Проклятая война

— А что если пилот не запомнит? — спросил Кэм. — Или если она тебя даже не слышала?

— У нее осталась запись. Они разберутся.

— Если она вообще была в зоне приема.

Ньюкам уверенно пожал плечами в темноте.

— Это неважно, — сказал сержант. — Они вернутся.

18

Шесть дней спустя они стояли в трех километрах от летного поля. Кэм отошел от Рут и притаился за грядой красных скальных обломков. Оба они действовали молча. Кэм пробирался сквозь неширокий каменный лабиринт, а Рут пригнулась в паре метров сбоку от него и следила за тылом. Ньюкам протрусил мимо и занял позицию по другую сторону от Кэма.

Треугольный строй постепенно стал их привычкой и их силой. Эта фигура была максимально близка к кругу, дающему наилучший обзор местности.

Над тропой за их спинами поднималась оранжевая дымка пыли. Ветер сегодня дул порывами и рано поутру почти утих. Пройдут часы, прежде чем мелкозернистая сухая пелена уляжется, но у беглецов не было времени ждать перемены погоды. Вместо этого они высматривали другие султаны пыли.

«Никого, — подумала Рут. — Может, тут никого уже никогда и не будет».

На западе зубчатой стеной из синих теней и темных участков леса вздымалась Сьерра. Стена светлела и шла проплешинами по мере того, как горы переходили в засушливые предгорья. Беглецы думали, что большинство беженцев двинется на север или на юг вдоль этой неровной границы, а если русские войска станут их преследовать, они пойдут по тому же маршруту.

От последнего клочка зелени беглецов отделяло уже много километров. Чума стала катастрофой для этих мест. Даже травы и стойкая полынь погибли. Уцелели лишь сухие обломки и обточенные ветром корни. Несколько раз им попадались пятнавшие землю остатки травы и цветов, черные и хрупкие. На жаре насекомые вымерли, что, в свою очередь, обрекло на смерть растения и рептилий. Биосфера, лишившись баланса, разрушилась. Земля спеклась в корку и нагревала воздух до невероятных температур.

Жар вытягивал влагу из всех швов их одежды. Рут разделась до майки и трусов под пропотевшими штанами и курткой, и все равно варилась в собственном соку.

Постоянно пить воду стало делом жизни и смерти. Каждый день им требовалось больше, чем они могли унести. К счастью, путники вернулись к цивилизации. Они проходили по окраинам небольших городков с названиями вроде Чилкут и Аллилуйя Жанкшн. Шоссе 395 шло на север параллельно их маршруту и было забито заглохшими машинами и армейскими грузовиками. Беглецы добыли себе новую одежду и ботинки. Они без особого труда находили бутылки с водой и консервные банки, хотя многие припасы воняли и раздулись на солнце.

Шоссе не защищало от пыли. Красная грязь и песок волнами накатывались на асфальт, скапливались у машин и ограждения, образуя дюны и полосы. Там, где были дренажные трубы и другие препятствия, вроде заборов и подземных коммуникаций, прятались ямы. Рут один раз порезала лодыжку о замаскированный песком пожарный кран, и с тех пор путники предпочитали двигаться по бездорожью.

Они так пока и не увидели нового облака пыли. Дни стояли по большей части ветреные, и ветер уничтожал их следы — но он и помешал бы им понять, откуда поднимается пыль, потревоженная кем-то другим. Еще они постоянно беспокоились о самолетах и слежении со спутников. Можно ли заметить сверху султаны пыли, поднятой их ногами? Вокруг постоянно что-то двигалось. Огромные смерчи разгуливали по пустыне, исчезали и затем снова взмывали вверх, особенно на востоке. Беглецы надеялись, что их примут за еще один пылевой столб.

— Шшш, — прошипел Кэм.

Ньюкам знаком показал, что все чисто, затем его жест повторила Рут. Они собрались вместе в полосе тени, и Рут мысленно благословила большой обглоданный ветром валун. Подняв голову, она окинула взглядом выщербленную поверхность скалы. Здоровую руку женщина прижала к карману штанов и твердому кругляшу внутри. Она до сих пор носила с собой гравированный камень, который подобрала на первой горе. Уважение Рут к неодушевленным предметам росло — все они, что прикасались к ней, превращались в друзей или врагов.

