Бэббит. Эроусмит

— Теперь я потерял и Терри (хотя я все равно не стал бы терпеть его наглость!). Я всех потерял, а Джойс никогда не была по-настоящему моей. Я совсем один. И работать я могу лишь с грехом пополам. Я — конченый человек! Мне никогда не дадут уйти опять в работу!

И вдруг, не рассуждая, он понял, что не сдастся.

Он побежал, спотыкаясь, назад и с порога хижины крикнул:

— Нет, старый брюзга, приходится нам держаться друг за друга!

Терри был так же взволнован, как и он; оба только что не плакали; и, грубовато похлопывая друг друга по плечу, они ворчали:

— Подобрались два дурака: устали — так надо поругаться!

— Я непременно вернусь и буду работать с тобой, — клялся Мартин. — Возьму в институте отпуск на полгода, а Джойс будет жить где-нибудь поблизости в гостинице — или что-нибудь пусть придумает. Эх! Вернуться к настоящей работе… К работе!.. А теперь скажи: когда я приеду, как ты полагаешь, что мы с тобой…

Они проговорили до рассвета.

Глава XL

Доктор Риплтон Холаберд с супругой пригласили к обеду Джойс и Мартина — больше никого. Холаберд был обаятелен, как никогда. Он восторгался жемчугами Джойс, а когда подали голубей, с самой дружеской улыбкой обратился к Мартину:

— Теперь я попрошу Джойс и вас выслушать меня очень внимательно. Совершаются большие события, Мартин, и я призываю вас — нет, наука вас призывает — принять в них подобающее участие. Надеюсь, излишне добавлять, что наш разговор — строго конфиденциальный. Доктор Табз и его Лига Культурного Воздействия делают чудеса, и полковник Минниген проявляет необычайную щедрость.

В Лиге дело повели с тою основательностью и неторопливостью, на которой так всегда настаивали вы и наш милый старый Готлиб. Вот уже четыре года, как у них идет разработка планов. Мне известно, что доктор Табз и Совет Лиги провели ряд интереснейших совещаний с ректорами колледжей и редакторами, с председательницами женских клубов и лидерами рабочего движения (разумеется, неразвращенными и здравомыслящими), и с рационализаторами, и с наиболее передовыми рекламистами, со священниками и со всеми прочими деятелями, ведущими за собой общественную мысль.

Они разработали подробнейшие картотеки по классификации интеллектуальных интересов и занятий с указанием методов и материалов и орудий, а главное — целей: задач, идеалов, моральных устремлений, отвечающих каждой отрасли. Поистине грандиозно! Подумайте. Музыкант, например, или инженер может взглянуть на свою карточку и с точностью определить, достаточно ли он продвинулся — для своего возраста, — и если нет, то в чем помеха и какими средствами ускорить процесс. При наличии такой базы Лига готова начать свою деятельность и призвать всех работников умственного труда к вступлению в ее ряды.

Институт Мак-Герка непременно должен включиться в это сотрудничество, которое я считаю одним из величайших достижений общественной мысли. Наконец-то мы подходим к тому, чтобы весь извечный хаос духовной деятельности Америки привести в соответствие с американским идеалом; сделать ее столь же практичной и ультрасовременной, как производство кассовых аппаратов. Я имею некоторые основания предполагать, что мне удастся свести Росса Мак-Герка с Миннигеном — поскольку сейчас война между лесопромышленными предприятиями Мак-Герка и Миннигена прекратилась, — и если так, то я, по всей вероятности, расстанусь с институтом и буду помогать Табзу в руководстве Лигой Культурного Воздействия. Тогда Мак-Герковскому институту понадобится новый директор, который работал бы рука об руку с нами и помог бы нам вывести науку из ее Монастыря на путь Служения Человечеству.

Пока что Мартин уяснил себе относительно Лиги все, кроме одного: что Лига старается делать?

Холаберд продолжал:

— Я знаю, Мартин, что вы всегда довольно зло смеялись над практицизмом, но я в вас верю! Мне думается, вы слишком поддавались влиянию Уикета. Теперь же, когда Уикет ушел и вы лучше узнали жизнь, больше бываете в кругу Джойс и в моем кругу, — теперь, мне думается, я склоню вас расширить свой кругозор (отнюдь, конечно, не поступаясь суровой лабораторной работой!).

