сильная партия сторонников, но он не удосужился уважить их даже столь тривиальной мерой, как отправка посольства с официальными предложениями! Ему показалось достаточным выступить с цветистой "предвыборной" речью перед гонцом из Польши и послать несколько писем… В результате война продолжилась, а один из преемников скончавшегося Сигизмунда II Августа, Стефан Баторий, нанес России ряд тяжелых поражений.