Какая-то часть ее понимала, что это глупо. Но Рут становилась суеверной. Некоторые вещи, несомненно, кусались. Она еще долго будет помнить жесткое прикосновение пожарного крана, впившегося в ее штанину, — так не логично ли испытывать благодарность к доброжелательным объектам, вроде ее маленького камня или огромной пустынной скалы? Эта идея, обостренное чувство связи со всем вокруг приближали ее к вере настолько, насколько это вообще было в характере Рут.

Может, Бог действительно существовал. Он неощутимо присутствовал в небе и на земле, независимо от того, ошибочны или верны были религиозные доктрины. Люди предпочитали верить собственным представлениям о мире вместо того, чтобы присматриваться к нему. Они придумали племенную систему власти, игнорируя подлинные наблюдения, чтобы придать себе большую важность. До чумы самые успешные религии существовали, по сути, как теневые правительства, выходившие за рамки наций и континентов. Отцы учили своих сыновей тому, во что верили сами. А их поощряли иметь как можно больше сыновей. Неужели кто-то всерьез полагал, что католический запрет на противозачаточные средства был основан на учении Христа? Или что пренебрежительное отношение к женщинам у мусульман имело какое-то отношение к святости? Многочисленное потомство было самым быстрым способом умножить ряды верных — но все эти человеческие заблуждения не означали, что в идее высшего существа нет определенного зерна истины.

История породила сотни форм поклонения богам, а с приходом чумы наверняка появились новые религии. Почему? Несмотря на жадность и подозрительность засевшей в них первобытной обезьяны, люди могли быть умными, честными и отважными. Неужели лучшие из них действительно постигли некую связь с божественным? Рут начинала думать, что да, хотя эти чувства пока оставались неуверенными и робкими.

Земля возникла очень поздно в истории галактики и пряталась глубоко в одном из ее спиральных рукавов. Если Бог существовал, возможно, он использовал самые дальние и затерянные планеты в своем мироздании как поле для экспериментов. Все равно большинство из них были его творческими неудачами. Что Он надеялся постичь? Пределы человеческого воображения и силы?

Ее маленький камень с выцарапанными крестами из простой памятки превратился во что-то гораздо большее. Он стал талисманом. В нем присутствовала сила. Рут это чувствовала.

Камень защищал ее.

— О чем ты думаешь? — спросил Кэм.

Ньюкам смотрел на север, приложив к глазам бинокль. Рут тоже развернулась и, сощурившись, вгляделась в пустыню. Городишко Дойл представлял собой коллекцию приземистых, похожих на коробки зданий и квадратных вывесок на длинных металлических шестах: «Мобил», «Карлс Джуниор». За ним в ослепительное небо поднимались бурые холмы и хребты.

Ньюкам, пожав плечами, отдал Рут бинокль в обмен на пластиковую бутылку с минеральной водой. Она перевела взгляд с города на скудные постройки аэродрома, чувствуя надежду, смешанную с опаской. И, следовало признать, законную гордость. Мужчины начали доверять ей не меньше, чем друг другу, и она это заслужила.

Ее преображение завершилось. Рут всегда была крепкой, но сейчас она превратилась в полноценного бойца: поджарого, стойкого и в то же время чуткого. Пожалуй, даже нервного. Однако это была холодная, отстраненная нервозность, уравновешенная опытом.

Рут скользнула взглядом по ограждению летного поля и высоким зданиям.

— Выглядит неплохо, — заметила она.

И все же они выжидали, потягивая воду. Ньюкам раздал им сладости, чтобы быстро восстановить энергию, и вытащил рацию. Он не говорил — только нажал несколько раз на кнопку вызова, передав три коротких шумовых импульса. Это означало «я здесь», однако ответа не последовало, только бессмысленный белый шум.

Беглецам еще дважды удалось установить прямой контакт с повстанцами. Один раз почти на минуту, с истребителем, который транслировал автоматический ответ. Оба раза Ньюкам говорил без умолку, несмотря на опасность быть подслушанным и на то, что их координаты могли вычислить. Он использовал как много больше сленга, на случай если враг записывал передачу. Сержант, однако, никогда не давал точной информации, и пилоты тоже выражались уклончиво. Никто конкретно не называл аэродром Дойла или утро 11 июня.