Я уполномочен назначить вице-директора и, думается, смело могу утверждать, что он станет моим преемником. Шолтейса очень соблазняет этот пост, Йио и доктор Смит просто рвутся его занять, но я ни в одном из них не вижу человека нашего круга, и я предлагаю этот пост вам! Через год-другой, могу вам обещать, вы станете директором Института Мак-Герка.

Холаберд был умилен, как подобает дарителю королевской милости; миссис Холаберд затаила дыхание, как подобает присутствующим при историческом событии; Джойс была радостно взволнована почетом, оказанным ее супругу.

Мартин сказал, запинаясь:

— Собственно… Я подумаю… Как-то, знаете, неожиданно…

До конца вечера Холаберд с таким упоением рисовал себе эру, когда они с Табзом и Мартином будут направлять, координировать, нормировать и обращать на пользу людям все виды духовной деятельности, начиная с изобретения фасонов для брюк и кончая поэзией, что молчание Мартина его смущало. При расставании он снова залился:

— Обсудите все как следует с Джойс и завтра сообщите мне ваше решение. Кстати, я думаю, нам нужно будет разделаться с Перл Робинс; толковая работница, но возомнила себя незаменимой. Это, впрочем, мелочь… О, я в вас крепко верю, мой милый Мартин! Вы за последний год выросли, остепенились и очень расширили свой кругозор.

В лимузине, в занавешенной движущейся комнате, под светом хрустального фонаря, Джойс глядела, сияя, на Мартина.

— Ну, не чудесно ли, Март? Я почему-то уверена, что Риплтон может это провести. Подумай! Ты будешь директором, главой всего института, где несколько лет назад ты был пешкой. И не правда ли, я помогла тебе в этом — чуть-чуть?

Мартин вдруг возненавидел тисненый, синий с золотом, бархат лимузина, хитро спрятанную золотую шкатулку с папиросами, всю эту мягкую и душную тюрьму. Ему захотелось очутиться вне ее, подле невидимого шофера — человека своего круга! — лицом к лицу с зимой. Он делал вид, точно задумался, благоговея и ценя, но на деле просто трусил, медлил начать кровопролитный бой. Он тихо проговорил:

— Ты в самом деле хотела бы видеть меня директором?

— Конечно! Весь этот… О, ты понимаешь; я думаю не о возвышении и почете, но о возможности творить добро.

— Ты хотела бы, чтоб я диктовал письма, давал интервью, покупал линолеум, завтракал со знатными идиотами, донимал советами людей, не смысля ни бельмеса в их работе?

— О, оставь свое высокомерие! Кто-нибудь должен все это делать! И ведь это будет лишь незначительной частью твоей работы. Подумай, тебе может представиться случай поддержать какого-нибудь талантливого юношу, открыть ему доступ к научной работе.

— И закрыть доступ самому себе?

— Почему? Руководство твоим отделом остается по-прежнему за тобой. А если даже и так… Ты невозможно упрям! И у тебя не хватает воображения. Ты думаешь, что если ты начал работать в одной крохотной отрасли умственной деятельности, то на свете больше ничего не существует. Вот так же я должна была тебя убеждать, что если ты раз в неделю вылезешь из своей вонючей лаборатории и приложишь свой мощный интеллект к игре в гольф, то от этого не остановится мгновенно вся наука! Не хватает воображения! Ты в точности похож на тех коммерсантов, которых ты всегда ругаешь за то, что они ничего не видят в жизни, кроме своих мыловарен и банков.

— И ты в самом деле хотела бы, чтоб я отказался от своей работы?..

Он видел ясно, что при всем своем желании помочь ему — она никогда не понимала его устремлений, не понимала ни слова, когда он толковал ей, что директорство убило Готлиба.

Он молчал, а она, уже подъезжая к дому, сказала только:

— Ты знаешь, я очень не склонна говорить о деньгах, но ты сам часто заводил речь о том, как оскорбительно для твоей гордости зависеть от меня. А ты же знаешь, когда ты станешь директором, твой оклад настолько повысится, что… Прости меня!